RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Валерий ЯРУШИН (группа «Ариэль»): На госканалах есть «черные списки» артистов

  Валерий Ярушин считает рокеров более честными музыкантами, чем попсовики: «Они хоть дискутируют между собой... А о чем можно в попсе спорить? Временно ли беременна?». При этом себя он не относит ни к той, ни к другой категории. Или, наоборот, к той и другой? Как писал классик: «С кем протекли мои боренья? С самим собой, с самим собой...»
       
       — При какой власти вам было комфортнее жить и заниматься творчеством?
       — Был 1973 год. В родном Челябинском обкоме за длинные волосы и битловские песни нас называли врагами народа и антисоветской гидрой. Помню, нас не пустили на международный фестиваль в Латвии. Так мы — 6 студентов — продали собственные гитары и кое-как добрались до Риги. Неожиданно для самих себя заняли первое место, и я со слезами на глазах поведал председателю фестиваля Раймонду Паулсу о гонениях, которые устраивали на нас в Челябинске. Он говорит: «Ничего страшного, вернетесь с кубками и медалями — вас простят». А на нас по приезде наложили вето — не пускали выступать ни в один Дворец спорта.
       Я позвонил Паулсу и говорю: «Раймонд Вольдемарович! Нас разогнали, нас практически уже нет». Он через неделю перезвонил сам, сказал, что нашел нам жилье под Ригой и ждет к себе. Так мы чуть не стали латышами.
       И вдруг Никита Богословский, который совершенно случайно услышал наши записи с фестиваля, пишет в «Литературную газету» 8 строчек, которые в корне меняют нашу судьбу. Мол, вот она — российская группа, на которую надо равняться. В Челябинске — как бомба взорвалась. Нас практически с вокзала вернули назад. Меня затолкали в филармонию и впервые назвали по имени-отчеству. Это лизоблюдство было характерно для той эпохи — как Москва скажет, так и будет.
       Тут же оформили все бумажки, мы сразу заняли первое место уже в «нормальном» конкурсе с Аллой Пугачевой и Геннадием Хазановым. Покатились зарубежные гастроли.
       — Наверное, пришлось подстраиваться под музыкальную политику партии?
       — А что было делать? Макаревич и БГ тогда только уходили в подполье, чтобы копить силы для рывка через десятилетие. А мы уже были «на волне», «в обойме». Мы тогда мыслили другими, совсем не правительственными категориями, но нам сказали: ребята, у вас это дело не пройдет. И строй нас утащил. У нас были сложнейшие вещи в репертуаре — в 79-м мы играли концерт Эмерсона… Если бы нам с «Песнярами» дали возможность развить фолк-рок, может, мы и заявили бы о себе. Но в Советском Союзе мне пришлось заниматься проституцией.
       Нам говорили: «Вы занимаете верхние строчки хит-парадов, значит, должны продвигать политику партии и петь на пластинках-гигантах про БАМ». А собственное творчество… Идеология была настолько страшная, что придирались к каждой строчке. Где можно крамолу в песне «В краю магнолий» найти? Я вам скажу: в строчке «И можно говорить свободно про жизнь и про любовь». «Это, выходит, в краю магнолий можно, а в других краях нельзя?» — заявили нам в худсовете.
       — А почему, как тот же БГ, в андеграунд не ушли?
       — До нашей известности наши старые записи тоже гуляли в подполье. Нас запрещали, значит, нас надо было послушать. Но у нас семьи появились, детей надо было кормить. Тогда же на андеграунде заработать хоть что-то было невозможно. Хотя мне, конечно, всегда хотелось популярности подпольной. Там больше возможности раскрыться. Но в мои годы уходить в подполье просто смешно. Да, меня уже тошнит от «В краю магнолий». Так же, как Шевчука — от «Осени». Я все-таки автор трех рок-опер. Но зрители эти песни полюбили, и я не могу бросить своих поклонников. У меня есть совсем другие, роковые проекты, например видео-лайт-шоу «Черная звезда» с поэзией профессиональных авторов, добротной музыкой. Но я ничего не могу сделать. У меня нет на это денег.
       — То есть сегодня другая проблема — все можно, а не на что?
       — Конечно! У нас анархия сейчас, а не демократия; демократия — это закон, а у нас законы не соблюдаются. Поэтому и в культуре — разброд и шатание.
       Если раньше имя играло на тебя, то сейчас все решают деньги. Тогда филармония платила нам 12 рублей 50 копеек, а мы собирали стадионы. Сейчас даже самый талантливый музыкант не сможет собрать зал без собственных вложений.
