Второе рождение Майдана

Концерт и выставка живописи Пола Маккартни в Киеве подтвердили, что Украина окончательно вошла в обойму современной мировой культуры

Такой силы дождя, которым ставшее вмиг свинцово-черным небо начало поливать город в день киевского концерта Пола Маккартни, в столице не было давно. До выхода экс-битла на сцену оставалось несколько часов, а маршрутка, в которой я вместе с другими зрителями предстоящего концерта пытался добраться до ближайшей станции метро, уже утопала на мостовой на три четверти колес. Рассекая волны, наш «Богдан» оставил позади застрявшие в воде легковушки, пересек трамвайную колею, потом тротуар, вернулся на мостовую, долго кружил по ней в дождевых озерах и автомобильных пробках ― и с опозданием на сорок минут все-таки добрался до метро.

У выходящей на Институтскую улицу станции метро «Крещатик» дождя уже почти не было. На минуту показалось, что природа, смыв с Майдана случайных людей и испытав на прочность меломанов, уже выполнила свою задачу. Но не тут-то было. Ливень снова хлынул, барабаня по зонтам и заливая карманы и сумки, откуда счастливчики доставали пригласительные в фан-зоны. Но до фан-зон надо было еще дойти через плотный заслон тех, кому билетов не досталось. «У кого есть пригласительные, проходите, подняв их над головой», ― прокричал кто-то. Мы последовали совету. Красивые плотные прямоугольники с фотографией Пола Маккартни, надписью Independence Concert и голограммой Фонда Виктора Пинчука, пригласившего музыканта в Киев, за несколько секунд под дождем превратились в мокрые тряпочки. Проход через узкий зазор между заграждениями, проверка сумок ― и мы оказались в фан-зоне.

Здесь было посвободнее, но пройти ближе к сцене было невозможно. Придя за полтора часа до начала концерта, мы оказались в фан-зоне едва ли не последними. Картина была фантастической ― от нас и до сцены колыхалось сплошное море из тысяч разноцветных зонтов. Ливень стал еще сильнее, однако никто из этих людей не ушел, чтобы, вернувшись домой, принять горячий душ, переодеться и, попивая чай, пиво или что-нибудь покрепче (кстати, ни одного подвыпившего на Майдане мы не увидели), смотреть прямую трансляцию с концерта. А ведь до начала выступления музыканта оставалось еще два часа (из-за погодных условий его перенесли на тридцать минут). Я сказал коллеге: «Слушай, нам с тобой повезло дважды ― мы присутствуем при рождении легенды. Если бы сейчас светило солнце, все, кто собрался здесь, были бы просто слушателями замечательного, но не уникального концерта ― ведь Маккартни уже выступал и на Красной площади в Москве, и на Дворцовой в Питере. Но благодаря ливню сотни тысяч людей когда-нибудь расскажут своим детям о вечере, когда ничто не могло заставить их уйти с Майдана. Это наш киевский Вудсток».

