RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Тихий ураган

Для миллионов, выросших на его музыке, он был «тихим битлом». Для гамбургских подростков, которые в начале 60-х наблюдали эволюцию Beatles — от неотесанных протопанков до отполированных профессиональных звезд рока, — он был «красавчиком». Что же касается самого Джорджа Харрисона, наверное, лучше всего его можно описать выражением, которое он сам выбрал для своей звукозаписывающей компании в середине 70-х: «темная лошадка» — отставший бегун, что внезапно вырывается вперед и выигрывает заезд.

Каждый хотел быть его деткой

Уже после того, как его карьера пошла на убыль, в 1989 году, Харрисон замечал: «Я ничего не должен доказывать. Я не хочу заниматься музыкальным бизнесом постоянно, потому что я садовник: сажаю цветы и смотрю, как они растут».
Он с самого начала был лидер-гитаристом — асом риффов ритм-энд-блюза и рокабилли, выстроившим собственный, уникально текучий гитарный звук. Одним этим он внес свою лепту в успех четверки, поскольку ни Леннон, ни Маккартни не владели такими гитарными талантами. Более существенно, однако, что именно мастерство Харрисона вознесло Beatles от ритмичного поп-ансамбля к гитарной рок-группе — и в этом качестве они изменили поп-музыку навсегда. До них ни один коллектив не писал и не исполнял собственный материал. После них ни одна уважающая себя команда этого не избегала.

Не заметить вклад Харрисона легко, поскольку он его никогда не выпячивал. Пока ливерпульские группы топтали три аккорда, Харрисон знал все благодаря книжке Play In A Day Bible Берта Уидона и преподавателю гитарного мастерства из Ливерпуля Джиму Гретти. Даже ранние демо-записи Beatles не могут скрыть такие удивительные по тем временам аккорды, как G13 (September In The Rain), или экзотический A7#5 в Sheik Of Araby, Adim в Like Dreamers Do, или финальный аккорд E6/9 в песенке Hello Little Girl.

Будучи самым юным из участников, с первых дней группы Джордж оказался и самым робким: молодой человек, беззащитный, не уверенный в своих талантах. Но на вопросы журналистов он отвечал с неизбежной самоиронией и лаконичным ливерпульским юмором. Когда в 1964 году на первой в США пресс-конференции лохматых битлов спросили, не планируют ли они подстричься, именно Харрисон ответил: «А я вчера уже стригся».

Спустя шесть лет, когда Beatles распались, его очарование, похоже, потускнело. На фоне остальной четверки Харрисон выглядел самым одиноким: отшельник, уединившийся в своем псевдоготическом английском особняке, скрывающийся под гривой волос и бородой сельского сквайра. Харрисон хотел, чтобы его воспринимали серьезно, причем основа для этого была. В 1970-м он выпускает, как считается многими, лучший сольный битловский альбом — All Things Must Pass, а на следующий год устраивает благотворительный концерт в пользу истерзанной войной Бангладеш, тем самым заложив основы Live Aid, Farm Aid, «Концерта для Нью-Йорка» и всех остальных благотворительных музыкальных мероприятий в будущем.

В последние годы, когда альбомы Харрисона появлялись еще реже, а жизнь его стала еще более отшельнической, уже трудно было припомнить, что он вообще существует. Отказавшись от лавров, расцветших на его собственных прилежании и таланте, Харрисон отправился в путь по тропе уединения, на которую прочие знаменитости даже не отваживаются ступать. Не удивительно, что для многих он остался загадкой, в том числе для бывшего соратника Джона Леннона, который как-то заметил: «Сам Джордж — не тайна. Но тайна Джорджа внутри — невообразима».

Для Харрисона лично все те, кто недоумевал от такого его жизненного выбора, просто не понимали сути. «Хорошо оттягиваться время от времени, — сказал он через несколько лет после завершения битловской карьеры. — Но если оттягиваешься всю жизнь, это пустая трата времени и того, что было тебе даровано».

Гитара его вовсе не плакала

Джордж Харрисон родился 25 февраля 1943 года в доме № 12 по Арнолд-гроув в Ливерпуле, в семье Гарольда и Луизы Харрисон. Младший из четверых детей, он был самым обласканным: и мать, и отец, и остальные родственники любили его до безумия. С детства Джордж проявлял упорство, которым и стал впоследствии знаменит. «Он всегда был очень независим, — вспоминала мать. — Постоянно отказывался от какой бы то ни было помощи».

