RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Пол и характер

Из бывших участников The Beatles в Москве был только Ринго Старр. Еще двое приехать уже не смогут. Единственный из оставшихся — Пол Маккартни — Должен был отправиться в дорогу 11 сентября 2001 года: намеченный на осень европейский тур включал в себя концерты в России. Но аэропорт в тот день закрыли, улететь не удалось. С тех пор Маккартни отыграл два турне по Америке (самые прибыльные гастроли по итогам 2002 года), женился на одноногой модели Хизер Миллс, поприсутствовал на первых показах именной линии своей дочери — модельера Стеллы Маккартни, пережил смерть Джорджа Харрисона и все-таки прилетел в Европу — с самым эффектным и ярким туром в своей биографии. Концерт в рамках тура «Back in The World» — это 3 часа музыки, 36 номеров, более тридцати видеоэкранов, танцоры, актеры, фейерверки и еще один важный момент. Человека, который появится 24 мая в нескольких метрах справа от лобного места, здесь ждут уже 40 лет. Джонни Блэк/Mojo встретился с Маккартни в гримерке перед лондонским концертом.

— Опишите свой обычный день — когда не приходится работать.

— Я встаю, чтобы приготовить завтрак: у нас в семье завтраки готовлю я. Завтраки у меня — это, я вам скажу, просто с ума сойти. Это моя дзенская практика. Я режу кусочками всякие тропические фрукты, обычно в таком порядке: сначала дыня, потом папайя, киви, бананы, персики… Все это я раскладываю на большой тарелке — получается похоже на мандалу. Ну еще мы пьем чай с булочками и хумусом — большой такой, сытный завтрак. Потом гуляем в парке с собакой, а если мы за городом, то иногда катаемся на лошадях. Днем я люблю ходить в кино. У нас неподалеку есть хороший кинотеатр. Обычно мы смотрим кино вместе с Хизер, но на «Властелина Колец» я ходил один. Мне понравилось. Просто суперфильм.

— Вы ходите в кино один и без охраны?!

— Ну да. Я все что угодно делаю один и без охраны. Мне нравится в метро ездить, на автобусах. Если я на улице вижу автобус, который идет в нужную сторону, я обязательно в него сяду. Я и в 60-е так делал. У Джорджа отец был водителем автобуса, так он не верил, что я на общественном транспорте езжу. Я тут на улице встретил одного парня — так он не мог от меня отстать, правда ли это я и почему один. Я ему сказал: «Да отвали ты…» Я еще на концерты The Beatles пешком приходил. Там собиралась целая орава девчонок, и все вопили как резаные. А я им говорил: «Да ладно вам, угомонитесь уже». Ну вот, а если мы не пошли в кино, то вечером мы смотрим телевизор или DVD. Я стараюсь не пропускать «Кто хочет стать миллионером» и «Свидание вслепую».

— Люди обычно смотрят «Кто хочет стать миллионером», потому что сами хотят стать миллионерами. Но к вам это не относится…

— Я хочу, чтобы эти люди стали миллионерами. Нас, кстати, не взяли в программу. Мы с Хизер встретили ведущего, и она сказала, что мы бы не прочь сыграть в благотворительной программе со звездами. А он: «Об этом не может быть и речи! Вы вдвоем ужасно смотритесь!» В общем, издевался над нами по-черному — а на экране-то такой паинька… Ну вот, а потом, ближе к вечеру, я выпиваю стаканчик-другой и часов в одиннадцать ложусь спать. Думаете, рано? Потом засыпаю и начинаю храпеть. Да, я храплю, хотя и не очень сильно.

— Вы всегда были единственным из The Beatles, кто мог зайти в паб и начать петь. Вы делали так неоднократно. Вам все равно, где играть — в баре, или в зале Earl’s Court, или еще где-то?

— Ну да. Все равно. Вообще, если в комнате стоит рояль, я не могу просто сидеть и смотреть на него. Я к роялям вот как отношусь. По-моему, рояль — это такая штука, которую надо как минимум открыть и немного потренькать, чтобы проверить, настроен ли он. Я не то чтобы все время стремлюсь быть на сцене, нет. Я, наверное, просто музыку люблю, люблю рояль… Хотя гитара, конечно, круче.

— Первый инструмент, на котором вы научились играть, — это труба. Вы сами захотели на трубе играть или вас родители заставили?

— Когда я был маленький, мой папа играл на трубе, мне она жутко нравилась. Но потом я сообразил, что не могу одновременно играть на трубе и петь. Тогда я пришел к отцу, и он сказал, что будет не против, если я переключусь на гитару. Я боялся, что он обидится, но все обошлось.

— Зато на вас обижается Йоко Оно — как и вы на нее. В каких вы сейчас отношениях?

— Не в таких уж и плохих. Посылаем друг другу открытки на Рождество. Я к ней отношусь как к дальнему родственнику.

— Но вы продолжаете спорить о том, в каком порядке указывать авторов песен The Beatles?

