RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Рожденный пить

До сих пор странно, что довольно вторичный поэт почитается за настоящего, слабый певец — за героя, а распавшийся на части алкоголик — за ролевую модель.

1968 — может быть, 1969 год. Сансет-бульвар, рок-инкубатор Whisky A Go-Go. Душно, накурено, и происходит все сразу. За столиком в глубине — турнир: Джим Моррисон, певец группы The Doors, а сегодня простой зритель, старается перепить Джимми Гринспуна из Three Dog Night. На сцене самозабвенно рубится группа — кто сейчас вспомнит ее название? Моррисон если не опрокидывает в себя очередной стакан, то истошно орет. Ему кайфово настолько, что менеджер «Виски на вынос» подходит и сообщает Королю-Ящерице, что, если он — кем бы он ни был — немедленно не заткнется, его выставят из помещения клуба.
Через несколько минут приносят новую порцию выпивки, и довольный собой Джеймс Дуглас Моррисон лезет на стол и начинает вопить еще громче, чем раньше. Позже выдворенные на улицу горлопаны делают короткую передышку.
«Сижу на бордюре рядом с Моррисоном, — вспоминает Гринспун впоследствии, — и говорю: ну а дальше-то что? А Джим отвечает, спокойно так: ладно, пошли теперь в «Галактику».

«The Doors всегда думали, что их ожидает хорошая карьера, — рассказывал ныне покойный продюсер группы Пол Ротшильд. — Они кроили себя под Them. Но Them никогда не были великой группой — даже в момент своей очень умеренной славы они оставались андеграундом. Другими их героями были Love. Но Артур Ли в то время еще не начал гастролировать, да и с Вэном Моррисоном The Doors познакомились гораздо позже. Поэтому четкого представления о том, что такое внезапная невероятная известность, у них не было. И вот Джим после публикации всех этих знаменитых снимков, на которых у него голая грудь и он очень хорошо выглядит, оказался секс-идолом. И Джиму это было трудно. С мгновенной известностью он пытался справиться единственным способом — притуплял ее алкоголем».

Вот с чем в конце 1969 года пришлось иметь дело группе The Doors:
певец Джим Моррисон только вернулся из Майами, где был оправдан по четырем отдельным обвинениям в связи с бурным выступлением группы в марте; в результате майамского концерта группе, по сути дела, запретили выступать в Штатах: сверхосторожные организаторы отменили 30 запланированных выступлений; несмотря на то что предыдущий альбом The Soft Parade стал коммерческим успехом, критики приняли его очень плохо: они решили, что вся эта бодяга с духовыми и струнными The Doors не подобает;
по всем видимым показателям творческий источник самого Моррисона пересох, поскольку большая часть материала «Тихого парада» была написана гитаристом Робби Кригером; у Моррисона были серьезные проблемы с алкоголем.

Но опять-таки это было время, когда выпуск одного альбома в год считался нормой. И если большинство американских продюсеров не хочет вас прокатывать, самое простое, что остается, — записать новую пластинку. Так The Doors оказались в студии и сели писать то, что станет Morrison Hotel.
«После случая в Майами песен писалось немного, особенно Джимом, — вспоминает звукорежиссер Брюс Ботник, сидевший за консолями при записи всех альбомов группы вплоть до L.A. Woman, сопродюсером которого он был. — У него на это не стояло. И они больше не играли вместе так часто, как раньше: не было времени. Моррисона доставали юридические проблемы, писать ему было очень трудно. Не всем удается от таких переживаний подпитываться и сочинять песенки про любовь или еще чего-нибудь».

Стояло у Моррисона только на выпивку. По словам клавишника Рэя Манзарека (вместе с Моррисоном основавшего The Doors в августе 1965-го), у Джима было две компании пьянчуг. Сначала — парочка Фрэнки и Уэс, которых неизменно вежливый Манзарек называет просто «ковбойской мразью», потом — троица, которую нарекли «липовыми Дорзами Моррисона»: его дружки Бэйб Хилл, Пол Феррара и Фрэнк Лисиандро.