Довольно рано независимость эта переросла в настоящий бунт. В 1954 году, когда ему было 11 лет, он начал посещать Ливерпульский институт и, хотя был учеником прилежным, всеми силами сопротивлялся попыткам школы вылепить из них с одноклассниками образцовых граждан. «Я терпеть не мог, если мне указывали, что делать, — рассказывал он. — Вот тут все и начинает идти не так, когда ты себе тихо-мирно растешь, а тебе в глотку впихивают, что ты должен стать частью общества. Я же просто пытался быть самим собой. А они старались превратить всех в ряды обсосанных ирисок».

Харрисон бунтовал, пренебрегал школьными правилами, он начал причудливо одеваться и отращивать волосы. «Джордж ходил в школу с фуражкой на самой макушке, — вспоминала мать, — и в очень узких брюках».

«Яркая одежда была бунтом, — объяснял как-то он сам. — Не знаю, что заставляло меня так поступать, но так получалось. Меня не поймали».
Хорошее было время для бунта. На горизонте появился рок-н-ролл, а у Харрисона — интерес к музыке. У отца имелась коллекция пластинок, в которой Джордж обнаружил американских исполнителей кантри вроде Джимми Роджерса и Хэнка Уильямса. Любимой стала Waiting For A Train. «Она и привела меня к гитаре».
Свой первый инструмент Харрисон получил в 13 лет — акустическую гитару Egmont купили у его одноклассника. Как гитарист вспоминал, «это была жуткая дешевка, но для того времени — нормально». Уроки он брал у одного из отцовских друзей — каждый четверг, несколько часов по вечерам. Хотя инструмент давался медленно и с трудом, Харрисон не бросал занятий и иногда играл, «пока пальцы не начинали кровоточить», по словам матери.
В конце концов он получил настоящую гитару — Hofner President с эфами, скопированную с удачных великих моделей Super Gibson. «Я сидел, играл и пытался разобраться что к чему. Допоздна сидел. Я не расценивал это как репетиции, скорее — как уроки, где я чему-то мог научиться. Единственное, что мне по-настоящему нравилось».

К 1957 году рок-музыка уже распространилась по Англии с пластинками Элвиса Пресли, Фэтса Домино, Литтла Ричарда и Бадди Холли. В то же время британские подростки были зачарованы скиффлом — местной разновидностью быстрого народного кантри-вестерна, который исполнялся на акустической гитаре, стиральной доске и стринг-басу. Бесспорным королем жанра был Лонни Донеган — шотландский гитарист, чья версия Rock Island Line была известна в то время любому юнцу от Брайтона до Абердина. «Я его обожал, — вспоминал Харрисон. — Для меня он был главным героем. Из-за него все кинулись покупать себе гитары и собираться в скиффл-группы».

Безумием заразился и мальчик, ездивший в школу одним автобусом с Харрисоном. Пол Маккартни учился классом старше, знакомы они были лишь шапочно. Стоило грянуть скиффлу, и общий интерес свел их теснее. «Как-то раз Пол пришел ко мне домой посмотреть самоучитель игры на гитаре, которым я никак не мог овладеть, — вспоминал Джордж. — Мы разучили из него пару аккордов и как-то умудрились сыграть Don’t You Rock Me Daddy-O Донегана — на двух аккордах».

К тому времени Харрисон играл уже настолько неплохо, что время от времени выступал с местными группами. Маккартни же полноправно вошел в одну из них. Летом 1956-го он на Вултонской приходской ярмарке увидел скиффл-группу под названием Quarry Men. Ничего хорошего в них не было, но лидер произвел на Маккартни впечатление, и Пол решил с ним познакомиться. «Это был Джон. Ему стукнуло шестнадцать, мне же — только четырнадцать; для меня он был уже взрослый. Я показал ему несколько аккордов, которых он не знал. И ушел. Мне казалось, что я впечатлил его тем, насколько я хороший музыкант».
Прикинув, что Маккартни — виртуоз, Леннон позвал его в Quarry Men. Но хоть Пол и демонстрировал владение инструментом, таланты его были весьма ограниченны. На одном из первых совместных концертов, попытавшись сыграть соло в Twenty Flight Rock, Маккартни просто застыл. Это была его первая и на много лет последняя попытка сыграть на лидер-гитаре.

