24 мая 1941 года, когда-то где-то уже гремела война, в городе Дулут, ото всяких войн отстоящем на слишком далеком расстоянии, родился Боб Дилан, который все сражения придумал себе сам.
Ранний Дилан – классический тип автора-исполнителя, который в России называется почему-то «бардом» и прозябает на задворках музыкального гетто. Поздний Дилан – живая икона рок-музыки, второй после The Beatles, и далее, и далее - бездна всяческих званий и наград. Этот переход из одного агрегатного состояния в другое и есть самое важное, о чем стоит сказать.
Сомнительно, что опыт Дилана вообще повторим, но дело, как всегда, состоит в том, что чудо интересно своей разовостью, своей невоспроизводимостью, а в том, что в данном случае произошло чудо, сомневаться не приходится.
Насколько вообще можно понять «творческий путь» Дилана, состоит этот путь в том, что никакого пути вообще нет: певец поет, чутьем угадывая то, о чем нужно петь, исполнитель колесит по Америке, случайно оказываясь одним из главных действующих лиц разворачивающейся на глазах истории.
60-е, 70-е, 80-е – Дилан непрерывно и хаотично ищет ту самую ноту, которая делает из простых песен гимны, и всегда находит, и всегда неожиданно врывается в чарты, и всегда вдохновляет кого-нибудь то на полемику, то на кавер-версию.
Во всем этом нет никакого плана, никакой стратегии, никакого умозрительного делания биографии, которую на старости лет приятно прочесть. Есть лишь страстное желание отыскать самое верное выражение для того, что необходимо сказать.
Дилану всегда было, что сказать, и его – не политика, не проповедника – слушают до сих пор. Возможно потому, что сам он никогда не хотел никого ни в чем убедить или переубедить, завербовать или победить. Просто пел.
Его опыт если что и доказывает нам, так разве что иллюзорность любого успеха и тщетность любого признания – Дилан уже столько всего получил, что еще лет 15 назад мог просто замолчать раз и навсегда. Представить себе большей славы трудно, но Дилан все пишет, все поет, все выступает, и с каждой новой пластинкой все чаще возвращается к «The Freewheelin' Bob Dylan», к себе раннему, к той шестидесятнической остроте восприятия, которую дословно уже не воспроизвести, но из которой извлечены еще не все уроки.
Например – об этом говорили и Керуак, и Селинджер, – мир всегда больше, чем мы можем о нем сказать, и всегда проще, чем мы себе о нем придумываем. В мире вообще не больше смысла, чем в дилановской Girl from the North Country, той, что про шарф и про море, но и не меньше смысла, чем в дилановской же Blowin' in the Wind, той, что про свободу и совесть. Главное – не впасть в самолюбование и не перепутать одно с другим.