«На самом деле они не виноваты, — говорит Манзарек. — Они же тусовались с самим Джимом Моррисоном! Он же рок-звезда, чуваки, а мы его еще по универу знаем! Ему выпить хочется! Так, блин, чувак, давай мы с тобой выпьем! Вряд ли они его подначивали, но они и не говорили ему: знаешь, Джим, тебе бы лучше остановиться, с нами больше не кирять, а пойти и написать каких-нибудь хороших стихов, чтобы можно было потом с The Doors спеть».

Манзарек, один из ближайших друзей Моррисона, терпел ситуацию с большим трудом: «Я не мог с этим мириться. Я не мог идти в бар и всю ночь там квасить. Мне всегда хотелось сказать: «Джим, хватит уже», но я так этого и не сделал. Протрендев три-четыре часа в компании, которая от всей души хохочет над твоими шутками, уже нет смысла идти домой и что-то сочинять. Ты разбазарил все свое творчество. Пьянчуги так и делают, а к этому у меня ничего, кроме презрения, не было... Джиму же хотелось просто сидеть и пить, и, ей-богу, я ничего не мог сказать ему поперек. Он обычно приходил со стихами, песнями, и они были превосходны, поэтому, если ему хотелось уничтожать себя пьянством... Господи, да ты сам это выбрал. Кто ж знал, что он умрет? Кто знал, что он уже стал алкоголиком? То была эпоха торчков и наркоманов, когда 27-летние парни просто так не спивались».

Знакомые группы отмечали, что затянувшаяся запись The Soft Parade стала относительным студийным провалом Моррисона — его «совершенно пьяной фазой», по словам того же Манзарека. Проблема была и в продюсере Ротшильде: у того тогда как раз наступила «анально-ретентивная фаза идеальной записи». Записав первые два альбома в студии Sunset Sound и Waiting For The Sun в студии TT&G, четвертую пластинку The Doors фиксировали на пленке в совершенно новой лос-анджелесской студии компании Elektra. Группа вошла сюда в конце ноября, и на запись диска у нее ушло девять месяцев — по тогдашним меркам целый век.

Обычно Моррисона вызывали петь только после того, как от каждого инструмента добивались соответствующего звучания (иногда на это уходили многие часы) и выравнивали звук до удовлетворительного баланса. Инструментальные навороты The Soft Parade, включавшие струнные, духовые и даже время от времени скрипку (на треке Runnin’ Blue), означали, что у Моррисона оставалась масса свободного времени. И время это, как несложно догадаться, тратилось на выпивку.

Блюз был частью музыки The Doors еще с тех времен, когда они в 1966 году играли по четыре концерта в день в клубе «Лондонский туман» на Сансет-стрипе (хотя единственным сохранившимся на пленке свидетельством до сего дня остается песня Back Door Man с их дебютного альбома). Блюз же бывал точкой отсчета для джемов на репетициях.

«Джону Денсмору весь этот блюз не нравился, — вспоминает сегодня гитарист Робби Кригер. — Потому что стоило Джиму напиться, как он хотел делать блюз. Отношение к этому было такое: ох, господи, опять за свое... В этом смысле множество вечеров в студии потрачено впустую. Хотя из той атмосферы проросло и несколько замечательных композиций».

Одной такой стало мощное начало пластинки Morrison Hotel — Roadhouse Blues, где на гармонике играл Джон Себастьян (отмеченный в титрах как G. Puglese). Брюс Ботник и сегодня справедливо называет ее квинтэссенцией музыки для бара: «Зайдите в любой бар в Штатах, и вы ее услышите». Она задавала настроение альбома и ревела из динамиков с такой уверенностью, что, кажется, старалась успокоить сомневавшихся: группа отнюдь не сбилась с верного курса. Те, кому не было безразлично авторство песен, заметили, что имя Джима Моррисона снова стоит под названием каждого трека. Остальные песни вновь были роком — и крутым роком, а более мягкие композиции, вроде Indian Summer, даже вызывали в памяти величественную меланхолию The End.

«Мы записали «Индейское лето», только чтобы послушать звук, — вспоминает Манзарек. — Просто маленькая песенка. Мы никогда не играли ее живьем — у нас был «Конец». К чему нам какая-то коротенькая рага, когда можно было сыграть эдипову песнь о любви длиной 12–15 минут?»

История Peace Frog была интереснее. По словам Манзарека, «Лягушка мира» была одной из тех песен, которые «создавались в студии сами собой».

