Эта английская «поп»–группа пользуется феноменальной популярностью среди молодежи многих стран мира. Тони Палмер делится своими впечатлениями о музыке и самых участниках ансамбля в данном сокращенном варианте статьи, впервые опубликованной в журнале «Обсервер».
ЕЩЕ НИ ОДНА «поп»-группа, ни один эстрадный артист или кинозвезда и ни один оперный певец не собирал таких аудиторий, как Лед Зеппелин. В мае прошлого года ансамбль дал пять концертов в лондонском Эрлс-корте. Пятьдесят одна тыс. билетов на три первоначально запланированных концерта были распроданы спустя два часа после поступления в продажу, и 34 тыс. билетов на два дополнительных концерта разошлись за уикенд.
В Америке эта четверка исполнителей только что завершила турне по 26 городам, где общее количество проданных билетов превысило 700 тысяч. Все билеты расходились в течение одного дня после объявления концерта.
Еще более удивительными кажутся распродажи пластинок с записями выступлений ансамбля. За шесть лет — шесть рекордных тиражей. Точную цифру распроданных пластинок никто не знает — по более или менее достоверным подсчетам около 14 млн. штук. В одном из нью-йоркских магазинов двойной альбом под названием «Физикл граффити» раскупали по 300 комплектов в час. Спрос на пластинки Зеппелина в три раза превышал продажи записей «Роллинг стоунз». Даже Битлз не знали ничего подобного.
И, однако, этот ансамбль в первые три с половиной года своего существования упрямо отказывался делать заявления для печати, публиковать фотографии ансамбля (фото у них не было), не нанимал сотрудников отдела по связям с общественностью, не выпускал записей на «сорокопятке» — а это вернейший путь к коммерческому успеху — и лишь однажды выступил по телевидению и радио. О них мало что известно широкой публике — даже тот факт, что они англичане. Кроме того что они добились права называться самыми популярными исполнителями рок-музыки наших дней, они еще и музыканты феноменальных способностей: каждое выступление для них означает три с половиной часа напряженного, изнурительного музыкального творчества. Часто они выпускают музыкальные альбомы, не удосужившись даже напечатать на обложке свои имена. У них мягкая и ясная манера выражения, они умны, несколько замкнуты. Я считаю, что они — самый лучший по исполнению рок-н-ролла ансамбль 70-х гг., самый выдающийся после Битлз.
Во время их американского турне я ехал вместе с ними из Нью-Йорка в Вашингтон. У них свой собственный самолет — огромный Боинг-720 синего цвета, усыпанный белыми звездами, на фюзеляже которого мерцают слова «Лед Зеппелин». Члены группы порознь взобрались в самолет — первым Роберт Плант, вокалист, высокий, с улыбкой от уха до уха, стремительный и неукротимый в своем энтузиазме, долго трясущий руку каждому и выкрикивающий слова приветствия, загорелый и готовый, кажется, тут же пробежать без устали целую милю. Затем Джон Пол Джонс, органист и бас-гитара, незаметно скользнувший в кожаное кресло, открывший доску триктрака и не вымолвивший ни слова помимо «Это только рок-н-ролл». С шумом ворвавшийся Джон Бонэм, ударные, громкоголосый, громоздкий, несговорчивый, сквозь сдержанную вежливость которого прорывается мидлендский акцент. Последний — шаркающий ногами, извиняющийся всем своим видом за опоздание, изящный, почти хрупкий, Джимми Пейдж, ведущий гитарист и основатель Лед Зеппелина, ставший легендарным в своем мире.
Пейдж пьет чай. Плант — тоже чай, сдобренный медом с лимоном. Пейдж горестно обследует свои пальцы — один из них чуть не раздроблен дверью вагона как раз накануне поездки. «Я стал самым искусным девятипалым гитаристом в мире поп-музыки», — улыбается он.
Прибытие под Вашингтон, затем следование в автомобильной процессии с полицейским эскортом до концертного зала, куда вошли через задний вход. Металлические двери с лязгом захлопнулись за нами, отрезав всякий доступ болельщикам. Внутри, за кулисами, неземная тишина, не считая отдаленного гула 25-тысячной аудитории. Группа неторопливо распаковывает свои вещи и готовится к выступлению. Ритуал начался. Джонс лежит на скамье, бесцельно уставившись в потолок. Пейдж бродит вокруг с дорожной сумкой Британской авиакомпании, из которой появляются аккуратно сложенные, хотя и порванные, атласные брюки, пара ботинок и один носок. «О, боже, вот проблема», — говорит он полушутя. Плант все еще пьет чай, жалуясь на холод.