       В этом году у меня две круглые даты — 55 лет жизни и 35 — творческой деятельности. Я пытался сделать свой бенефис в Москве. В Кремле мне сразу сказали: 30 тысяч долларов давай на рекламу, 10 — на декорации, 23 — на аренду помещения, 25 — за присутствие 1-го или 2-го канала. А я даже в руках таких денег никогда не держал. У кого я только не просил помощи — у нефтяников, банкиров, даже Иосиф Давыдович пытался поговорить на эту тему со свердловским губернатором. Все сначала обещали помочь, а потом пошли на попятную.
       К счастью, позвонили из Питера и сказали: уговори «Песняров» спеть — и мы без всяких афиш забьем зал. Так что 16 ноября там все-таки состоится большой концерт. Правда, сейчас и москвичи спохватились, предложили на 2 декабря площадку попроще — АЗЛК в Текстильщиках. Если, конечно, в последний момент опять не передумают.
       Я счастлив, что сейчас нет худсоветов, но есть другие крайности — мат, графоманство жуткое. Почему сейчас ретромузыка снова в моде? У среднего поколения возник музыкальный вакуум. Публика после сорока не может восхищаться рэперами, глупой попсой, рокопопсом, а ничего качественного, душевного не появляется. Поэтому старенькое, вытащенное из бабушкиного сундука оказалось впору. То же телевидение подлило масла в огонь, которое отделило думающую аудиторию от аудитории праздной.
       — А почему, кстати, на телевидении такое засилье попсы?
       — Засилье того, кто опять же платит. Если раньше первые два канала приходили к нам и упрашивали разрешить снять наш концерт, то сегодня все происходит с точностью до наоборот. Руководство каналов изучает список гостей, приглашенных на концерт, и вычеркивает фамилии фломастером: «Так, этого я снимать не буду, этого тоже». Остаются Киркоров, Распутина и еще парочка звезд. В сборных концертах то же самое. Хоть ты семи пядей во лбу — проплати свой эфир в любом концерте. А это больше 20 тысяч долларов. Из семи концертных съемок меня вырезали 6 раз. Особенно обидно было за концерт памяти Владимира Мулявина, где я песню пел со слезами на глазах. Зато показали Витаса. Какое он имеет отношение к этому старичку и нашему стилю? Мне сказали: единственный канал, куда ты можешь сунуться, — ТВЦ. И действительно, они сняли мои «Битловские посиделки». А на госканалах доходит до того, что мне, как в советские времена, говорят: будьте любезны — текст песни. И посмотрят, не в черном ли я списке. Прямых трансляций практически нет — боятся. Самый яркий пример — «Песня года».
       — Что для вас значит понятие «патриотизм» и надо ли его отражать в музыке?
       — Конечно, только не в словах! В России патриотизм пропал. Вот загадочная русская душа — после трагедии в Беслане в Италии люди высыпали на улицы с факелами, а наших на митинг организованно автобусами привозили. Мы в Советском Союзе к чему привыкли? Патриотизм — это значит надо песню про Россию исполнить, о погибших солдатах вспомнить, о стариках. Я, гастролируя, посетил 23 страны. И музыканты там мне говорили: ребята, чего вы обезьянничаете, это что — пародия на нас? Нас переплюнуть вам не удастся, но у вас же есть потрясающий фольклор, который считается лучшим в мире.
       На битловском фестивале в Ливерпуле мы с собранным мной «Яр-бендом» исполняли песни легендарной группы на свой, русский, лад. С балалайками, нашей мелодикой. Они были в восторге. А бразильцы пели «Битлз» в ритме самбо. Вот это и есть интеграция национальной культуры, тот самый патриотизм.
       А современные поколения просто успешно слизывают все с Запада и считают, что это современно.
       — Как вы думаете: при нынешней ситуации в стране смогут ли рокеры, которые традиционно считались андеграундом, взять на себя эту функцию — донести до народа протестные идеи?
       — При нынешней ситуации у рок-музыки по определению должно появиться второе дыхание — будет наконец за что бороться. Когда резко ломается система, вылазит то, что было запрещено. Когда Горбачев пришел к власти и разрешил хард-рок, как народ попер! Бабушки с внучками сидели на концертах.
