|
RSS:
Beatles.ru в Telegram:
|
|
Маскарад
ЗАРУБЕЖНАЯ КУЛЬТУРА Социологи на Западе с тревогой наблюдают за «расцветом» различных молодежных групп, окрестивших себя странным словом «панк». Сегодня так называемая «панк-культура» выражается в крайне уродливых формах. Идеологи буржуазии вынуждены признать, что в западном обществе проблема потерянной молодежи по-прежнему остается одной из самых больных. ЛЕСТНИЦА ведет вниз, в подвал. С каждой ступенькой растет, надвигается грохот. Открываешь дверь — и звуковой, аэродромной силы удар бьет по перепонкам. На маленькой, загроможденной ящиками усилителей сцене два гитариста, барабанщик и певец. Он в длиннополом, с чужого плеча пальто, заколотом вместо пуговиц большими английскими булавками. Босиком. Густо смазанные кремом волосы дыбятся, как на сапожной щетке. На лбу — красная полоса, на подбородке — черный зигзаг. Один из гитаристов раздет по пояс, другой — в жилетке и трусах. На барабанщике черный смокинг и галстук-бабочка. Певец то почти заглатывает микрофон, то раскручивает его на длинном шнуре, как пращу, то делает им непристойные жесты. Он надсадно кричит, но различить сквозь гитарнобарабанный вой можно только: «Гады»... «Любовь»... «Наплевать»... И матерные слова, которые он выкрикивает отчетливее других. После каждой тирады человек с микрофоном визжит, как резаный... Он ложится на пол, подпрыгивает, садится верхом на гитариста. Вспотел. Снял пальто, бросил в зал. Остался в майке с надписью: «Мне скучно». И штанах, подвязанных грубой веревкой в поясе и у щиколоток. Кончил он тем, что трижды, с интервалами в секунду, чтобы набрать в легкие воздух, проверещал на немыслимо высокой ноте. Упал. Кто-то из зрителей медленно вылил на него банку пива. Стульев в зале нет, аудитория слушает стоя. Где-то к середине номера люди начинают подпрыгивать на месте, сталкиваясь друг с другом и изображая тогда некий вид конвульсий и потрясений. Танец называется «пого». Слова этого нет ни в большом, ни в малом Оксфордском словаре. Нанки утверждают, что «пого» символизирует перенаселенное общество, толпу большого города. Рядом со мной стоит парень с волосами веселого лужаечного колера. Повернулся. Оказалось, что другая половина головы у него — красная. Кое у кого ото лба к макушке арестантски прочерчена белая, как будто выстриженная, полоса. Приглядевшись, замечаю, что в одежде преобладает униформа: черные куртки и черные штаны. На куртках блестит по 20 застежек «молния», на штанах их число удваивается. Широкая, пристроченная под коленками лямка соединяет одну штанину с другой. Ходить — можно. Бежать — вероятно, нет. Мимо меня продефилировал некто с нарукавной повязкой со свастикой и бренчащим набором нацистских «железных крестов». Позже, в баре, сталкиваюсь с мужчиной, у которого мочку уха сильно оттягивает... средних размеров висячий замок. К другому уху приделан ключ. Взяв пива, он отошел к своей подруге. У той на шее захлестнута цепочка от бачка унитаза. Деревянная ручка кокетливо свисает на грудь. Это «украшение», как мне сказали, новинка. Собачий ошейник по-прежнему в моде. В тот вечер я видел трех девиц в таких ошейниках, инкрустированных металлическими бляшками... ЛОНДОНСКИЙ клуб «Вортекс» занимает грязноватый подвал. Цементные колонны поддерживают низкий потолок. «Вортекс» — одни из центров, куда панки собираются слушать свою, особую музыку и плясать под нее танец «пого». Что такое «панк»? Немногим более года назад какой-нибудь эрудит ответил бы, что в шекспировские времена так называли проституток. Ныне на английском и американском слэнге это слово означает «жалкий, подонок, ничтожество». Его употребляют в газетном лексиконе. Появились выражения: «панк-общество» , «панк-политики», «панк-мораль»... Писатель Энтони Берджес, автор нашумевшего романа «Заводной апельсин», в котором, как считают, предсказан психологический тип нынешнего панка, пишет, что понятие это умещается в формулу: «Я дешевка, я отвратителен и отвергнут