Зеппелины возят с собой персонал из 44 человек. Техническая группа во главе с дизайнером Ианом Найтом работает как единый коллектив 4 года. В его распоряжении значительные ресурсы—150 светильников, в том числе три криптоновых лазерных прожектора и неоновая надпись «Лед Зеппелин», пять осветительных колонок, которые можно поднимать и опускать с помощью электропривода, установки для дымовых и звуковых эффектов, все это — мощностью примерно 310 тыс. ватт. В дополнение к этому имеется компьютеризованная звуковая система, запрограммированная с цифровым сдвигом во времени, которая облегчает сложно-построенные музыкальные темы и вариации. Ее суммарная мощность — 70 тыс. ватт и она обеспечивает слышимость на целую милю вокруг.
Их исполнение на сцене потрясает — и это в области, где применение превосходной степени является необходимым и закономерным. Взрывы неистовых, кричащих пронзительных звуков следуют один за другим, в то время как их контрапункт остается кристально прозрачным. Раз за разом Пейдж разражается пробирающими до озноба виртуозными пассажами на гитаре. Плант, словно прихорашивающийся павлин, выхаживает по сцене, встряхивая копной своих вьющихся волос, в развевающейся рубашке, с блестящей от пота грудью. Джонс весь поглощен органом, фортепьяно, электросинтезатором и бас-гитарой, и на его лице вновь и вновь отражается радость импровизации на темы шальной гимнастики Пейджа. А Бонэм все колотит по своей батарее барабанов и гонгов, свирепо вторя ведущим мелодию, убеждая, проклиная, разбивая вдребезги остатки музыкального благодушия.
С этим не может сравниться ни один театр, нет ничего, что могло бы приблизиться к постоянно меняющемуся сочетанию света и звука, которое удалось создать этому убийственному сплаву талантов. Группа Лед Зеппелин выдвинула рок-н-ролл на передний план художественного исполнительства в середине 70-х гг. Как говорит Пейдж: «Музыку улиц вернули туда, откуда она вышла. Наша музыка — это народная музыка технологического века. Подкультура. Так что, как событие, ансамбль просто поднялся до уровня аудитории». И они хороши, по-настоящему хороши. Можете ли вы назвать еще такую песню — любую песню, при первых звуках которой вся 20-тысячная аудитория стихийно встает не просто поприветствовать или похлопать в ладоши, но в знак признания события, которое является незабываемым для зрителей? А именно это происходит, когда Пейдж начинает нежную, соблазнительную, навязчивую, страстную, полную томительного одиночества песню: «Жила-была уверенная леди; все, что блестит, — то золото. И покупает она лестницу на небо...»
Давайте кратко рассмотрим членов группы Зеппелин поодиночке.
Джон Пол Джонс играет на фортепьяно с шести лет. Он попал в лондонские профессиональные ансамбли первоначально как аранжировщик. Он даже подумывал о подаче заявления на должность хормейстера Вестминстерского собора.
Когда группа собралась на свой первый концерт, который должен был состояться 26 декабря 1968 г. в Копенгагене, Бонэм еще ни разу до этого не летал самолетом. Сейчас ему 30 лет, у него около 150 породистых коров, 80 овец, он активно занимается сельским хозяйством на своей ферме в Вустершире. Предмет его желаний состоит в том, чтобы завоевать розетку — приз для его племенных быков. Отец его был плотником.
Плант, пишущий для ансамбля большинство песен, также живет на ферме. Его овцеводческая ферма расположена между Вустерширом и Сэлопом. После окончания школы в Стаурбридже, близ Бирмингема, он некоторое время занимался изучением бухгалтерского дела, но ненавидел его. Он без труда создавал небольшие ансамбли различного плана, однако музыка его не встречала признания, пока он не перебрался в Лондон.
Там Плант открыл огромное богатство своего голоса, поочередно то сладкозвучного, то пронзительного, обличающего, просительного и сладкого, разрушительного инструмента, принадлежащего ему по воле случая, а не в результате долгих мучений; возможно, он первый белый, голосу которого под силу блюз и в наши дни, когда традиция надрывного исполнения блюза стала отмирать.