«У Джима были эти стихи: «Она пришла, пришла, пришла — на самом рассвете дня», — рассказывал Ротшильд-продюсер. — И я сказал: нам нужно еще что-то, чувак, этого не хватит».

Пол и Джим порылись в его блокнотах и нашли стихотворение, которое называлось «Истории абортов», и Ротшильд заметил: «Вот это пойдет. «Кровь на улицах». Здорово. Вставь его куда-нибудь». И Джим вставил: «Кровь пачкает пальмы и крыши Venice». В кои-то веки все были довольны предложением Ротшильда.

Кажущийся возврат к форме, обозначенный «Отелем Моррисона», должен был знаменовать, что вернулась к себе и вся группа. Тем не менее в месяц начала работы над альбомом у Моррисона возобновились неприятности юридического свойства. 11 ноября на борту самолета авиакомпании «Континентал» из Лос-Анджелеса в Феникс пьяный Моррисон и примкнувший к «липовым Дорз» Том Бейкер, летевшие на концерт The Rolling Stones, устроили свару настолько грубую, что по прилете обоих арестовали. В газетных отчетах писали, что парочка «вульгарно выражалась... и швыряла во время полета по всему салону стаканы».
«Меня часто спрашивают про Моррисона: каким он был? — рассказывает Генри Дилц, известный лос-анджелесский фотограф, чьи работы украшают обложки множества шедевров, включая первый альбом Кросби, Стиллза и Нэша и Desperado группы The Eagles. — И я всегда отвечаю, что на самом деле он был поэтом — у него было поэтическое отношение к жизни. Я бы сказал — ошеломленное. У него на лице постоянно играла ошеломленная улыбочка, когда он разговаривал с людьми. Особенно в тот день, когда мы отправились снимать обложку для «Отеля Моррисона».

Дилц, оказавшийся не простым фотографом, но и музыкантом — участником Modern Folk Quartet, продолжает: «Я часто видел его в городе. «Современный народный квартет» выступал в Whisky A Go Go примерно в одно время c The Doors. Джим всегда был очень дружелюбен. Я встречал его в магазинах, куда он ходил туда со своей подружкой, и он обычно говорил: «Здорово, чувак! Ну как оно?» Так было принято тогда, просто и прямо, обычная болтовня. Без всякой заносчивости. Я бы сказал, что парнем он был спокойным, таким погруженным в себя».

Дилц, сделавший исторический снимок группы на Саут-Хоуп-стрит, 1246 (ЛА), помнит лишь интеллигентного человека, который просто наслаждался жизнью: «Мы с ним пошли как-то выпить в трущобный район и оказались в конце концов в старом «Хард-рок-кафе» — его открыли в тридцатые годы, поэтому оно явно не имело отношения к рок-н-роллу. Мы ехали в фургоне «фольксваген» и тут его увидели — и в один голос сказали: да мы просто обязаны притормозить! Там мы просидели около часа, выпили по паре пива, поговорили со стариками-завсегдатаями. Джим любил слушать их рассказы за жизнь. А когда они закончили, он сказал: «Пошли еще в пару баров заглянем». И мы садились за стол, покупали какому-нибудь мужику выпивку и просто давали выговориться. Сам Джим рта почти не открывал. Просто сидел, кивал, и у него на лице была эта улыбочка — будто он все впитывает, наблюдая за жизнью и за людьми».
О работе. Полуголый Моррисон позволял Дилцу снимать себя сколько тому влезет и не давал никаких указаний.

Последний полный год жизни Джима Моррисона стал мешаниной как очень хорошего, так и очень плохого.

Издательство Simon & Schuster выпустило его книгу The Lords And The New Creatures, где была фотография автора — бородатого. Джим сочетался браком с писательницей Патрисией Кеннили. Обряд был в прямом смысле культовым, и святость уз остается спорной. Пластинки Morrison Hotel и Absolutely Live получили уважительные отзывы критики. 20 апреля Моррисон был оправдан в Фениксе по обвинениям в нарушении порядка на борту самолета. В то же время такие концерты, как выступление в детройтском Кобо-холле (ныне выпущенное на CD), показали, что The Doors — по-прежнему сильная и живая рок-н-ролльная группа.