У Харрисона же таких трудностей не было. Еще в четырнадцать он начал овладевать навыками лидер-гитариста, копируя гитарные риффы с тех записей, которые ему тогда попадались. Маккартни пригласил его на выступление Quarry Men в 1958 году.

Он знал больше всех аккордов

«В тот вечер в другой группе играл еще один гитарист, — вспоминал Харрисон. — Просто великолепный. И Джон сказал, что если я смогу сыграть так же, то могу вступить в группу. Я сыграл инструментальный хит 1957 года Raunchy, и Джон согласился: я могу стать членом группы. Для них я всегда играл эту пьесу. Едем, бывало, куда-нибудь на второй палубе автобуса с гитарами, а Джон орет: Давай Raunchy, Джордж!»

Леннон был старше Харрисона на три года и принимал его в группу неохотно. «Джордж был просто слишком молод, — вспоминал он. — Сначала мне не хотелось с ним знакомиться». Но способности парнишки произвели на Джона впечатление, и Леннон увидел в Харрисоне тот потенциал, который смог бы укрепить Quarry Men. К тому же Харрисон преподавал Леннону основы игры на гитаре, которых последнему так не хватало. «Гитара у него была дешевкой — с маленьким круглым резонаторным отверстием, — рассказывал Харрисон. — И на ней было всего четыре струны. Джон даже не знал, что у гитар их должно быть шесть. Он играл на ней аккордами банджо, широко растопырив пальцы. Я говорю: ты что делаешь? А он думал, что так и надо. И мы показали ему нормальные аккорды — ми, ля и прочие — и заставили натянуть на гитару шесть струн».

Леннон: «Джордж хотел к нам присоединиться, потому что он знал больше аккордов — гораздо больше, чем знали мы. Мы у него многому научились».
Однако вся эта товарищеская взаимопомощь и сравниться не может с тем опытом, который парни получили, играя в немецком порту Гамбург (см. «Другой», № 4). К 1960 году бум скиффла сменился бит-музыкой американских рок-групп, и Beatles (под этим именем теперь стали известны Харрисон, Леннон и Маккартни) вошли в число лучших ливерпульских рок-н-ролльных групп. На басу играл друг Леннона по Ливерпульскому художественному училищу Стью Сатклифф, а на ударных — приятель Харрисона Пит Бест, и группа регулярно выступала в «Каверне» — джазовом клубе, который начал допускать на свою сцену рок-коллективы: бит-музыка набирала популярность. Владелец местного ночного клуба Алан Уильямс подписал Beatles на выступления в буйном гамбургском районе Риппербан.

«До Гамбурга в 60-м мы играли очень скверно — просто пацаны, которым хотелось делать музыку, — рассказывал в 1997 году Харрисон журналу Guitar World. — Как группа, мы не были одним целым; мы совершенно ничего не соображали». Гамбург все изменил. Сначала их выпихнули на сцену «Индры», затем — «Кайзеркеллера», двух риппербанских клубов низшего пошиба, где пятерка невинных заек из Ливерпуля играла убийственные десятичасовые программы. Трудная работа не только спаяла звук группы — Харрисон смог отточить там свое мастерство.

К тому времени юный битл уже играл на чешской гитаре Futurama с цельным корпусом и начал разрабатывать собственный стиль: прижимал две струны одновременно, как Чак Берри, а соло играл «под кантри», как его любимый гитарист Карл Перкинс. Один из основных артистов лейбла Sun Records Перкинс своими скорострельными соло произвел на Харрисона глубочайшее впечатление, равно как на Леннона и Маккартни. Более того, Перкинс писал и исполнял собственный материал, такие песни, как Honey Don’t, Everybody’s Trying To Be My Baby и, наконец, гимн рокабилли — Blue Suede Shoes.
«Карл Перкинс и Blue Suede Shoes, — сказал Харрисон в 1993 году. — Нет ничего совершеннее».

В тени гениального дуэта

К началу 60-х, когда группа уже стала всемирно известным квартетом (с Маккартни на басу и Ринго Старром на ударных), чистые и извилистые гитарные соло Харрисона помогли выковать новое звучание гитарного рока.
Его превозносили за игру, но сочинительство и тогда, и еще много лет позже оставалось слабым местом Харрисона. Леннон и Маккартни писали песни практически с первого дня своего знакомства, а Харрисон начал пробовать сочинять только после первого альбома группы — Please Please Me. Первой записанной вещью стала минорная Don’t Bother Me, вошедшая во второй альбом группы With The Beatles (1963). «Я решил написать песенку просто смеха ради, — объяснял автор. — Взял гитару и тренькал, пока не получилось. Довольно говенная песенка, надо сказать».

