RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Приключения рок-н-ролла в стране большевиков

Искусство и свобода

Рок, кок, чок, чок!
О-о, рок, кок, чок, чок! Рок, кок, чок, чок —
Ау — а-а!
(Жанна Агузарова, «Желтые ботинки»)

1.
Раньше, когда к року у нас относились более опасливо, популярны были «круглые столы», посвященные одиозному феномену. Прошло время, но рок — проблема остается столь же запутанной. Этот жанр («движение»? «субкультура»?) развивается в разных странах совершенно по-разному.
Начиналось у нас, как и везде (правда, с опозданием лет на десять), с пьянящего чувства внезапно хлынувшей свободы, диких танцев и упоения собственной молодостью. При этом наши с чистой советсью подражали западным рокерам, которые в свою очередь подражали своим же неграм. Однако не прошло и пяти лет, как отечественный рок стал обнаруживать явные признаки различия.
Начнем с того, что основной «посыл» любого рока — раскрепощение, сбрасывание всех и всяческих пут, не дающих молодому человеку чувствовать себя хорошо. На Западе «путами» являются прежде всего организованная религия и ее прямое порождение — так называемая «буржуазная мораль». Именно по ним рок-н-ролл нанес ощутимый удар еще в пятидесятые годы, в полный рост продемонстрировав «непристойные телодвижения», «оргазмические выкрики» и многое другое, не вполне совместимое с воскресной проповедью. Периодически (конец 60-х, конец 70-х) сознательность рокеров возрастала, они находили других врагов (военщина, нацисты, истеблишмент), но основной мишенью все равно оставались довлеющие родительские «устои». Соответственно, любимый боевой клич: «Даешь секс!» — и в самой широкой амплитуде, от садо-мазохизма до самой одухотворенной романтики. Конфликт «Религия — секс» — мотор всего западного рока, попробуйте «отключить» его. и погаснут почти все ярчайшие звезды от Элвиса Пресли и Мика Джеггера до Майкла Джексона и Принца. Даже от интеллектуалов Леннона и Дилана останутся лишь бледные тени...
У нас «освободительный» призыв рока прозвучал совсем по-иному. Пресловутая «сексуальная неудовлетворенность» в списке молодежных проблем оказалась далеко не главной. Цой сформулировал (от обратного, правда) наше видение рока в одной из самых первых своих песен:
Я не умею петь о любви,
Я не умею петь о цветах.
Не если я пою — значит, я вру.
Я не верю сам, что всё это так...
Тотальная несвобода и тотальная неправда — вот что мы чувствовали в годы зарождения и бурного подъема советского рока. И именно об этом в советском роке шла речь.

2.
Речь... Это еще одно принципиальное отличие. Эстетический стержень и главный инструмент западного рока — ритм, аналогичную роль в советском роке играет слово. На моих глазах в начале семидесятых происходило отмежевание нашего тогдашнего рок-авангарда от «моторной», ритмичной западной доктрины и постепенное повсеместное растворение его в стихии невеселой молодежной рефлексии. Рокеры от Риги до Чукотки забыли некогда священный английский и на своих родных языках запели о наболевшем. (А наболевшим было все.) Бесспорно, что заводилами этого «текстового» движения были Андрей Макаревич и «Машина времени». Честь им и хвала. С их же легкой руки невольно возобладала и другая, не столь прогрессивная тенденция — пустить «побоку» музыку и качество игры. Могу засвидетельствовать, что пятнадцать лет назад из всех известных московских рок-групп «Машина» была самой слабой в исполнительском отношении и самой «не-заводной». Однако лучшие музыканты тех лет кто эмигрировал, кто спился, кто осел в ресторанах, а «корявый» Макаревич стал национальным культурным институтом. Так советская реальность расставила по местам приоритеты нашего рока. Главное — обменяться «свободным словом». Строго говоря, рок был единственным в стране массовым жанром, существовавшим почти целиком вне официоза и располагавшим к тому же колоссальной инфраструктурой «подпольной» звукозаписи, по сравнению с которой литературный самиздат выглядел кустарной лавочкой.
В 80-е годы, после разгрома большинства диссидентских кружков, смерти Галича и Высоцкого, роль нашего «подпольного» рока как оппозиционного социокультурного движения стала поистине монументальной. Пожалуй, на Западе рок никогда, даже в 1967—1969 гг., не был так важен как гражданский фактор. Ведь у нас он стал не только символом независимости молодого поколения и проводником неких новых ценностей, но и вообще единственным доступным «не-кухонным» способом сказать и услышать правду. Не удивительно, что за рок серьезно взялись - с целью скорейшего искоренения - все заинтересованные госорганизации. С одной стороны, активно пропагандировались суррогаты рока («Земляне», «Группа Стаса Намина» и т. п.), с другой — был пущен в ход отлаженный репрессивный аппарат, от дежурных минкультовских клерков и возмущенных «советских композиторов» до их коллег из КГБ и МВД. Рок-община отвечала еще большим отчуждением и изощренной конспирацией: концерты и целые рок-фестивали проходили на частных квартирах и дачах, условия звукозаписи приближались к тем, в которых работали разведчики-радисты во время войны.

