Он очаровал Элтона Джона, рассердил Пола Маккартни и привел в ужас Йоко Оно. Что он раскроет о «таинственной» смерти Джими Хендрикса? Великий рок-писатель рассказывает о боли и радости от охоты на звезд.
Так газета The Guardian начинает свой материал о Филипе Нормане — авторе известных биографических книг о музыкантах.
«Slowhand: The Life and Music of Eric Clapton» — моя восьмая рок-биография со времен «Shout! The True Story of the Beatles» в 1981 году. Тогда мне казалось сильнее, чем когда-либо еще, что написание книг о таких людях — работа не для взрослого человека. И тогда же я твердо решил, что никто не уговорит меня на еще одну. Я хотел, чтобы Shout! была единичной работой, но из-за нее началась цепная реакция. С тех пор я «на цепи» и делаю лишь временные перерывы ради романов, рассказов, пьес, телевизионных документальных фильмов, мюзиклов и журналистики.
Сбор материала о Битлз дал мне отличный старт для биографии The Rolling Stones, перед которым я не смог устоять, поскольку их истории очень тесно переплетены. Затем было практически обязательным «сделать» Бадди Холли, с которого началась концепция рок-групп (благодаря Crickets) и который вдохновил Джона Леннона и Пола Маккартни на пробу пера в сочинении песен, а Маккартни и Леннон, в свою очередь, вдохновили Мика Джаггера, Кита Ричардса и сотни других молодых британцев, не имевших музыкального образования. Потом неизбежным стал Элтон Джон, которого открыл издатель битловской музыки Дик Джеймс и который носил очки больших размеров, как Холли, хотя его зрение было нормальным.
Эрик Клэптон — это еще одно звено, поскольку его лучшим другом был Джордж Харрисон (что не помешало Эрику увести у Джорджа жену). И он единственный в истории человек «со стороны», ставший неофициальным участником и Битлз, и Stones.
Если бы я делал карьеру романиста, как я предполагал изначально (меня включили в первый список лучших молодых романистов Британии по версии журнала Granta), то вряд ли я бы имел ту аудиторию и тот уровень авансов от издателей, которые принесли мне рок-биографии. Мои книги появились не только в Великобритании, США, Австралии, странах Европы, но и в России, Китае, Японии, Эстонии, Македонии, Мексике и Бразилии. Мне нравится думать о казаках, спорящих в ветреных степях о качествах Ринго Старра и Чарли Уоттса как барабанщиков, или о племенах Амазонки, обдумывающих подтекст Norwegian Wood.
В то же время я знаю, что литературный истеблишмент считает меня не особо респектабельным. Когда приходит время рекламировать новую книгу, меня презрительно отвергают крупные фестивали, такие, как Фестиваль литературы и искусства в Хей-он-Уай и Оксфордский литературный фестиваль, и я оказываюсь на задворках Порлока и Порт-Элиота. Едва ли я могу жаловаться, поскольку никто не может иметь более плохое мнение о так называемой «рок-литературе», чем я. Фрэнк Заппа, как известно, говорил, что «большая часть рок-журнализма — это люди, не умеющие писать, которые берут интервью у тех, кто не умеет говорить, для тех, кто не умеет читать». Но даже люди, которые умеют писать — например, Салман Рушди или Мартин Эмис — имеют склонность к "глупости", когда говорят именно на эту тему. Они изливают свои чувства как самые увлеченные фанаты, говорят о том, «что Дэвид Боуи» — или кто угодно — «значил для меня», и почти всегда используют старую заезженную фразу «саундтрек моей жизни» так, как будто она совершенно новая.
Кажется, что литературу о роке считают самым легким путем, тогда как заниматься ей в любом объективном смысле — адски сложная задача, из-за которой я каждый раз рву остатки своих волос. Приходится постоянно лавировать между энтузиазмом и отстраненностью, между должным признанием таланта и смехотворной гиперболой. Нужно пытаться передать, как на самом деле звучит музыка (задача, которую провалили даже два моих величайших литературных героя Эдвард Морган Форстер и Фрэнсис Скотт Фицджеральд с Бетховеном и джазом соответственно). Необходимо понимать все скучные тонкости о продажах записей и расстановке в хит-парадах, сохраняя при этом блеск литературности, даже ища новые и интересные способы передать фразу «Сингл занял третье место в Billboard’s Hot 100». Требуется соотнести героев и с событиями в мире, чтобы это не звучало, как аудиозаписи Rock’n’Roll Years, звучавшие во время полетов British Airways: «Шел 1961 год. В Берлине строили стену. Но это не помешало песне Take Good Care of My Baby Бобби Ви стать хитом».
Для меня пресловутые биографии Альберта Голдмана про Элвиса Пресли и Джона Леннона остаются примерами того, как это делать нельзя — с рудиментарными исследованиями, нелепыми фальсификациями и, прежде всего, снобистским презрением к своим героям. Написать 800-страничную книгу о том, кого вы презираете, — определенно, это в высшей степени бессмысленное занятие. Нельзя не признать, что некоторые рок-звезды были чудовищами наравне с самыми мерзкими древнеримскими императорами, но все равно, чтобы там ни было, вы должны любить своего монстра.