Круче, чем Вудсток

Хотя слова о киевском Вудстоке были рождены пафосом минуты, не откажусь от них и сейчас. Легенды потому и называются легендами, что появляются на свет не сразу, а через некоторое время, пройдя через фильтр коллективных воспоминаний. Посмотрите фоторепортажи с вудстокского рок-фестиваля, проходившего в августе 1969 года на земле, которая принадлежала рядовому фермеру штата Нью-Йорк Максу Ясгуру, ― и вы, за исключением фотографий легендарных нынче музыкантов и нескольких разрисованных психоделическими картинками автобусов, не увидите ничего особенного. Джими Хендриксу, Джанис Джоплин, Карлосу Сантане и прочим суперзвездам внимали обычные парни и девушки, не похожие ни на сегодняшних маргиналов, ни на тогдашних увешанных напоказ фенечками хиппи из сан-францисского Хэйт-Эшбери, куда сбегали дети богатых родителей. За все три дня вудстокского фестиваля его в идеальных для релакса условиях посетили 450 тыс. человек. Пол Маккартни за один вечер под проливным дождем объединил на киевском Майдане 350 тыс. слушателей. На вудстокский фестиваль собирались жители близлежащих штатов, а на киевский концерт Маккартни ехали не только со всех концов Украины, но и из ближнего и дальнего зарубежья. Наконец, вудстокская публика не только слушала музыку, но и расслаблялась на расстеленных на траве одеялах как могла, а мокрые от дождя люди с Майдана не отрывали глаз от сцены. Когда обратный отсчет оставшегося до начала выступления времени на громадных экранах по обе стороны сцены закончился и Пол, выйдя на сцену вместе со своими музыкантами, запел Drive My Car, припев аnd maybе I love you подхватили десятки тысяч голосов. А когда после этого Маккартни запел Jet и брызнувшие со сцены зеленые лазерные лучи пробили потоки дождя над Майданом, в удовольствии громко выкрикнуть вместе со всеми это короткое звучное слово не отказали себе уже сотни тысяч слушателей. Оценив коллективный подвиг, природа, наконец, сжалилась, и дождь постепенно прекратился. Зонты сложили, и сцена стала видна как на ладони. Невысокий пожилой дяденька, стоявший передо мной, обернувшись, прокричал нам: «Я ждал этого дня сорок лет!» Толстый и лысый, завернувший в дешевый полиэтиленовый пакет дождевик, он не был похож на человека, который сорок лет назад мог позволить себе купить на киевской «балке» (так называли подпольную толкучку, где менялись пластинками или продавали их) за половину средней тогдашней зарплаты битловские альбомы Rubber Soul или Revolver. И уж тем более ― Abbey Road, стоимость которого в момент появления в столице Украинской ССР равнялась месячному заработку опытного инженера. Но ведь в те годы, вспомнил я, в Киеве работала студия звукозаписи «Свитанок», где официально можно было переписать на свою магнитофонную бобину пластинки фирмы «Мелодия», а неофициально ― но по большому блату и под секретом ― тот же Abbey Road или двойной «Белый альбом». Уже потом у счастливого обладателя бобины ее переписывали на свои магнитофоны друзья. Дело это было нелегким ― свой двадцатисемикилограммовый магнитофон «Днепр» я нес на руках через две улицы к однокласснику, который уже давно живет в Германии. Как выглядели «Днепр» и бобины к нему, я помню смутно, а вот Abbey Road и «Белый альбом» (официально называется просто The Beatles) до сих пор остаются моими любимыми альбомами (или, как тогда говорили, «концертами») битлов, а альбом Пола и Линды Маккартни Ram ― самым лирическим. На школьных вечеринках объяснение в любви я начинал своим визави во время танца под третью композицию Ram On. Четвертая композиция Dear Boy добавляла в это объяснение эмоциональность, а пятая, просто-таки сахарная песня Uncle Albert/Admiral Halsey (премия «Грэмми» за лучший вокал) успешно завершала начатое.

Очевидно, похожие воспоминания посетили и моих соседей, поскольку немолодая женщина в таком же полиэтиленовом дождевике положила лысому дяденьке голову на плечо. В любой другой ситуации такое немое, запоздавшее действительно лет на сорок объяснение в любви, вызвало бы у стоявших рядом подростков как минимум снисходительную улыбку, ― но не здесь. На следующий день в интернетовских комментариях к концерту я нашел удивительное для поколения пепси-колы наблюдение: «Когда мои старики смотрели концерт Маккартни по телевизору, они как будто стали на поколение моложе».

Что это, если не признание многосторонней правоты старой знаменитой песни битлов All You Need Is Love? Чего угодно ожидал от концерта Маккартни, но только не того, что он объединит поколения детей и родителей. Однако это произошло. Более того, он объединил еще и разные слои общества (кстати, немало поспособствовал этому дождь, который скрыл под зонтиками, накидками и плащами разницу в стоимости нарядов). Какая-то девушка написала в интернетовских комментах: «Мне показалось, что во время концерта мир стал лучше». Почти то же в своей песне Imagine пел другой экс-битл Джон Леннон: «Представь, что нет ни войн, ни богатых, ни бедных, что осталось только небо над нашими головами, и мир принадлежит всем нам».

Искусство без вранья

Время эксклюзивности «свитанковских» бобин быстро прошло. В годы брежневского застоя (на самом деле они были эпохой постепенных шагов к Западу, которую горбачевская перестройка лишь логично завершила) у каждого, кто хотел, была возможность собрать коллекцию из записей Джими Хендрикса, Джанис Джоплин, Элиса Купера, Led Zeppelin, Deep Purple и прочих. И Киев был в этом смысле далеко не провинциальным городом. (Помню, что я привозил в Москву записи The Doors и King Crimson еще тогда, когда в столице СССР о них слышали единицы.) В годы всеобщей цензуры западная рок-музыка, диски которой в стране вовсе не продавались, но записи были у всех, стала главным опознавательным знаком «свой-чужой» при первом визите в гости. У тебя стоят плотной стопкой пластинки западных исполнителей, записанных фирмой «Мелодия»? Нет проблем. Наверное, ты хороший человек, но не наш. Потому что наш человек за эти же деньги лучше купит один заезженный (тогда говорили ― «запиленный), но фирменный диск в потрепанном, но родном психоделическом конверте. (Конверты дисков ― отдельная тема для разговора. Именно по ним, а не живописным альбомам большинство из нас впервые познакомилось с сюрреализмом и поп-артом). А еще лучше ― поработает месяц-другой ночным сторожем и купит себе пару дисков. Что касается царапин, то их при будущем обмене на другие пластинки можно замаскировать, смазав подсолнечным маслом или слабым раствором одеколона. Знатоки, обладающие этим секретом, предложенные им диски обязательно обнюхивали.