обществом, но, черт возьми, я горжусь всем этим». Шум вокруг панков начался с ансамбля «Секс пистоля» и его лидера Джонни Роттена. Роттен переводится как «гнилой». Так назвал себя 20-летний Джон Лндон. И не было газеты — от деловой «Файнэншл тайме» до бульварной «Сан», — которые не писали бы о Джонни. Стоило Джонни появиться однажды на сцене в пальто, заколотом булавками, как через несколько дней это стало всеобщей модой: булавки нс только нанизывали на одежду, но продевали сквозь нос и уши. Потом булавками — уже нс простыми, а золотыми — стали торговать ювелиры, а в художественной галерее «Уайтчепел опек» огромная булавка была выставлена как образец «поп-арта». — Но почему символом стала именно булавка? — спросил я Роттена. — Потому что в то утро, — ответил он, — у меня оторвалась пуговица. Все просто... У Джонни безразличный взгляд — взгляд циника. Обряжен он в нечто среднее между шинелью и сутаной. Светлые волосы подняты дыбом. — Люблю шокировать прической, — говорит он. И без перехода: — Я хотел бы взорвать весь этот мир, Грязный, отвратительный мир... Мы хотим говорить то, что хотим... — Что же? — Все. Полная откровенность и раскованность! — А что вы можете сказать о своих идеях? — Всякое... Тему эту, как я ни старался, Джонни не развил. Отхлебнув пива, он добавил: — Сейчас, в «Секс пистолз», мы что-то собой представляем. Не будь этого, осталось бы только пойти вкалывать на фабрику. А это — тупик. Я из рабочих. Был уборщиком в общественной уборной. Я — против системы... Одна из песен Роттена начинается словами: Я анти-Христос. Я анархист. Не знаю, чего я хочу. Но знаю, как это получить. Я хочу уничтожить прохожего, Потому что хочу анархии. — Но при чем тут прохожий? — полюбопытствовал я. — Его-то за что? — А чтоб под ногами не болтался, — Джонни бросил на меня жесткий взгляд и стукнул по столу пивной кружкой. Не понять было, шутит он или всерьез. «СЕКС ПИСТОЛЗ» «породил» 30-лет-ний бизнесмен Малкольм Макларен, владелец магазина, на вывеске которого значится: «Подстрекательство». Сначала он торговал модерновой одеждой с «молниями», майками со словами: «Нет будущего», «Семейный скандал» и прочее. В его магазине толкалась неприкаянная, праздная, раздраженная молодежь. Будущие «звезды» «Секс пистолз», как потом стало широко известно, поворовывали из его магазина. Малкольм рассказал мне, что, присматриваясь к ним, он искал способ «переплавить» раздражение ребят с улицы в образ, эталон, в музыку. Музыка должна была быть особого рода. Простая, как визжанье. Выплеск энергии в самозабвенное рычание на мир. Она должна была эпатировать общество, чтобы быть замеченной, чтобы заменить одряхлевших идолов «рока» и «поп-музыки». Только тогда вся эта затея стала бы рентабельной. Шокировать английское общество — задача не из легких. Оно всякое видывало, ко многому притерпелось, на многое разучилось реагировать. Но «Секс пистолз» это удалось. Не потому ли, что в «панк», этом причудливом социальном феномене, преломились больные проблемы здешней жизни — потеря нравственных ориентиров, разобщенность, одиночество, страх? Общество породило «панк» как карикатуру на самого себя. Карикатуру обидно точную: гротеск неприкаянности и пустоты. В журнале «Девятнадцать» сказано прямо: «Это гной больного общества». «Секс пистолз», как и рассчитывал Макларен, шел от скандала к скандалу. Одни компании рвали с ними контракты, другие — заключали на еще большие суммы. Начались заграничные гастроли. Фирма Малкольма Макларена становилась доходной. К концу прошлого года ансамбль «Секс пистолз» по индексам популярности опередил признанных музыкальных идолов. — ВЫ МУЗЫКАНТ? — спросил я у Макларена. — Ни в коем случае, — ответил он. — Я пять лет изучал графику в Лондонском университете. Потом бросил, Не верю в дипломы. Мои ребята тоже не музыканты. И не надо, чтобы они ими были. Надо держаться уровня слушателей. Те ведь тоже пощипывают гитаркп. Повторяю: на уровне. Не выше. Тогда будет контакт с