Совершенно естественно, что в боевой обстановке тех лет наш рок становился все более декларативным и социально ангажированным, а художественный аспект отодвигался далеко на задний план. Вслед за «Машиной времени» духовным лидером движения стал «Аквариум» — четверо замечательных питерских партизан-лунатиков, органически не способных держать ритм и попадать в тональность. Правда, в некоем параллельном мире существовала узкая прослойка профессионального филармонического рока («Автограф», «Динамик», «Круиз» и пр.), но их техническая компетентность мало кого интересовала, поскольку худсоветы подрезали этим группам язык до самого основания. Короче говоря, пафос советского рока легко укладывался в простую формулу: «Никакой по форме, «крутой» по содержанию»*.
(* Были, конечно, и редкие исключения, но не о них, а о «типическом» речь в этой статье.)

Эта тенденция нашла свое предельное выражение — абсурдное, но абсолютно логичное — в творчестве группы «Средне-Русская возвышенность». В этот «гиперреалистический», по замыслу создателей, советский рок- ансамбль вошли полдюжины московских художников-авангардистов, вообще не умевших играть, во главе с автором-солистом Свеном Гундлахом, у которого нет слуха. Музыка — размашистый хард-рок, перемешанный с задушевными русско-еврейско-цыганскими мелодиями самого «бытового» пошиба. (Таким образом, был целиком предвосхищен популярный сейчас стиль «ДДТ».) При том, что «СРВ» была «концептуальным экспериментом» — то есть, грубо говоря, шуткой.— на долю группы выпал серьезный успех (включая панегирики «левых» критиков и искусствоведов). Понятно злорадство Гундлаха; «Я не любил советский рок и всегда подозревал, что это фактически никакая не музыка, а просто скандирование под все равно какой аккомпанемент некоего текста, «залезающего» в определенные зоны — прежде всего социально-политическую и эрогенную... Наш эксперимент это доказал! Достаточно произнести в микрофон несколько ключевых слов с нужной интонацией — и все будут счастливы». Будучи остроумнее и начитаннее большинства наших рок-авторов, Свен без труда находил эти ключевые слова, позволившие «невероятной, чудовищной халтуре» (определение Гундлаха) «Средне-Русской возвышенности» стать гвоздем «подпольного» сезона... «Сталинские дома сводят меня с ума», «Герои космоса живут лучше всех», «Бей жлобов — спасай Россию!..» И главный хит:
Раньше мы жили на дне,
А теперь живем во сне —
В четвертом сне Веры Павловны...
Что делать и кто виноват?