Человек, юность которого прошла в такой обстановке, мог впоследствии стать фарцовщиком, врачом, инженером, военным, кем угодно, но только не homo soveticus. Рок-музыка и все, что ее окружает, были чем-то вроде детской прививки. Если ребенок на сэкономленные на школьных завтраках деньги покупал полуслепые фотоперепечатки с портретами битлов из польских или чешских журналов, то вряд ли в зрелом возрасте он мог серьезно относиться к портрету очередного генсека КПСС, висевшего у себя в служебном кабинете.

То, что западная рок-музыка была одним из главных факторов, подорвавших советскую идеологию, сейчас уже не требует доказательств. Интересно другое ― сделано это было на уровне не столько смыслов, сколько подсознания. Душа, радовавшаяся уже первым аккордам битловского The Fool on The Hill, не могла принять песни о БАМе не потому, что у Маккартни речь шла об одиноком и себе на уме «дураке на холме» (кто у нас тогда знал английский?), а у советского поэта-песенника ― о счастье жить и работать в коллективе. Просто грустно-щемящая мелодия Маккартни идеально ложилась на душу подростка, а бодрый гимн о БАМе инстинктивно вызывал ощущение чисто музыкальной фальши ― ну не может нормальный человек, думая о комсомольской стройке, чувствовать себя так. Энергичные мелодии Пола не казались придуманными ― ведь музыкант радовался не тому, что его «партия ведет», а просто любви, солнцу, воспоминаниям детства (кто был на концерте на Майдане, наверняка помнит, как сотни тысяч человек пели вместе с Полом незатейливые строчки Penny Lane is in my ears and in my eyes).

Сказать, что встречи с Маккартни мы ждали сорок лет, это, конечно, преувеличение. Ощущение это возникло потому, что битлы и их советские поклонники всегда жили, по сути, в одних и тех же мирах, где балом правили простые и вечные чувства, выразить которые в рок-музыке лучше ливерпульской четверки так никто и не смог. Но между двумя этими мирами стояла бесчеловечная, выдуманная и якобы социалистическая утопия. Потом она рассыпалась, поскольку никакие идеологические химеры не могут существовать вечно. А пропасть осталась. Концерт на Майдане, где многие тысячи слушателей встретились не просто с Маккартни, а со своей собственной юностью, еще не изгаженной будущими совковыми приспособленчеством и враньем, эти миры наконец-то объединил.

Культура как национальная идея

Концерт  и приуроченное к нему открытие выставки живописи Пола в киевском PinchukArtCentre помогли многим украинцам решить еще одну загадку ― почему самыми великими личностями в рок-музыке стали именно битлы? То есть простые парни из пролетарского города Ливерпуля, а не выпускники консерваторий и престижных вузов, которых в истории рок-музыки было предостаточно? Глядя на шестидесятипятилетнего Маккартни (через несколько дней после концерта ему исполнилось 66), отработавшего практически без перерыва два с лишним часа, я вспомнил слова недавно приезжавшего в Украину знаменитого театрального режиссера Эудженио Барба: «Театр возникает тогда, когда актер на сцене начинает двигаться и заражать своей энергетикой публику». Во время выступления сэра Пола энергетика (когда уже вместо этого сомнительного слова придумают точный научный термин?) со сцены так и прет. Представляю уровень такого энергетического заряда в годы, когда битлов было четверо и они были молоды, и уже не удивляюсь феномену многочисленных женских истерик и обмороков во времена их концертных выступлений.

Такая же энергетика исходит и от полотен Маккартни. Несмотря на ощутимую связь работ сэра Пола с некоторыми ведущими современными живописными течениями (он нередко приезжает во Францию и Бельгию специально для того, чтобы побывать в тамошних художественных музеях), живопись для него ― дело очень личное. МакКартни не продает свои работы и почти никому их не показывает. Некоторые из полотен музыканта и художника, выставленные в PinchukArtCentre, представлены публике впервые.

Интригующий сотни миллионов людей на протяжении десятков лет феномен The Beatles в лице одного из двух главных его создателей сэра Пола Маккартни полнее всего в эти дни можно изучать в Киеве, что в очередной раз говорит ― наша столица вошла в обойму мировых культурных центров. Современные культура и искусство Украины развиваются в последние несколько лет темпами, далеко опережающими рост отечественных промышленности, науки, образования и сферы услуг. Все чаще возникает мысль ― а не является ли опережающее и независимое от политических колебаний развитие украинской культуры, воплощенное в разнообразных фестивалях, художественных акциях, выставках, спектаклях, книгах и фильмах, той самой вожделенной национальной идеей, которую мы ищем уже почти два десятка лет?