Только одна из восьми моих биографий была близка к тому, чтобы ее авторизовали общепринятым методом, то есть когда герой напрямую беседует с автором и проверяет материал перед публикацией. А остальные одобрялись задним числом или получали одобрение «с черного хода».
В декабре 1980 года, когда убили Джона Леннона, я только-только закончил Shout!, а через пять месяцев я приехал в Нью-Йорк для продвижения книги. Йоко Оно увидела меня по телевизору и позвонила в студию ABC. «То, что вы только что сказали о Джоне, очень мило. Возможно, вы бы хотели приехать и посмотреть, где мы жили», — сказала она. В тот же день я оказался в здании «Дакота», и мне показали их просторные белые апартаменты на седьмом этаже, которые оставались такими же, как после ухода Леннона. Его гитара висела над кроватью, вся его одежда, начиная с 1960-х, была на вращающихся вешалках, как в каком-то «застывшем» бутике.
Когда я искал материалы об Элтоне Джоне, герой моей книги проходил многочисленные детоксификации и был недоступен для интервью. Но после выхода биографии он позвонил мне и заявил, что она «довольно точна», пригласил меня на чай, и за чашкой чая с бергамотом и шоколадным тортом он, в сущности, продиктовал постскриптум о своем пребывании в реабилитационной клинике.
Дольше всего продолжались мои поиски «овдовевшей невесты» Бадди Холли — Марии Елены, пронзительное упоминание о которой есть в песне American Pie Дона Маклина. Мне потребовался год только для того, чтобы заставить ее взять трубку, и когда, наконец, это удалось, первое, что она сказала, было: «Все писатели — мерзавцы». В конце концов, Мария Елена согласилась встретиться со мной в Далласе (Техас) — при условии, что встреча пройдет в офисе ее адвоката и что я заплачу за его время. Однако когда я приехал туда, она смилостивилась, и мы просто пошли (без ее адвоката) на ланч.
Самым странным был случай с Полом Маккартни, которого, признаю, я неверно оценил в Shout! и который впоследствии называл книгу Shite!, но тем не менее, он разрешил взять у него интервью по электронной почте ради биографии John Lennon: The Life. А когда я предложил сделать том и о нем, то получил «молчаливое согласие» в личном сообщении менее чем через две недели.
Что касается проекта о Ленноне, то сначала меня авторизовали, а потом «деавторизовали». В течение трех лет Йоко полноценно сотрудничала со мной — были не только часы откровенных интервью с ней, но и с их сыном Шоном, и с Киоко — ее дочерью от предыдущего мужа. Единственным условием было то, что она прочтет мою рукопись, и если ей понравится, напишет предисловие (чего, по правде говоря, издатели опасались).
Я отправил ей не отредактированный текст, и первые обратные сигналы были положительными. Последним, к чему я надеялся получить доступ, был дневник Джона, хранившийся где-то глубоко в здании «Дакота». Через несколько недель я получил дружелюбное приглашение зайти — именно ради этой цели. Я шел через Центральный парк к «Дакоте» и внезапно подумал: «А что если она ждет меня с адвокатом?»
Она ждала меня с двумя. Оно решила, что книга была «плохой по отношению к Джону», поэтому отозвала свои цитаты и цитаты Шона и Киоко. На протяжении двух неприятных часов мы сидели за тем же кухонным столом, за которым Леннон пил чай и курил Gitanes, и Йоко с адвокатами пытались заставить меня вернуть пленки с интервью. Также присутствовала неопознанная женщина, чья роль была мне неизвестна, пока Оно не закричала: «Как вы могли заявить, что Джон мастурбировал?», хотя во время наших интервью Йоко весело об этом упоминала. Здесь же таинственная женщина произнесла «Фу!» с театральным содроганием, и я понял, что это был личный «содрогатель» Оно.
По нашему соглашению, у Йоко не было прерогативы отзывать свои цитаты, не говоря уже о требовании пленок. Тем не менее, в течение 12 месяцев перед публикацией я ежедневно проверял электронную почту, опасаясь юридической атаки с ее стороны. Но этого так и не произошло.
Этим летом я старался изо всех сил не слушать друзей, когда они указывали, что в 2020 году исполнится 50 лет после смерти Джими Хендрикса и что никто ни разу не описал должным образом хронику его слишком короткой карьеры и не расследовал мутные обстоятельства, при которых он умер. Дела у меня шли хорошо, пока наш молочник на севере Лондона не упомянул, как он в другой своей жизни (художника и декоратора) вместе с братом оформлял квартиру для Джими и каким «чудесным парнем» был их клиент.
Так что теперь я собираю материал по Хендриксу и размышляю о том, как Майкл Корлеоне тщетно пытался разорвать связи с мафией в «Крестном отце 3»: «И когда мне показалось, что я уже завязал, они снова меня туда затащили».