3.
Вопрос «Кто виноват?» никогда на стоял перед нашей рок-общиной: ответ на него был ясен с самого начала. Виноват «совок» (советский конформист. — Прим, ред.) во главе с партией и правительством. Сейчас можно сказать вслух суровую правду (хотя все и так ее знают, причем чиновники в первую очередь): весь мало-мальски искренний советский рок был, сознательно или стихийно, сугубо антигосударственным явлением. Фактически у него были две отправные точки: с одной стороны, уже упомянутый вольнолюбивый и радостный западный рок-н-ролл (для моего поколения олицетворенный в музыке «Битлз»), с другой - пороки нашей родной системы и интервенция в Чехословакии убедила нас в них окончательно). Эти два полюса и создавали энергетику советского рока, причем с годами любви становилось все меньше, а ненависти — больше. Противостояние официозу на всех уровнях и во всех его проявлениях, от школы до «ментовки», от Брежнева до «Песни-82», было главнейшим стимулом жизни и творчества. Причем чем жестче становился конфликт, тем уютнее мы себя чувствовали. Не удивительно, скажем, что 1984 год, год максимальных антироковых репрессий, облав, «черных списков» и т. д., стал одновременно и едва ли не самым творчески плодотворным...
И вот, гонимый, ощетинившийся, при всем арсенале «холодной войны», наш рок мягко въехал в новую общественно-политическую ситуации. Сначала по инерции с ним еще велась какая-то борьба (письмо трех писателей в «Правду», отмена нескольких фестивалей...). Но теперь... Цензура практически отсутствует, концертов — сколько угодно и где угодно (был бы спрос), средства массовой информации стелятся перед «патлатыми» так же, как в свое время перед членами - Союза композиторов... Нетрудно догадаться, что эта внезапная перемена климата оказала на значительную (и лучшую) часть нашей рок- тусовки абсолютно деморализующее воздействие. Получив все. она лишилась главного — того самого нерва, смысла существования, врага, в боях с которым она крепчала.
Встает вопрос: «Что делать?» Ответ наших рок-радикалов принципиален и туп: «Искать новых врагов». Недавно я побывал на концерте омского панк-ансамбля «Гражданская оборона» — новых фаворитов полу- интеллектуальных любителей советского рок-эпатажа. Скучно это было и неубедительно. Не более «художественно», чем «Средне-Русская возвышенность», но значительно менее изобретательно, а главное — стопроцентно, судорожно серьезно. Гнев изливался на люберов, фарцовщиков, общество «Память». Подходящие мишени, конечно, но мелковатые. Что это — власть предержащие?.. Они пытались заклеймить—и это звучало как детский лепет; они пытались бросить вызов — и максимум, что удалось (к великой радости и гордости!), - это спровоцировать стычку пары пьяных фанов с дружинниками... Увы, недалеки они от народа, и очень убог их «низовой» протест!
Еще недавно рок был всамделишным бунтом, разновидностью духовного диссидентства — сегодня его «революционный» потенциал котируется где-то на уровне мелкого хулиганства. Раньше рок был счастливой отдушиной для радикальных молодых умов — сейчас это пафос глухой «серединки». Поэтому меня нисколько не удивляет, что две самые умные и острые наши группы — «Антис» и «Телевизор» — в последнее время практически отошли от политической проблематики. Ленинградец Миша Борзыкин, лидер «Телевизора»: «На политической теме сейчас спекулируют все, кому не лень, а уж от нашей группы и подавно ждут чего-то эдакого... Быть рабами собственной репутации и подделываться под ожидания толпы — это конформизм, это не ваш путь. К тому же я понял, что чиновники уже совершенно не боятся того, что поют рокеры». Альгис Каушпедас из «Антиса» тоже остро почувствовал недостаточность, «игрушечность» песенного вмешательства в политику и, единственный из наших рок-артистов, сделал шаг в политику всамделишную, став членом совета сейма «Саюдиса». «Практика рок-лидера, умение обращаться с массами людей — это очень помогло. Я провел более 150 манифестаций в республике - и вполне удачно... Это было красиво, но все же не для меня. Я точно понял. что нельзя путать сцену с политической трибуной. Я в первую очередь художник, а большой политикой должны заниматься профессионалы». Поэтому он решил не выдвигать свою кандидатуру в Верховный Совет... Все прочие наши социально озабоченные рокеры еще более пассивны, когда доходит до настоящего дела,— и я не могу укорять их за это. Наверное, ни в одном другом поколении жизнь не воспитала такого фундаментального недоверия к организованной политике. Это почти физическое неприятие сродни аллергии.,. Просвета не было. Двадцать лет «бровады» (от слова «брови») аккурат покрывали первые двадцать лет советского рока (можно считать, они ровесники с октябрьским Пленумом 1964-го) — и это, конечно, не шуточки.