Зато он придал неповторимое очарование песне From Me To You одним единственным штрихом — G aug, а затем — Cant Buy Me Love аккордом G6, а позже Fadd9 (нет, это был вовсе не G7sus4!) на Hard Day’s Night.
Хотя собственная оценка своего творчества и чрезмерно сурова, она стала причиной того, что сочинять песни Харрисон продолжил лишь спустя два года. Причем результаты чаще оказывались свежи и оригинальны. Think For Yourself и If I Needed Someone из альбома Rubber Soul (1965) обладают той мелодической угловатостью, которой так не хватает в гладких мелодиях Маккартни и гармонических вокальных диссонансах Леннона. Точно так же Taxman — главный трек альбома Revolver (1966) — написан с той обжигающей личной язвительностью, которой ранее недоставало в песенном каталоге Beatles.
Харрисон к тому же умел демонстрировать поразительную мелодическую изобретательность, как, например, в треке «Револьвера» I Want To Tell You. Тревожный настрой песни аккуратно подчеркивается резким аккордом, который возникает под конец каждого куплета. На Taxman он сыграл D7#9, а на I Want To Tell You — совершенно отчаянный E7b9 — аккорд, который Леннон потом (1968) использовал в трагичной I Want You (She’s So Heavy).

Хотя в рок- и металлической музыке сегодняшнего дня диссонанс — общее место, тогда использование его в популярной музыке было чем-то неслыханным.
Харрисон внес вклад в еще один трек «Револьвера» — песню Леннона I’m Only Sleeping. Отражая гитарой мечтательную, галлюцинаторную тему стихов, Харрисон сочинил соло, научился играть все ноты в обратной последовательности и записал на пленку, пущенную наоборот. Возник жуткий эффект распухающих нот. Больше того, Харрисон проделал это дважды: один раз чистым звуком, другой — с искажением, а затем два дубля свел в один.
Неслучайно рост музыкального самовыражения Харрисона совпал с тем периодом, когда он начал принимать наркотики. Марихуана и ЛСД воздействовали на него, как, впрочем, и на других, метафизически: он все больше углублялся в свою душу и все дальше уходил от проникающего сверкания звездности.

«Примерно во время выхода Rubber Soul и Revolver я стал более... осознающим, — вспоминал Харрисон в 1997 году. — Все, чем мы занимались, становилось все более глубоким и значительным. У меня появлялась музыка, когда я курил шмаль. Теперь я вышел из этого опыта. Если ты овладеваешь собственным космическим громоотводом, тебя поддерживает сама природа. Начинаешь понимать, насколько ты мал, однако все на свете — любая песчинка — очень важно. Начинаешь глубже вслушиваться».

Он всегда вслушивался в музыку других людей. Его довольно эклектичный вкус формировался довольно рано, и неслучайно в его игре отразились все герои детства: вполне аутентичные пассажи, которые он скопировал у Чака Бери (Roll Over Beethoven), двойные ступени в духе Чета Эткинса (All My Lovin’) и блюзовая пентатоника (Can’t Buy Me Love).

А потом он уже начал влиять своей игрой на остальных. Стоило ему с Джоном сыграть в две гитары соло на And Your Bird Can Sing, как в русле этого возникли такие группы, как Buffalo Springfield, The Allmans и Thin Lizzy.

Трава-рок

В наркотическом состоянии рассудка в 1965-м Харрисон обнаружил, что его притягивает индийская музыка и философия, на которой она покоится. Вернее, сперва ему просто было любопытно, но после того, как Леннон попросил его наложить партию ситара на его песню, интерес Харрисона возрос стократно.
«В Norwegian Wood ситар впервые использовался в наших записях, — говорил Харрисон. — Когда мы в 1965-м снимали Help!, у нас в сцене в ресторане участвовали какие-то индийские музыканты, и там же я впервые попробовал играть на ситаре».