С другой стороны, в вечер вылета в Майами, где Моррисон должен был наконец предстать перед судом, его арестовали в Лос-Анджелесе за пьянство в общественном месте, когда какой-то житель обнаружил, что пьяный певец, свернувшись калачиком, спит у него на крыльце. Процесс Джима Моррисона начался 10 августа 1970 года и с перерывами длился месяц. Завершился он предъявлением обвинения, которое 20 сентября было опротестовано. Моррисон был признан виновным в двух незначительных правонарушениях: непристойное оголение и публичное сквернословие. За них светило тюремное заключение до полугода. Адвокаты немедленно подали апелляцию.

В то же время произошли две встречи Моррисона и 16-летнего поклонника группы Стива Розенберга, студента-медика, проходившего преддипломную практику в майамской больнице «Ливанские кедры», но большую часть которой просидевшего на скамье для зрителей в зале суда.

«Мы поговорили с ним о поэзии — Рембо; о том, какую музыку он слушает — Pink Floyd. Как-то он спросил, чем я занимаюсь, и я рассказал ему о своей практике. Он спросил, есть ли где поблизости «Бургер Кинг», и я ответил: да, есть тут один по пути, я как раз еду в больницу, могу подвезти. Но вместо того, чтобы просто его высадить, я с ним пообедал. Он заказал два чизбургера и солодовую шипучку.

Он был толст, — продолжает Розенберг. — Толст и бородат. Выглядел так же, как на American Prayer, только малость не в себе. Не теплый и дружелюбный, а такой невозмутимый, но никак не сволочь. Мне приходилось вытягивать из него слова, и он, наверное, разговорился только потому, что у меня с мозгами все в порядке. Ему понравилась мамина машина (Newport-Chrysler 1963 года. — Прим. ред.). Я ничего не сочиняю, но смутно помню, что он похвалил кондиционер: «Клевый кондиционер, дует что надо». А потом я его высадил у здания суда».

Вторая встреча, по воспоминаниям Розенберга, произошла «либо в отеле DeVille, либо в Carillion». Они выпили с Моррисоном и его телохранителем. Розенберг и телохранитель зашли к певцу в номер. «Он пришел чуть позже, с двумя девчонками. Нас трое и две эти. Девчонки строили ему глазки, и Джим ушел с ними в спальню. Я остался в общей комнате, это был номер типа люкса, и тут одна из девчонок вываливает практически раздетая. Курим траву, пьем скотч».
L.A. Woman с самого начала была предприятием безнадежным. Настроение было кислым. Пол Ротшильд, работавший с группой с самого начала, отказался продюсировать запись, предпочтя работу с Дженис Джоплин. Пластинку делали совместно члены группы и их давний звукоинженер Брюс Ботник. Моррисон вел себя плохо, но знал ли он об этом?

Результатом нового ощущения свободы стал альбом более просторный и блюзовый, чем все, что они записывали раньше. «Лос-анджелесская женщина», записанная в мастерской The Doors (через дорогу от студий «Электры»), отличается уникальным живым звуком. То, что в студии не было эхокамеры, легко компенсировалось структурной акустикой: большую часть своего вокала Моррисон записывал в студийном туалете. Бывший менеджер The Doors Билл Сиддонз свидетельствует, что Моррисон выпил за день, пока они записывали этот альбом, 36 бутылок пива.

12 декабря 1970 года Джим Моррисон и The Doors дали свой последний концерт в новоорлеанском Warehouse. Через три месяца певец покинет страну и никогда уже в нее не вернется. Местная тусовщица Памела де Баррес знала Моррисона еще по раннему периоду The Doors и вспоминает, как встретилась с ним в Лос-Анджелесе, на бульваре Ла-Чинега: «Он был такой славный, такой полный жизни, я уже давно его таким не видела. И даже подумала: ух ты, и у Джима что-то хорошее происходит. Потому что перед отъездом во Францию он был весь такой квелый и потерянный. Все считали, что он просто жалкий. Все как-то не очень хорошо на него смотрели. Перед тем как уехать, он, конечно, пьянствовал, бесился, в Голливуде он уже стал печальной достопримечательностью. Да и уехал отчасти потому, что хотел начать все заново. Бородища у него по-прежнему здоровенная была, но он немного похудел и выглядел очень хорошо и бодро. Он сказал мне: «Я просто хотел «до свиданья» сказать — я еду во Францию».
И вскоре после этого уехал.