       Рокеры — трибуны. Тем, что делали шестидесятники в поэзии, должны были бы заняться наши рокеры сейчас. Но таких людей я пока не вижу. Творчество БГ — сплошной сюрреализм, Макаревич — лирик. А новое поколение… Одежду они уже сняли… Что теперь осталось? Скальп только. Почему бы не попробовать, не ударив ни разу ниже пояса, быть на волне? Рокеры все-таки более честные музыканты, нежели попсовики. Они хоть доносят свои мысли, дискутируют между собой. Они про «Травку зеленую» петь не будут, им надо против чего-то возникать. А о чем можно в попсе спорить? Временно ли беременна?
       — В правительственных комитетах сейчас одни попсовики заседают…
       — Скорее всего, потому, что рокеры не такие дипломатичные, правительство выбирает средний вариант. Ларисочка (Долина. — А.Г.) — очень симпатичная дама, она прошла и джаз, и поп. Иосиф Давыдович вообще столп, глыба...
       Но попса у нас действительно впереди эстрады всей. Не знаю, результат ли это их работы с правительством… У попсы есть своя элита, которая не пускает к себе рыбешку помельче. Это люди уровня Газманова, шоу которого стоит порядка 20 тысяч долларов. Своеобразное московское братство, в распоряжении которого ходы-выходы на телевидение, пиратские акции, заказные скандальные статьи.
       — А вы вступали в какие-то отношения с политиками?
       — Почему-то я вне политики. Наверное, в силу фольклорного прошлого. Я себя попсой не считаю. А рокеры меня хоть и уважают, но тоже не считают за своего. Политикам, наверное, сложно с моей аудиторией определиться! Поэтому я, как Макаревич, — то за одно, то за другое никогда не выступал. Как-то пытался с «Родиной» связаться. У меня был проект — рок-опера «Емельян Пугачев». Она очень современно сейчас звучит. Это не из пальца высосанная тема, это Сергей Есенин. Сказал им: давайте на этой почве сделаем даже политическое шоу, если хотите. Глухо, как в танке.
       — А вы за всех политиков согласились бы выступать?
       — Мне чужды радикальные или слишком демократичные взгляды — как у Валерии Новодворской. А что-то среднее, может, и поддержал бы. Никогда не стал бы выступать за ЛДПР и за коммунистов. Хотя я два года был членом партии — меня Олег Митяев затащил, с которым мы вместе в Челябинской филармонии работали. Мне сказали: хочешь получить звание заслуженного — вступай. Я засел за учебники, изучал членов РСДРП 1905 года, сдал экзамен на три с минусом, и меня буквально за уши втащили в партию. Я их взглядов не разделял, потому что много от них нахлебался, но о своем поступке не жалею. Это сейчас понятие народного артиста у нас девальвировали, а тогда оно давало многое. В первую очередь уважение.
       — Политиков поддержали бы за деньги или за идею?
       — Только за идею. Я вообще очень плохой коммерсант. Да и уважаю себя, в конце концов. Предложи мне какая-нибудь профашистская организация 50 тысяч долларов? Да ни за что!
       Интеллигенцию у нас задавили. Она сейчас прочно ассоциируется со словом «вонючая». Многие музыканты и актеры сейчас — шуты гороховые, которыми политики пользуются в своих целях. Вы слышали интересную точку зрения Антонова? Говорят, у него спросили: а что это вы за ЛДПР выступаете? А он брякнул: «Мне бы Гитлер заплатил — я бы за Гитлера выступал». Может, он и пошутил, но шутка страшная. Тем более он деньги умеет считать и очень хорошо себя чувствует. А Лагутенко, который во время трагедии в Беслане пел заказной концерт в Латвии! Надо же соображать, за что и в какой ситуации ты поешь!
       — Почему у наших музыкальных потребителей произошла такая переоценка ценностей? Ведь засилье попсы не только оттого, что у этих артистов есть деньги. Их публика хочет лицезреть.
       — Наверное, виновато мещанское отношение к жизни, которое пришло вместе с прибылями. Ведь на концерты публика небедная ходит. А она хочет зрелищ, которые не требуют интеллектуального напряжения. Им чего попроще, повеселее, подо что водочку можно попить. Изначально народ заряжен на непонятный балдеж. А у телевизора и радио своя отмазка — формат. Идеальная песня какая — чтобы не меньше трех минут, чтобы ни о чем, быстрая, а главное, чтобы под нее можно было танцевать. А где я такие песни возьму? Вот и берут у меня только «Порушку-Параню». Наверное, я так и буду петь для пьяненьких людей и бабушек свою «В краю магнолий». Но я вижу в их глазах радость, и это тоже здорово. И все равно ухожу опустошенным, так и не сказав ничего нового.
       Один философ сказал: публика любит узнавать, а не познавать. Это про нас.