Клаус Ворман в беседе с Variety поделился воспоминаниями о Битлз и о работе над альбомом John Lennon/Plastic Ono Band.
Говоря о своих отношениях с Битлз и Брайаном Эпстайном после гамбургского периода, Клаус сказал: «После Гамбурга мы оставались в тесном контакте. Когда я еще был там, мы получали письма из Англии — от них. Пол мог написать письмо и прислать какую-нибудь запись. Джон делал забавные пометки и рисунки. Они были рады подружиться с нами в Гамбурге, потому что никого другого у них не было — ни мам, ни пап, ни дядей, никого. Они были рады, что у них были мы, а мы им все показывали».
Со временем Ворман принял решение поехать в Великобританию: «Я поговорил с Джорджем по телефону, и он предложил остановиться у него, и так я попал в их апартаменты на Грин-стрит. Они не сильно изменились со времен нашего знакомства в Гамбурге; это по-прежнему были чудесные парни. На самом деле я очень боялся, что они изменились. Их жизнь стала другой, более сложной, нужно было сниматься в «A Hard Day’s Night». Рано вставать из-за съемок — я ездил с ними на поезде. Я наблюдал за их работой в студии. Но они приняли меня, даже несмотря на то, что у меня по-прежнему не было ничего общего с музыкой».
Что касается Брайана Эпстайна, то Клаус отметил: «На момент встречи с ним я не был ни в какой группе. Он просто присматривал за Битлз, добивался для них сделок и говорил об этих сделках. Когда я впервые приехал в Англию и поселился у Джорджа и Ринго, то искал работу в качестве графического дизайнера. Ничего общего с музыкой. Я и глазом моргнуть не успел, как оказался в группе, которая сначала называлась Eyes, там были Пэдди (Чэмберс) и Гибсон (Кемп). Мы были хорошей концертной группой. Ребята пришли, когда мы выступали в Pickwick Club в Лондоне, мы им понравились. Они вернулись следующим вечером и привели Брайана. Он был действительно заинтересован в нас. Вокал не был хорош, и мы не сочиняли песен — мы были просто маленьким никудышным рок-н-ролльным коллективом, но мы ему понравились. Он решил подписать c нами контракт — с его Enterprises, чтобы быть нашим менеджером. Внезапно я оказался в индустрии музыки».
По словам Вормана, со стороны Эпстайна поступок был странный: «Мы не делали никаких великих записей. Мы просто хорошо играли и нравились людям. Постепенно Брайан становился все более странным, принимал много таблеток и так далее. Все это было странным. Так или иначе, группа распалась».
А когда Клаус был уже в составе Manfred Mann, то однажды он пришел к битлам в студию, где те работали, вероятно, над The Long and Winding Road, и Пол Маккартни попросил его сыграть на бас-гитаре: «Я ответил: «Нет, нет, нет». То есть, ребята, когда там был Пол? Это было просто глупо. Так что это был единственный раз, когда он (Маккартни) предложил мне сыграть с ними».
Также Ворман поделился воспоминаниями о том, как к нему в гости приходил Джордж Харрисон. У Клауса была фисгармония, на которой Джордж играл, а Ворман «манипулировал» педалями: «Я не играл. Я наблюдал».
«Был еще другой случай, возможно, это важно, когда Битлз выступали в Top Ten Club в Гамбурге в 1962 году, и они попросили меня сыграть на басу. Стю просто дал его мне. Но я никогда на нем не играл. Меня не интересовал рок-н-ролл. Мои отношения с ними никогда не были связаны с музыкой, правда. Они мне нравились, но я никогда не выступал с ними, что хорошо. Я хотел, чтобы они были просто Битлз. Я не хотел быть в это вовлечен».
Тем не менее, когда Клаус ушел из Manfred Mann, ситуация изменилась — по крайней мере, Ворман стал сотрудничать с битлами, занявшимися сольной карьерой: «Да. Когда Manfred Mann распались, по какой-то причине Джон мне позвонил и спросил, не присоединюсь ли я его новому Plastic Ono Band. Что было полным сумасшествием. Впервые я сыграл с Джоном, когда была та безумная репетиция на самолете в Канаду, а потом уже на сцене в Торонто. Мы записали Instant Karma и Cold Turkey, а потом, когда Джон и Йоко уехали в Америку, я оказался с Джорджем и принял участие в записи All Things Must Pass. Джон и Йоко перед отъездом в Америку коротко постриглись. А когда они вернулись в Англию, волосы у них были длинные, и они были готовы снова работать. Они позвонили мне и Ринго, и мы начали новый альбом».