4.
«Что делать?», часть II: к чертям угрюмое наследие застойного прошлого, поиски врагов и политику, да здравствует рок как Искусство! Популярный тезис, однако воплощение его в жизнь осложняется рядом обстоятельств. Самое банальное из них: нехватка (практически отсутствие) у наших музыкантов электронных инструментов, средств звуко- и видеозаписи. Второе: «художественный» рок у нас приходится начинать почти с нуля. Как я уже сказал, традиции советского авторского рока таковы, что он всегда был значительно ближе к хорошей публицистике, чем к хорошей музыке (и вообще искусству). Наконец третий, и важнейший, «знак вопроса»: а пойдет ли на «художественный рок» публика? Если нет, то как же эти группы выживут?
В прежние времена вопрос о выживании стоял одинаково остро перед всеми рокерами — будь то «хэви метал», бардовский рок или авангард. Все были нелегалами, все жили небогато, и на концерты ко всем ломилась изголодавшаяся публика. Сейчас все по-другому. Поразительный, парадоксальный факт: гласность и хозрасчет, две замечательные, спасительные для страны вещи оказались молотом и наковальней для красивого мифа советского рока. Свобода слова лишила его главного морального и творческого стимула, коммерциализация физически раздробила движение. (Подорвав, помимо прочего, доверие рок-народа к его разбогатевшим лидерам.)
Понятие свободы в нашей и западной культуре всегда трактовалось немного по-разному. Для западного музыканта «свобода творчества» — это прежде всего независимость от денег, от всевозможных инвеститоров (фирмы грамзаписи, концертные агентства, издательства), которые прекрасно умеют мягкими «экономическими» мерами подталкивать артистов к компромиссу, придавать им более «товарный» вид. У нас же, естественно, это независимость от государства, воплощенного в идеологических бонзах, худсоветах, цензорах, редакторах, коллегиях, кои в меру своей трусости или ограниченности (об идейной убежденности, думаю, речи нет) указывают и «улучшают». Сегодня же ситуация оказалась «почти западной»: с одной стороны, растерянные «инстанции», с другой — ублюдочное «совковое» подобие шоу-бизнеса, ставшее уже, на мой взгляд, большим из двух зол, обладающее большим разрушительным эффектом. Если западная система при всей ее меркантильности разумна и способна регулировать музыкально-коммерческий процесс с учетом перспективы, то наши хозрасчетные «менеджеры» творят свой бизнес по принципу: сегодня урвать максимум, а завтра хоть трава не расти. Пещерная жадность позволила им совершить невероятное: за год так перекормить публику роком, что она практически перестала посещать концерты. (Нередки случаи, когда в многотысячные дворцы спор-' та приходят 200—300 человек!) Ставка делается на полтора десятка «хитовых» исполнителей, все остальные пускаются побоку с напутствием типа: «Мы благотворительностью не занимаемся».
Строго говоря, по пальцам можно пересчитать достойные рок-группы, выигравшие от новой концертной экономики: «Аквариум», «Алиса», «ДДТ», «Кино»... Может быть, еще две-три. приплюсуем ансамбля обеспечивающие себя за счет заграничных гастролей, — «АВИА», «Аукцион», «Ва-Банк», «Джунгли», «Звуки Му». «Телевизор». Что до всех прочих, то они маются в бедности и безвестности, будто и не выходили из «подполья». Группа «Коллежский Асессор» (одна из самых интересных в стране с музыкальной точки зрения) не в состоянии купить четыре билета на поезд от Киева до Москвы. Некоторый шанс отверженным, как это ни странно, дает «презренное государство» (тоже, кстати, западный синдром): скажем, почти все московские панки, тост-панки, трэш-металлисты и другие экстремисты рока нашли приют в рок-лаборатории при Управлении культуры. Это далеко не Вхутемас, но куда податься?