Это опять вызвало просто сейсмическое воздействие на поп-музыку. Прошло совсем немного времени, и такие группы, как Rolling Stones, Byrds и Hollies, кинулись вставлять ситар в свои песни. К 1967 году этот инструмент оказался настолько впечатанным в психоделическую музыку, что компания Danelectro начала выпускать несколько электрических моделей, на которых можно было играть как на обычных гитарах.

Для кого-то ситар стал преходящей модой, у Харрисона же он был всеобъемлющим духовным паломничеством. «Когда я впервые по-настоящему расслышал индийскую музыку, ощущение было такое, что я знаю ее всю свою жизнь. В детстве у нас был радиоприемник на кристаллах, с длинно- и коротковолновым диапазонами, поэтому возможно, что какую-то индийскую классику я уже слышал. В ней было что-то очень знакомое, но одновременно на интеллектуальном уровне я совершенно не соображал, что происходит».
К концу 1965 года друг предложил Харрисону послушать мастера ситара Рави Шанкара. «Я пошел и купил пластинку — и это было все, — вспоминал Джордж. — Это было невероятно». Харрисон познакомился с Шанкаром в 1966-м, когда ситарист в очередной раз приехал в Лондон, а после этого брал у него уроки. Шанкар не только стал другом Харрисона на всю жизнь, но и вдохновил битла на сочинение композиций для ситара. Харрисон в результате написал еще три песни — Love You Too, Within You, Without You — и ставшую революционной вторую сторону сингла Lady Madonna The Inner Light. Во всех них использовалась классическая индийская инструментовка.

Ну а в результате в 1968 году музыканты Beatles отправились в путешествие в Индию, где несколько недель занимались под руководством Махариши Махеш Йоги — духовного вождя движения трансцендентной медитации.
Когда «Битлз» вступили в свою завершающую групповую фазу, Харрисон, прочно увлекшись индийской музыкой, начал двигаться в совершенно новом направлении как гитарист. Его современники — Эрик Клэптон и Кит Ричардс — разрабатывали роковый стиль, основанный на традиционной блюзовой гитаре, а Харрисон за вдохновением обращался к Востоку: вводил в свою игру на гитаре микротональные подтяжки и незатухающие ноты, характерные для ситара, а в конце концов для пущей текучести стиля стал пользоваться гитарным слайдом.
Когда он написал Blue Jay Way, ее гамма — минорная с повышенной 4-й ступенью (лидийский лад) — была впервые сыграна в рок-музыке.

«Все, что ты когда-то слышал, наконец так или иначе проявится в игре на гитаре, — рассказывал он в 1997 году журналу Guitar World. — Я действительно убежден, что индийская музыка повлияла на модуляцию моей игры, и некоторые вещи из того, как я играю, действительно сходны с индийским стилем. Рави Шанкар как-то раз привел ко мне домой одного индийского музыканта, который исполнял индийскую классику на слайд-гитаре, — да, он играл проходки, которые точны и тонально верны, но очень быстро. Это было подлинное вдохновение для меня».

Инструментарий

Изменения звука вызывались не только сменой техники исполнения, но и заменой оборудования. В первые годы битломании Харрисон играл преимущественно на гитарах Gretsch Duo Jet и Rickenbacker Chet Atkins Country Gentleman And Tennessean. Теплые щипковые тона его электроакустических гитар хорошо соответствовали комбинации музыки группы, основанной на ритм-энд-блюзе и кантри-вестерне. Вместе с тем в 1965 году Харрисон начал больше склоняться к цельнокорпусным гитарам, позволяющим добиваться более длительного сустейна. Начиная с Rubber Soul, среди его гитар были Gibson SG Standard, Fender Stratocaster, Fender Rosewood Telecaster и Gibson Les Paul, которую ему подарил Эрик Клэптон, закадычный дружок с 1964 года.

В последние годы Beatles не только гитарный стиль Харрисона стал более зрелым — выросло и его сочинительское мастерство. В 1968–1970 годах он написал свои лучшие и самые популярные песни: While My Guitar Gently Weeps, Here Comes The Sun, а также свою единственную битловскую песню, выпущенную синглом — Something. Но ему приходилось состязаться с коллегами за равную долю записываемого песенного материала.