— Да не спорит уже никто… Просто если бы мои песни, например, «Hey Jude» или «Yesterday», по поводу которых Джон совершенно открыто говорил… Вот, кстати, в интервью Playboy он так прямо и сказал, что никакого отношения к этим песням не имеет. Джон тогда специально составил список песен — какие его, а какие мои. В общем, я был бы просто счастлив, если бы под некоторыми песнями можно было бы поставить мое имя первым. Это все очень сложно, и мне неловко об этом говорить, но все-таки… вот, например, читаю я книгу, сборник стихотворений, и одно из стихотворений — «Blackbird», слова там мои. А в книге написано — Джон Леннон и Пол Маккартни. Но, минуточку, ведь Джон-то никакого отношения к стихам не имеет, особенно если они взяты без музыки, напечатаны в книге. Мне кажется, по-честному надо было бы написать: «Blackbird», автор — Пол Маккартни. С другой стороны, «Give Peace a Chance» — уберите мое имя из-под этой песни! Это был прекрасный гимн, написанный Джоном. Я обратился к Йоко с этой просьбой, вполне, по-моему, скромной, а она отказала. Если бы она сказала «да», то издательство это как-нибудь разрулило бы.

— Как вы думаете, для других это так же важно, как и для вас?

— Я думаю, всем абсолютно по фигу.

— В интервью журналу Mojo Йоко Оно сказала, что запись «Белого альбома» вовсе не была таким уж кошмаром, что были и светлые моменты. А вы как об этом вспоминаете?

— Истинная правда! Если бы все было так плохо, как принято считать, мы просто не записали бы альбом. Помню, мы вручили Джону и Йоко чайник с дарственной надписью. Было весело. К сожалению, поскольку мы должны были разойтись, журналисты и слышать не хотели ни о чем, кроме как о распаде группы. То время, когда мы действительно не ладили, — оно было сравнительно коротким. Увы, больше всего запомнилось именно это — потому что закончилось-то все разводом. Когда разводишься, ты же не говоришь в суде: «Она была чудесной женщиной! Она была просто потрясающей женой, и я страшно жалею, что мы разводимся!» С нами то же самое.

— Вам не кажется странным, что вы имеете грандиозный успех уже больше сорока лет?

— Я думаю, с нами вот какая штука — наши песни, они для всех поколений. Я сейчас пою песни, написанные много лет назад, и думаю: «Ничего себе, это же до сих пор работает!» Вот взять хотя бы «Calico Skies», где говорится про «безумных солдат, пушечное мясо». Ну и посмотрите, что происходит вокруг! Сейчас, конечно, тоже много хорошей музыки. Я не специалист и не пацан, чтобы покупать все подряд, — но если кто-то, кого я не знаю, получает Grammy, я обязательно послушаю. Вот, например, услышал тут Эминема по радио и думаю: «Класс. Отличные слова, умные мысли». Потом сходил на «Восьмую милю», и оказалось, что это отличный рок-н-ролльный фильм, вроде фильмов с Элвисом. У меня даже настроение повысилось, я вышел с таким чувством, как в детстве, — как будто ощущаешь себя круче, чем ты есть.

— В свое время вас задерживали за хранение марихуаны в Шотландии, Англии, Барбадосе, Японии, в Скандинавских странах. Вы могли бы попасть в Книгу рекордов Гиннесса по количеству стран, где вас задерживали. Когда вас возводили в рыцарский сан, об этом кто-нибудь вспомнил?

— Нет, во время церемонии ни о чем таком не говорили. Можно быть монстром и при этом стать сэром. Должно быть, это так — меня же сделали сэром! Что плохо — когда тебя забирают, твое имя заносят в компьютер. Так что каждый раз, когда я еду в Америку, мое имя пробивают по базе — и все всплывает. Но я думаю, им уже все равно. Типа: «это были ошибки молодости, теперь он в норме». Так что на границе проблем не бывает. Другое дело — когда принимали с травой, приходилось часами торчать с какими-то иностранцами на таможне… Это напрягает. И это навсегда остается в компьютере.

— Что самое полезное в титуле «сэр»?

— Ничего особо полезного тут нет. Вот Джордж Мартин говорит, что его теперь сажают за хороший столик в ресторане, но меня-то и так всегда сажали за хороший столик. Я звоню, заказываю стол на полдевятого, а если мне говорят, что свободных мест нет, я отвечаю: «Это говорит Пол Маккартни». В трубке слышится какой-то шорох, а потом стол сразу освобождается. Я не люблю так делать, но иногда приходится, если другого выхода нет. Но я никогда не буду представляться: «Это сэр Пол Маккартни». Я вообще себя так не называю. Это как в школе — получить золотую медаль. Приятно, все-таки большая честь, признание заслуг, но особой выгоды она не приносит. Для меня почему это было приятно — все сразу начали говорить: «Да, он это заслужил». Вот что важно.

— А что думаете про сэра Мика Джаггера?

— А что такого? По-моему, здорово. Титул ничего не меняет. Ты уже такой, какой есть, а титул — это просто приз за то, что ты такой. Мик — это Мик, так что все супер. Кто еще мог бы получить… Наверное, Эрик Клэптон. Он первый кандидат. Сэр Эрик Клэптон. По-моему, звучит.