Почему же Джон пригласил Клауса в Plastic Ono Band: «Думаю, он понял, что я хорошо играл на бас-гитаре. Дело не в дружбе. Он не знал, как я буду играть эти рок-н-ролльные песни. Просто у него было чувство, что я могу это сделать. Я никогда не анализировал, я был просто рад это сделать».
Что касается концерта в Торонто, то по словам Вормана, он больше волновался за Джона, поскольку это было похоже на прыжок в омут: «Мы никогда не репетировали. Мы не представляли, что творится на сцене. Мы не знали, какие там были усилители». Как отметил Клаус, запись получилась хорошей, но «мы все играли не те ноты»: «Это было ужасно. О себе я не волновался. Я играл с ошибками. Это не имело значения. Но Джон? Это было существенно. По крайней мере, там был Эрик (Клэптон), и это было весело».
Ворман поделился впечатлениями и о работе над John Lennon/Plastic Ono Band и Yoko Ono/Plastic Ono Band: «Это интересно. Йоко была действительно хороша в аппаратной. Она была немного… сначала она лишь немного знала о том, что происходит в звукозаписывающей студии, но она быстро все схватила. Она знала, когда и какую кнопку нажимать, как говорить правильные вещи Джону. Иногда она слегка дурачилась, говорила неправильные вещи, которые не слишком помогали. Например, просила Джона сказать мне, чтобы я играл с медиатором. Я никогда в жизни не играл с медиатором, и Джон это знал. Джон говорил, что я буду играть так, как хочу. А в остальном все было очень интересно».
Если говорить о совместной работе с Ринго, то Клаус отметил, что это была фантастика: «Для нас никогда не было проблемой играть вместе. Он знал, что я играю то, что надо. Я знал, что он играет то, что надо. Это естественным образом склеивалось само, как единое целое. Не забывайте, что там была ритм-гитара Джона. Мне кажется, его игру на ритм-гитаре давно недооценивают. Это потрясающе. Я не знаю никого, кто настолько же хорош. Для меня это была лучшая часть Битлз — ритм-гитара Джона и ударные Ринго».
Ворман уточнил: «Конечно, был еще и Джордж, и его идеи, и его фантастические песни. И Пол? Что здесь еще сказать. Но глубокое чувство ритма Битлз идет от Джона и Ринго. Если вам разрешено играть с этими двумя парнями, и вы бас-гитарист — волшебство».
У Клауса также поинтересовались, говорил ли Леннон о том, как ему не нравится собственный голос: «Да, я знал вокал Джона со времен Гамбурга. Возможно, это были Twist & Shout или Please, Mr. Postman. У него был невероятный голос. А потом в один прекрасный день он просто начал говорить, что ему не нравится свой голос. Меня злило, когда выходили записи Битлз, и его голос был «закрыт» дабл-трекингом или был «не в фазе». Почему? Я был рад, когда Фил (Спектор) пришел и уговорил его сделать все напрямую. Или настолько напрямую, насколько это было возможно. Фил уговорил его это сделать».
По словам Вормана, при прослушивании нового бокс-сета он понимает, что есть вещи, которые он о тех сессиях уже не помнит: «Пятьдесят с чем-то лет — это давно. Внезапно я их слышу и чувствую, как будто этот альбом сделан только для меня».
Во время работы над песней God Леннон после слов «I don’t believe in…» начал перечислять — Элвис, Битлз, после чего остановился и спросил, нужно ли говорить «Йоко и я»: «Я сказал, что не могу ответить на такой вопрос. Он должен знать сам, хочет ли добавлять туда себя. Он вышел, потом вернулся и спел: «I just believe in me, Yoko and me. And that’s reality». Еще один момент, который Клаус вспомнил сейчас, связан с тем, как много времени ушло на запись песен, что это было не так быстро, как изначально казалось Ворману: «Он был очень колеблющимся. Я узнал об этом, изучая бокс-сет».
«То, как Джон занялся этим альбомом, сразу после ран от (распада) Битлз — после ран от своего детства, матери, отца — он был действительно открыт. Такой прямой. До той поры он никогда не делал подобной записи. И я думаю, что вы наконец-то можете услышать все это сейчас», — заключил Клаус.
