Каждому свой ад. «Джон любил быть пунктуальным. Джон был англичанином, я была японкой, поэтому мы оба сочетали максимальную строгость и максимальную веселость».
Записывать « Double Fantasy » для меня и Джона было большой радостью. Но нам приходилось напрягать все силы, потому что мы старались успеть к заявленному на Рождество выходу альбома. Джон знал, с чем я сталкивалась все это время, и защищал меня до конца. Если бы он не делал этого, наша запись не была бы диалогом между мужчиной и женщиной, а если бы эта запись не была диалогом между мужчиной и женщиной, Джон отказался бы ее выпускать.
Никто не был груб по отношению ко мне, но было понятно, что всем хочется оставить на этой записи только Джона, а я была своего рода приложением, над которым всем приходилось работать. Я слышу, как вы, читая это, хором кричите «да!» — так что, думаю, вы понимаете, как люди воспринимали меня в то время.
Из-за того что все так сложилось, Джону приходилось одновременно заниматься своими делами и защищать меня. Даже несмотря на его ум и умение найти нужные слова, несмотря на то, что он полностью держал студию под контролем, это было непросто. Он пытался защитить гордую львицу с сердцем овечки, стараясь при этом не показывать ей, что он делает. Сегодня, вспоминая то время, я вижу это абсолютно ясно.
К началу работы над « Double Fantasy » я уже вполне освоилась с тем, как принято записывать рок-альбомы. Но в стрессовой ситуации я поневоле вернулась к своему привычному авангардному образу. У гитариста возникли сложности с тем, чтобы придумать соло к одной из моих песен. Была поздняя ночь, я быстро записала нотами несколько фраз на листе бумаги и попросила его сыграть их в качестве соло. Мне говорили, что он умеет читать ноты, и я подумала, что дать ему их на бумажке будет вежливее, чем наиграть на пианино — в таком случае вся группа узнала бы, что я задумала. В ответ он только сказал, обращаясь к Джону: «Я не могу это сыграть». Джон посмотрел на меня, посмотрел на гитариста и вышел из комнаты, кивком позвав меня пойти с ним. В коридоре он сказал: «Ты забыла? Ты должна шептать мне на ухо!» Как я могу прошептать музыку Джону на ухо? Но в рок-н-ролле не принято критиковать музыкантов за их соло. Ты только говоришь: «Это было отлично. Но не мог бы ты сыграть еще раз, так, на всякий случай? Чуть полегче, может быть...» В этом духе. И я поняла, что поступила неправильно. Я ответила: «Да, я знаю, я знаю», и отправила все на самотек. Так все оно и было.
Потом был еще этот эпизод с « Yes, I'm Your Angel ». Я хотела записать эту песню в три четверти. Джон сказал: «Давай сделаем из нее рок-н-ролл, четыре четверти». И мы записали ее в четыре четверти. Когда мы закончили все песни, Джон сказал: «Мы сделали это! Что думаешь, Йоко?» Я ответила, что все же хотела бы записать « Ангела » в три четверти. «Ну... хорошо. Не стоило мне влезать. Давай позовем всех обратно». Музыканты уже упаковали инструменты и ушли из студии. Энди, ударнику, пришлось вернуться с Бермуд! Но мы перезаписали « Yes, I'm Your Angel » в три четверти. Проблема заключалась в том, что первая версия звучала гораздо лучше. Музыканты безукоризненно исполнили обе версии, это не их вина. Записывать такую песню в три четверти было настолько предсказуемым ходом, что она звучала более вымученно, не так свежо, как версия на четыре четверти. Поэтому в конечном итоге мы использовали ее. Музыканты восприняли все это спокойно, но вряд ли я за счет этого выиграла конкурс «Мисс популярность» или что-то вроде того — я тогда вообще не обращала внимания на такие вещи. У художников есть право быть перфекционистами. Но теперь я понимаю, что Джон помогал мне, совершенно не подавая виду.
Однажды во время записи « Double Fantasy » инженеры сказали нам, что им нужно два часа, чтобы настроить пульт, и что мы должны пойти погулять. Это было потрясающе! После того как мы столько времени провели в темноте, на улице нам пришлось поначалу прикрывать глаза. Это было похоже на весну, потрясающий, потрясающий день. Небо было ярко-голубым. Мы чувствовали себя как двое детей, которые прогуливают школу. Джон решил, что мы должны зайти в Saks Fifth Avenue. Мы прошли мимо нескольких отделов, и он остановился перед стендом с солнечными очками: «Мы должны купить тебе пару». Джон выбрал одни, большие черные, и надел их на меня. Странно, он вдруг стал очень серьезным. «Что такое?» — «Ты должна носить их все время». Я подумала, что это глупо, и хотела засмеяться, но удержалась. Он внимательно смотрел на меня. Это напомнило мне, как я впервые увидела его, когда он смотрел на мою работу «Картина, чтобы забить в нее гвоздь» в галерее Indica. «В чем дело?» — спросила я его глазами. Он взял меня за руку, и мы быстро пошли к выходу. Пора было возвращаться в студию. Я моментально забыла обо всем этом. Потом я всегда ходила в этих очках. Я слышала, как Джон говорит: «Не вешай нос! Никогда не показывай им, что они победили!» Даже после своей смерти он помогал мне и защищал меня.
Мы оба очень сильно зависели от слов. Однажды мы зашли в лифт, разговаривая, и забыли, что не нажали на кнопку. Лифт бесконечно долго стоял на первом этаже, а мы даже не замечали этого. Наконец двери открылись, внутрь вошла женщина, и мы поняли, что случилось. Мы просто болтали. Как получилось, что у нас было столько тем для разговоров? Может быть, дело в том, что у нас никого не осталось, кроме друг друга. Мы сожгли мосты, мы отвернулись от всех, кроме нас двоих. Джона это совершенно не волновало. Может быть, это как-то связано с тем, что ему приходилось постоянно встречаться с новыми людьми, когда он ездил в турне с The Beatles , и для него было облегчением больше ни с кем не зна...
https://www.beatles.ru/books/paper.asp?id=2184