— Музыкант вроде вас — это целое предприятие. Сколько человек на вас работает?

— Около ста сорока. Когда учишься в школе, мечтаешь все время, как вырастешь и будешь адвокатом, судьей, журналистом, рок-звездой, директором завода… У меня все сбылось. Мне жутко повезло. Я полностью отдаю себе отчет, что дело не только в том, какой я крутой. Везения тут — вагон и маленькая тележка.

— Вам легко дается роль начальника?

— Я этого страшно боялся, когда был моложе. Я думал: «Мы все ненавидим начальство, так ведь?» Но мне пришлось смириться с этим, когда обнаружилось, что Apple (фирма грамзаписи, основанная участниками The Beatles. — Ред.) сжирает массу заработанных нами денег, поэтому мне пришлось вмешиваться и объяснять людям, что и как делается, — я имею в виду секретарей и прочий персонал. В The Beatles всегда царила демократия — но потом все мы выбились в начальники.

— Это был странный момент — когда вам пришлось управлять не только творческой, но и деловой стороной…

— Нам всем пришлось так делать, и у всех были вполне понятные проблемы. Мне было нужно самому решать, как строить сольную карьеру. Вначале я снял маленькую комнатку в помещении какой-то кинокомпании — и с этого момента действительно стал боссом. У меня появилась секретарша и все такое, потом эта история начала разрастаться, ну и мне в ней постепенно стало удобнее. Я, наверное, не самый строгий в мире начальник, но если что-то не так, могу задать подчиненным чертей.

— Хизер несколько месяцев назад сказала, что ваш брак принес ей много горя. Как вы справляетесь с этим?

— Я бы очень хотел ей помочь, но, как ни ужасно об этом говорить, вопрос скорее в том, как она сама с этим справляется. Я думаю, для Хизер это большой удар: она была топ-моделью, которой удалось пережить трагедию и которая очень много делает, чтобы помочь бедным инвалидам, и вдруг в один день все переменилось — в ту минуту, когда она вышла за меня замуж, сразу началось: «Что она о себе возомнила?!» Самое обидное, что это сказалось на ее благотворительности. Люди читали в газетах всякое вранье и просто переставали делать пожертвования. Много было глупостей. Нас с Хизер сфотографировали на показе Стеллы так, будто она подняла вверх два пальца, и журналисты сразу же стали писать: «Вот, она косит под Линду». А если присмотреться — это мои руки. На самом деле. Но уже все, проехали! Поезд ушел! А с другой стороны, какая вообще разница, кто какой рукой показывает «виктори»?! Еще писали, что она издает кулинарную книгу, а ничего такого не было. Ее просто попросили дать рецепт для кулинарной книги, которую то ли «Международная амнистия», то ли какое-то общество вегетарианцев издавало. Но после выступления на ток-шоу Майкла Паркинсона отношение немного изменилось. Как раз сегодня мы гуляли с собакой в Риджентс-парк, к нам подошел человек и сказал: «Здорово вы выступили!» Главное, о чем она говорила, — это то, что из-за дурацких журналистских нападок пострадала не столько она сама, сколько ее дело, благотворительность, люди, которые могли бы купить протез, если бы удалось собрать для них денег. В одной газете кто-то даже написал, что на нее завели уголовное дело, а потом появилось опровержение — на десятой полосе, через три недели. То же самое поначалу было и с Линдой — как сказали на ток-шоу, это все выдается в нагрузку той, кто выходит за меня замуж. Хотя сам я тут ни при чем, это все слава. То же самое, если выйти замуж за Тома Круза или Майкла Дугласа. Ушат дерьма. Выходишь замуж по любви, а все равно становишься мишенью.

— Я заметил, что мои друзья по-разному реагировали на смерть Джорджа и Джона. Когда Джон погиб, это было ужасно — он был молод. Но смерть Джорджа, мне кажется, напомнила нашему поколению о собственной бренности. Мы как будто меряем жизнь по любимым музыкантам. У вас не было такого чувства?

— У меня к этому, конечно, более личное отношение. Говоря совсем откровенно, у меня обе эти смерти вызвали одинаковые чувства. Ушел родной человек, я больше его никогда не увижу. Когда погиб Джон, я был в таком шоке — меня все время спрашивали, что я думаю по этому поводу, а я только и мог сказать: «Это конец». Я не мог собраться с мыслями. Мы были просто в ступоре. Я мог только крыть трехэтажным того парня, который его застрелил. Просто счастье, что наши отношения с Джоном наладились к тому времени. Оставалась какая-то червоточина, но мы звонили друг другу, говорили о детях, о кухне, о кошках, о семьях — обо всякой ерунде. Это было затишье перед чудовищной трагедией. Когда умер Джордж — мы заранее знали, что это должно произойти, поэтому я был более сдержан. Я мог зайти к нему, посидеть с ним. Но в итоге все приходит к одному: я больше никогда не увижу человека, и это меня пугает. Когда умирают близкие, хочется, чтобы все вернулось, как по волшебству. И, кто знает, может, такое возможно. Когда-нибудь, в другой жизни…