аудиторией. Главное — манера: агрессивность, дерзость, напор. Я анархист... — Что это, по-вашему, быть анархистом? — Разбудить общество Рабочий класс никогда не мог сам осознать свои проблемы... — Предположим, разбудили. Что дальше? — Создадим что-то свежее. Перестроим, — сказал Малкольм и стал распутывать лямку, соединяющую одну штанину с другой. Я усмехнулся. Малкольм, поймав мой взгляд, отреагировал: — В такой одежде легче враждовать с миром. Такая одежда должна будоражить молодежь. — Какие чувства слушателей молодого поколения отразили «Секс пистолз»? — «Секс пистолз» —это попытка отринуть двадцатый век, отбросить навязанные молодежи стереотипы существования и мышления. Надо покончить со скукой, обыденностью. — Что именно скучно? — Скучно каждый день ходить на работу, скучно, когда нет авантюры, нет действия. Панки, разумеется, настоящие панки, отрицают такую форму бытия. Окончив школу, подросток сталкивается с грубой реальностью — его не ждет впереди ничего увлекательного. «Секс пистолз» разбивает эту схему. Мы предлагаем выход: молодой человек берет гитару и оказывается в центре всеобщего внимания. И тогда другой парень, вчерашний наш слушатель, идет в магазин «Вулворт», крадет там дешевую, фунтов за двадцать, гитару и играет, изливая свое социальное недовольство. Это даже не музыка. Это нечто большее — отрицание скуки жизни. А также разрыв с культурой, контролируемой большим бизнесом, протест против системы. Интервью — не исповедь. Роттен и его менеджер Макларен, беседуя со мной, играли лишь одну из своих многочисленных ролей — ту первую, в которой дебютировали. Теперь же у них несколько «амплуа» — на выбор. Забравшись «наверх», они позволяют себе пофилософствовать. «Я против того, что ценно для среднего класса, — сказал Джонни репортеру «Дейли мирор», — против телевизоров, автомобилей и прочего вещизма. Но это не значит, что я не могу быть отравлен этими ценностями». Макларен же недавно заявил: «Да, я манипулирую четырьмя темными, бесталанными парнями. Они не только ничего не смыслят в музыке, но читают-то и пишут с великим трудом. Ради чего манипулирую? Ради денег и личной власти». По вечерам на Кингс-роуд, в Челси, одном из самых богатых лондонских районов, можно встретить тех самых персонажей, что собираются в клубе «Вортекс». Кингс-роуд — их променаж, место встреч и демонстраций «изгибов» моды. На днях я видел здесь женщину в рубашке с тремя рукавами, но чаще — все те же ошейники и лямки. Похожи на клоунов. Но скорее все же это — паяцы, участники печального, несмотря на весь шум и ажиотаж, маскарада. Какой же должна быть цепь событий н обстоятельств, чтобы человек надел на себя унитазную цепочку? Стоит задаться этим вопросом, и будет не до иронии. По истории костюма, как известно, прослеживают историю общества. Печать унижения и отверженности, которой буржуазное общество отметило молодежь 70-х годов, панки материализовали в свои гипертрофированно уродливые одежды, в имена — Джон «Гнилой», Сид «Порочный», в названия групп — «Проклятые», «Микробы», «Вонючие игрушки»... Панки сами набросали несколько резких штрихов автопортрета: смутное недовольство, обделенность, безнадежность. Потом их портрет принялись дописывать бизнес н средства массовой информации. Это была спекуляция на драме поколения, на развеянных иллюзиях и бесперспективном будущем. Из драмы сделали дешевый водевиль с переодеванием. На первых порах о «панк-роке» еще писалось как о «музыке безработных», произносились слова об «атаке на систему». Но скоро стало ясно, как пишет журнал «Ныо-сесайети», что «идея, будто «панк-рок» угрожает обществу, оказалась совершеннейшим абсурдом». Затея «хохмой вывернуть тоску» не удалась, да н не могла удасться. «Дейли мейл» опубликовала недавно письмо 15-летней Н. Хетер, в котором есть такие строки: «Панки говорят, что они нападают на эксплуатацию молодежи в нашем обществе. Понимают ли они, что сами являются жертвами массовой эксплуатации со стороны бизнесменов, делающих