«С моим голосом нельзя упражняться», — сказал он мне. «Мне необходим заряд от остальных троих и массовая аудитория, к которой я мог бы обратиться».
Сами музыканты считают Пейджа одним из лучших гитаристов. В нем поражает понимание ограниченности и возможностей его музыки. Когда его впервые провозгласили гитаристом номер один различные рок-журналы, он был искренне изумлен. «Как гитарист я не представляю ничего особенного, не правда ли?» — спросил он меня однажды.
«Мне не нравится, что о моей музыке говорят как о рок-н-ролле. Поп-музыка — тоже смешное название. Оба этих названия далеки от истины. Если в том, что мы стараемся передать, есть доля правды, тогда простые люди поймут ее».
До 15 лет он не играл, а сейчас ему только 31 год. К тому времени, когда ему исполнилось 20 лет, он стал самым молодым — и самым лучшим — гитаристом в лондонских ансамблях. Он работал с такими исполнителями, как П. Дж. Проби, «Кто» и «Стоунз».
Но что же можно сказать об этой музыке? С точки зрения стиля, это — трюкачество, заимствующее из большого числа источников, сплав джаза, рока, блюза и цыганского романса. Используя и обыкновенные, и электроинструменты, она убеждает и рычит. Она обманчиво поверхностна, но почти никогда не претенциозна. Свой эмоциональный накал она черпает в блюзе и вместе с тем она расширила электрический словарь этой избитой идиомы, оставаясь в то же время несомненно в ее рамках. Характерной в этом отношении является песня «Лестница в небо». Она начинается спокойно — обыкновенная гитара играет вызывающую боль мелодию. Вокалист, запинаясь, выводит одну из самых простых тем. Постепенно, но неумолимо, на протяжении 10 минут звук достигает высочайшей кульминации на фонообразующем шуме баса и барабанов, из которого гитара (теперь электрическая) и голос певца рвутся, выливаясь в яростную, причиняющую почти физическую боль мелодию.
Не все песни ансамбля Зеппелин построены подобным образом, но все же достаточное число, чтобы знаменовать собой почерк группы. И опять-таки, именно множественность перекликающихся между собой элементов делает эту музыку столь захватывающей. Впечатление такое, как будто ансамбль резюмирует рок-н-ролл наших дней и вместе с тем переплавляет многие из его контрастирующих форм в новый звук, который, таким образом, получает возможность дальнейшего развития. В их музыке проглядывают отрывки нарастающих аккордов из репертуара Битлз, измученные блюзовые мотивы Ледбелли, ритмическая жестокость Пита Таунсенда. Однако целое отличается от составных частей. Это самый жесткий звук, который можно встретить в граммофонных записях, причем никогда не искаженный, не ослабевающий. Более того, он всегда прекрасно оформлен.
И снова мы возвращаемся к Пейджу, композитору и режиссеру ансамбля. Среди всех тех, кто сейчас работает в области поп-музыки, он непревзойденный мастер. Благодаря таким ансамблям, как Крим, выяснилось, что поп-музыка (или рок, или любой другой нравящийся вам штамп) располагает значительными инструментальными возможностями. Вопрос был только в том, как эти возможности использовать. Пейдж понял, что ответ является ясным и простым — мастерство.
Пейдж также пришел к осознанию значения игры ансамбля. Это может показаться слишком очевидной истиной, но в течение многих лет капризная эгоцентричность звезд поп-музыки мешала им слышать друг друга: ансамбль за ансамблем распадался, «потому что они больше не могли найти общего языка». Часто они даже не пытались прислушиваться. Пейджу повезло в том, что в лице Джонса, Бонэма и Планта он открыл трех музыкантов с развитым чувством самосознания. Есть ансамбли, в музыке которых больше обработки и вкуса. Однако нет другого такого ансамбля, который бы мог постоянно создавать такие великолепные аранжировки и контрапункт, служащие основой для их импровизаций. Как многие уже обнаружили, это обстоятельство не позволяет им подражать. Пейдж рассказал мне один случай, когда, несколько лет тому назад, они вышли на сцену и вся почти 25-тысячная аудитория зажгла спички, свечи и зажигалки и встала в молчаливом признании звука — достижения, которое красноречиво говорило за них, выражая их стремления и душевные страдания. Видение этих мерцающих огней, говорит Пейдж, заставило его замереть на месте. Это был, вспоминает он, момент истинного очарования.