5.
Картина становится угрюмев в каждым месяцем. Ушел из жизни Саша Башлачев — крупнейший, по-видимому, рок-поэт нашего поколения. Ушли из рока талантливейшие и наиболее неожиданные художники — Антон Адасинский (ныне театр «Дерево»), Сергей Курехин (киномузыка, эпизодические хеппенинги), Петр Мамонов (кино, среди последних предложений — роль педагога Макаренко...). В полном смятении вчерашние кумиры Бутусов и Гребенщиков. Кажется, относительно неплохо идут дела у Кинчева, Цоя и Шевчука, если не считать того, что песни их с каждым годом все больше становятся похожими на самопародию (увы, то самое, о чем говорил Борзыкин), и на концерты не ходят уже не молодые умники и богемианцы, а металлисты младшего школьного возраста и те самые люберы, которых наши рок-лидеры так не любят. Что, кстати, свидетельствует о том, что перерождается не только творческая инфраструктура рока, но и его социальная база...
Выиграли в новой ситуации лишь те для кого рок никогда не был духовным промыслом, выражением жизненной позиции, но был товаром и объектом неких профессиональных манипуляций. Лучшие по профессии — Стас Намин, Владимир Киселев («Земляне»). Их час настал — обладая навыками и хваткой, можно поставлять поп-музыку на внутренний рынок и на экспорт, смело отшвырнув в сторону орды вчерашних нахлебников из Минкульта, Госконцерта, Межкниги... Что радует. Не радует другое: если в Центре Намина несколько интересных групп имеется (хотя ход был дан в первую очередь убогому «Парку Горького»), то конкурирующие организации (а конкуренция, поверьте мне, нешуточная — вплоть до рэкета и похищений) ничтоже сумняшеся штампуют инкубаторские рок- коллективы, которые своей марионеточной безликостью сродни ночным кошмарам.
«Это не рок!» У защитников чистоты жанра уже готов ответ: «Это эстрада, ВИА, халтура, халява, профанация, торгашество». Все так, но почему это не может быть и роком одновременно? Никто, скажем, не сомневается в том, что американцы «Бон Джови»—это рок. А чем они отличаются от того же «Парка Горького»? Разве что помоложе и посексуальнее. В остальном точно такой же профанация великих Хендрикса, Клэптона и «Лед Зеппелин»... Я недостаточно мазохист, чтобы смотреть «Утреннюю почту» или «50X50». однако программу «Взгляд» стараюсь не пропускать, н она дает мне достаточное представление о новой формации «совкового» рока. Все необходимые атрибуты налицо: не только черная кожа, «джинса» и локоны ниже плеч, но и «содержание» — как нас всю жизнь обманывали, какой тиран был Сталин, во что сволочи страну превратили и как они же теперь тормозят перестройку. Я гляжу в пустые глаза музыкантов и на их заученные позы, слушаю натужно-смелые тексты и чувствую во всем этом стопроцентную фальшь. Однако я не имею никакого права отлучать людей от выбранного ими жанра только на том основании, что они кажутся мне скучными и неискренними. Такая нетерпимость смешна и вполне в духе нашего славного аппарата... Представляю себе картину: заседание худсовета заслуженных деятелей и ветеранов подпольной контркультуры, решающих — кого мы записываем «в рок», а кого вычеркиваем...
Похоже, что новое поколение выбирает именно тех, кто нам не нравится (начиная с «Ласкового Мая» и «Миража»). Это его право. И вовсе необязательно, кстати, что оно останется в дураках. Ведь это только сегодня наш ширпотребный «нэп-рок» вял и неказист, но с годами, я уверен, техники прибавится, музыканты заиграют веселее и наш рок, пройдя долгий извилистый путь в потемках, спустя двадцать лет вновь, вернется к стандартной западной формуле — «Не бери в голову! Давай станцуем». (Take it easy. Let's dance!) Хэлло, Америка!

Р. S. Наше (имею в виду представителей агонизирующего «классического» советского рока) право — выбирать. Можно принять новые правила «рыночного» рока. Можно остаться при «подпольном» пафосе и тихо жить и работать а этом гетто. Можно попробовать «завязать»... И таи далее. Нельзя, кажется, только одно: реанимировать рок-движение в его прежней форме... Вот так. Посидели, погрелись, ёлы-палы... Пора расходиться по одному.

Комментариев еще нет