«Иногда было нелегко добиваться поддержки для своих песен, — говорил он. — Мы выдавали на-гора только Леннона/Маккартни, Леннона/Маккартни, Леннона/Маккартни. Я потом спрашивал робко: может, вот такую сделаем?»
Когда группа более чем прохладно приняла его «Пока моя гитара тихо плачет», Харрисон решил настоять на своем. «Я подумал: это в самом деле очень хорошая песня». На следующий день он пригласил Клэптона с собой в студию на запись этого трека. «Он пришел. Все вели себя прилично, и песня вышла очень даже миленько».

Но разногласия вспыхивали все чаще и чаще, и к 1970 году с Beatles было покончено. Их разорвали на куски юридические проблемы и стремление каждого участника группы к большей самостоятельности. Но даже когда пути битлов разошлись, больше всего внимания к себе продолжали привлекать Леннон и Маккартни: оба быстро выпустили по сольному альбому и продолжили публичную грызню как в средствах массовой информации, так и в песнях.
Поэтому таким шоком и откровением оказался сольный альбом бывшего участника Beatles — в своем первоначальном трехдисковом формате определенно самый массивный. All Things Must Pass, выпущенный в 1970 году, стал харрисоновской декларацией независимости, целой сокровищницей интроспективных и квазирелигиозных песен, включая What Is Life?, Wah Wah и дебютный сингл My Sweet Lord. Стало ясно, насколько мало Beatles в последние годы использовали таланты Харрисона.

Заветы Соломона

Для записи накопившегося материала Харрисон собрал звездный состав, в который вошли Эрик Клэптон, Ринго Старр и продюсер Фил Спектор. Также присутствовало трио музыкантов — клавишник Бобби Уитлок, басист Карл Рэдл и барабанщик Джим Гордон, — которое в последующие месяцы под маркой Derek And The Dominoes запишет с Клэптоном памятник эпохи рока — альбом Layla And Other Assorted Love Songs.

«Вообще-то у меня тогда была паранойя, — вспоминал в 1975 году об этом периоде Харрисон. — В Beatles накопилось много отрицательной энергии, и я думал: что бы ни случилось с моим сольным альбомом, станет он успешным или же провалится, я все равно буду все делать сам — хотя бы ради того, чтобы обрести немного душевного спокойствия. И после всего записывать собственную пластинку — это была радость. Самая большая мечта осуществлялась. Еще не начав работу, я знал, что это будет хороший альбом — ведь у меня было столько песен, столько энергии!»

Подстегнутый успехом My Sweet Lord, альбом All Things Must Pass достиг первой позиции в британских и американских чартах вскоре после выхода в свет, в конце ноября 1970 года. Своим многозначительным названием и портретом самого Харрисона на обложке — в окружении квартета гномов на отдыхе — «Все должно пройти» дал миру понять, что появился подлинный самостоятельный сольный артист и автор песен.

В начале 1971-го Джордж Харрисон стал для всех любимым «бывшим битлом». Его популярность достигла своего исторического пика в августе того же года благодаря «Концерту для Бангладеш» — благотворительному мероприятию, имевшему целью сбор денег в пользу тогдашней территории Восточного Пакистана, где жесточайший военный путч вынудил 10 миллионов жителей бежать в соседнюю Индию. Разразился неслыханный гуманитарный кризис.
Мероприятие придумал старый друг Харрисона Рави Шанкар. «Концерт для Бангладеш» состоял из двух шоу, состоявшихся в нью-йоркском зале «Мэдисон Сквер Гарден». Среди участников — множество знакомых лиц тех, кто был связан с записью альбома All Things Must Pass, а также один совершенно особый гость — Боб Дилан.

Харрисон несколько раз встречался с Диланом в начале 60-х, когда тот еще был молодым и горячим фолксингером. Дружба их укрепилась в 1968-м, когда Джордж навестил Боба у него дома, в глубине штата Нью-Йорк, в горах Кэтскилл. После мотоциклетной аварии 1966 года, когда Дилан едва не лишился жизни, он все больше и больше уединялся и уходил в себя, однако Харрисона принял тепло, и они вместе сочинили I’d Have You Anytime — одну из самых выдающихся песен на All Things Must Pass. Когда Харрисон собирал «Концерт для Бангладеш», Дилан по-прежнему предпочитал не слишком светиться, и, хотя в репетициях участвовал, никто до последней минуты не знал, действительно ли Дилан выйдет на сцену.