деньги на «панк-культуре»?» Короткая история панков — еще один пример того, как система, на которую они пробовали рычать, в считанные месяцы нх же проглотила. Кумиров вроде Роттена подпустили к «кормушке», рядовому же панку, парию чаще всего из среднего класса, стали просто всучивать по более высоким ценам штаны и пластинки... Когда «панк-рок» только наклевывался, его родоначальники провозглашали, что в отличие от прежних идолгов шоу-бизнеса панки ничем, абсолютно ничем не отличаются от своей аудитории. По этому поводу профессор экспериментальной психологии из Оксфорда Питер Марш иронически заметил: «Дистанции нет. Вы можете даже оказаться с Д. Роттеном соседом по писсуару». Джо Страммер из ансамбля «Клэш», идущий по панковской иерархии сразу вслед за Д. Роттеном, сегодня с меланхолией и яростью кричит: — Вся власть в руках людей, у которых есть деньги, чтобы покупать. А нам, цыплятам, даже не замахнуться на такое... «Цыплята», слушающие Джо Страммера, знают (газета рассказала), что он ездит в дорогом автомобиле, что продано пластинок уже более ста тысяч. Даже иллюзии равенства не осталось, а Страммер все трубит о беззащитных «цыплятах». Полный диссонанс. Музыканты плюют на зрителей, зрители — на музыкантов. И нередко в буквальном смысле слова. Я видел, как «Клэш» во главе со Страммером вышли на сцену, и в музыкантов тут же полетели пустые пивные банки, пластмассовые стаканы, посыпался град плевков. После концерта Страммер воскликнул: «Ну что скажешь этому плюющемуся сборищу идиотов!» — Мне все равно, что люди думают о нас, мне даже все равно, слушают они нас или нет, — говорит Страммер. — Мне наплевать, станет ли кто-нибудь изменять общество, послушав наши песни, но я никому не позволю остановить меня, когда я говорю о своих чувствах... Потому что знаю: общество воняет. «Клэш» никого ни к чему не зовет. Я не собираюсь переделывать мир. Думать надо только о самих себе. Мы — часть бизнеса. Для сегодняшних панковских виршей характерен такой пассаж из песни ансамбля «Адвертс»: «Мы всего лишь скучающие тинэйджеры. В поисках любви и того, что можно было бы назвать эмоциональным всплеском. Мы смотрим на себя, как на чужих...» «Скучающие тинэйджеры»... «эмоциональный всплеск»... Кого это может напугать? Напугать — нет, а вдохновить — может: «панк» музыка и одежда стали доходным бизнесом. Тиражи раскупаемых, как экзотические диковины, пластинок продолжают расти. Крупнейшая в Великобритании фирма звукозаписи заявила, что коммерческие горизонты «панк-рока» все более расширяются, а сама эта музыка «стала более респектабельной и приемлемой». К полной респектабельности фирма, конечно, и не стремится — без элемента скандальности нельзя. Пресса в заботе о собственных тиражах эту скандальность пестует и эксплуатирует. И даже, когда газеты не просто преувеличивают, а лгут, сами «звезды» бывают довольны. — Обо мне писали, — сказал Жан-Жак Барнель, — что я был изрезан осколками бутылок, летевших на сцену, что кровь капала с моих рук. Обошлось, однако, без крови. Но я не в обиде на дезинформаторов. Такой репортаж поможет продать наш новый альбом. За успех надо платить. Мать Д. Роттена, миссис Эйлин Лндон, вздыхает: — Джонни уже не принадлежит самому себе. Он сказал мне: «Мам, я должен носить эти маски...» Люди требуют от него, чтобы он был таким, каким его описывает пресса. — Тебе не кажется, что пресса использует вас, панков? — спросил я Д. Роттена. — Не кажется. — ответил Джонни. — Это мы используем ее в хвост и в гриву. — Каким образом? — Реклама! Наш разговор прервала Софи, секретарь Макларена. Подойдя к столику в пивной, где я сидел с Джонни Роттеном, она вручила ему пачку банкнотов. Джонни глубоко засунул деньги в карман своей шинели-сутаны. И застегнул булавкой-символом. Э. ЧЕПОРОВ,
соб. корр.
«Литературной газеты» и АПН
ЛОНДОН. (По телефону) https://www.beatles.ru/postman/forum_messages.asp?cfrom=2&msg_id=22376&cpage=323&forum_id=3#3217592 Комментариев еще нет
|
|
|