«Он никогда не обещал играть — вплоть до того момента, когда нужно было выходить, — вспоминал Харрисон. — У меня был список, нечто вроде порядка выступлений, и я приклеил его к своей гитаре. Я дошел до того момента, когда на сцену должен был выйти Боб, и в списке после его имени стоял вопросительный знак. Я оглянулся посмотреть, где он, потому что, если бы его не оказалось рядом, я перешел бы к следующему исполнителю. И вот я смотрю, а он стоит и так нервничает — с гитарой и в темных очках. Только подъехал! Поэтому я сказал просто: «Мой старый друг Боб Дилан!» Вот только в тот момент я окончательно поверил, что он действительно будет играть. После этого мы отыграли второй концерт, и потом он подошел, обнял меня и сказал: “Господи, надо было три концерта играть!“»

И сам концерт и последовавшие за ним выпуски альбома и фильма принесли большой успех: для нищей страны было собрано 8–10 миллионов долларов. К сожалению, юридические тонкости позволили перечислить деньги лишь много лет спустя. Харрисону оставалось утешаться тем, что он, по крайней мере, нанес Бангладеш на карту западного сознания.

Уроки выживания

Удивительное дело: казалось бы, многообещающая сольная карьера Джорджа Харрисона медленно сошла на нет. Он был способен время от времени выпускать хиты, как это было с песнями Living In The Material World, Give Me Love (Give Me Peace On Earth), All Those Years Ago и Got My Mind Set On You. Позже, в 1988 году, он вместе с Диланом, Роем Орбисоном, Томом Петти и Джеффом Линном из Electric Light Orchestra участвовал в недолговечном проекте Traveling Wilburys и стал соавтором хита группы Handle With Care.

Он чувствовал себя преданным даже теми людьми, которым верил. В свое время он довольно язвительно описал ситуацию вокруг владения правами на битловские (и его тоже) композиции третьими лицами — в песне Only A Northern Song. В ней он пел: «It doesn’t really mater what chords I play». Но вот тут-то он был не прав, потому что нам всем было совсем не все равно — и слушателям, и музыкантам.

Большую часть 70-х и 80-х годов Харрисон музыку не писал и не исполнял. Вместо этого занялся кинематографом — спродюсировал «Житие Брайана» группы «Монти Пайтон» и независимый кинохит Withnail And I (1987).
Последние годы жизни Харрисон провел в уединении. Он выходил на публику только ради битловского проекта «Антология», когда объединился с Маккартни и Старром и сыграл Real Love и Free As A Bird — пару последних демо-песен, написанных и записанных Джоном Ленноном. Точно так же он поддерживал выпуск Yellow Submarine Songbook в 1999 году.

К сожалению, в последние годы Харрисон попадал в заголовки прессы только благодаря личным трагедиям, а не своей музыке. В 1999 году его чуть не убил психопат — напал на него прямо в доме с ножом и проткнул легкое. Пожизненный курильщик, Харрисон в 1998 году победил рак горла, но в 2001-м стало известно, что у него обнаружена неизлечимая форма рака мозга. Несмотря на все попытки преодолеть болезнь, включая отчаянные усилия и радикальные методы лечения в ноябре 2001 года в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, днем 29 ноября в доме своего лос-анджелесского друга Джордж Харрисон скончался.
Нам очень повезло, что большая часть его лучших работ опубликована и доступна, включая весь каталог Beatles и подборку сольных альбомов. В 2001-м Харрисон выпустил расширенную и пересведенную версию альбома All Things Must Pass, а пересведенная версия «Концерта для Бангладеш» была назначена к выпуску в начале 2002 года.

После смерти Джорджа Харрисона ему отдавали дань как талантливому гитаристу и музыканту, щедрому человеку от Бога. И, конечно же, все сожалели о том, что умер он слишком молодым — в 58 лет. Вне сомнений, в свои последние дни Джордж Харрисон черпал силы из источника индийской религиозной философии, поддерживавшей его всю жизнь. Он много говорил о своей вере в перерождение, о той милости, с какой он надеется встретить собственную судьбу. Тем, кто скорбит о его уходе, сам Харрисон мог бы предложить такие слова из своей автобиографии 1980 года «Я, мне, мое»: «Смешно, когда люди говорят: «У тебя же только одна жизнь, Сквайр». Я уже устал отвечать им: жизней у вас на самом деле столько, сколько пожелаете, и даже больше — включая те, которые вам совершенно не нужны. Но ведь это так и есть. У нас их много».