Об интервью: в поддержку недавно выпущенного альбома "33 1/3" Джордж Харрисон дал особенно ностальгическое и откровенное интервью журналу «Crawdaddy». Мы поговорили об альбомах Битлз, гамбургских днях, шоу Эда Салливана, Махариши, предложениях о воссоединении, соавторстве с Бобом Диланом и даже романе Эрика Клэптона с Патти Харрисон.
Нервничал ли ты перед дебютом на шоу Эда Салливана в 1964 году?
Джордж: Шоу Салливана было прикольным, потому что я не присутствовал на репетиции. Мне было плохо во время перелета в Штаты. Группа много репетировала перед звукачами, потом они заходили в аппаратную и проверяли звук. Наконец, когда получили баланс между инструментами и вокалом, то сделали отметки на пульте, а затем все пошли обедать. Потом мы вернулись записывать шоу, а уборщицы наводили порядок и стёрли все метки. К звуку в те дни относились немного пренебрежительно. Люди убирали усилители в сторонку, что не испортить кадр.
Мне всегда было интересно, чувствовали ли вы давление.
Джордж: О да, конечно. Но мы знали, что пользуемся достаточным успехом в Европе и Великобритании, и чувствовали себя уверенно. Но нам действительно стоило быть чертовски уверенными в Штатах, потому что это такое важное место. Я имею в виду, никто из англичан не пробился там, разве что отдельные певцы, типа Лонни Доннегана.
Но Эд Салливан… вы знаете - все говорили нам, что он очень крут. Но, опять же, мы были довольно наивными кое в чём, и это нам помогло. Я помню, нас спрашивали, знаем ли мы, кто такой Уолтер Кронкайт? Я ответил: «Не знаю, кто-то из телевидения?» Подобные вещи хороши, потому что всем было весело – люди задавали вопросы – а мы были наивными и не заботились о последствиях.
Не было ли соблазна продолжать казаться наивными, даже поумнев?
Джордж: Я не знаю, но к тому времени пресс-конференции стали рутиной. Было много нервной энергии, шуток и прибауток, которые всем нравились. Это сильно помогало Битлз в то время – если кто-то иссяк, всегда находился другой с умным ответом. Межу нами всегда существовал хороший баланс, поэтому никто никогда не мог нас сделать. Шоу Салливана были кульминацией нашей поездки в Америку. Глядя назад, я бы сказал, что не важно, что мы делали на программе Салливана, отклики в прессе сделали своё дело. Но это было давно. Мы не собираемся затронуть вопрос о воссоединении?
Я даже не буду спрашивать.
Джордж: Это как снова вернуться в школу. Мы четверо настолько поглощены собственной жизнью, и прошло восемь лет, как мы распались. А время бежит так быстро. Ничего невозможного нет, но мы должны захотеть это сделать в первую очередь по музыкальным причинам. Мы бы не стали собираться вместе, только потому, что кто-то дал рекламу в газете на первой полосе.
Некто в Нью-Йорке говорит, что Beatles возвращаются, чтобы бороться с большой белой акулой в Австралии.
Джордж: Ааа, это тот парень – он собирался устроить шоу с Битлз, а затем попытался сделать программу, где кто-нибудь боролся бы с акулой. Я подумал: «Если он поборется с акулой, победитель станет промоутером!»
Казалось, что вы четверо вместе являетесь большим, чем по отдельности.
Джордж: Действительно. Но никто из нас не думал об уходе до 67 или 68-го, т.е. после того, как мы перестали гастролировать. Помню, впервые погрузился в депрессию во время «Белого альбома». Сделать двойной альбом - проблема, потому что требуется много времени.
Почему вы записали двойной альбом?
Джордж: Я думаю, потому, что было очень много песен, но тот период начался несколько негативно. Было трудно, но мы справились, и это прекрасно Мы записали альбом, и все были рады, потому что песни получились отменными. Затем я работал над альбомом Джеки Ломакса в Apple и проводил много времени в Штатах. Я здорово поработал со всеми этими различными музыкантами и людьми. Далее я поехал в Вудсток на День благодарения, и я чувствовал себя хорошо в то время. На Рождество вернулся в Англию, а 1-го января нам предстояло начать проект, превратившийся в "Let It Be". И сразу же, возникли странные вибрации. Понимаете, я понял, что могу наслаждаться быть музыкантом, но в момент возвращения к "Битлз" было очень сложно. Из-за того, что мы были вместе так долго, нас сковывали огромные рамки. Над всеми довлели какие-то ограничения, ужасно.
Проблема в том, что Джон и Пол уже давно писали песни. Мне было непросто – прежде всего потому, что у них всегда имелось много мелодий, и они автоматически считали, что их вещи имеют приоритет. Так что на десять их песен приходилась одна моя. Поэтому на "All Things Must Pass" так много песен, словно у меня до этого был запор. Время от времени меня немного поощряли, но этого было мало. Они словно делали мне одолжение. И я не чувствовал себя уверенно в сочинении песен. Потому что они никогда не говорили: «Да, это хорошая песня». Когда мы приступили к "While My Guitar Gently Weeps" как-то вечером, энтузиазм практически отсутствовал. Я поехал домой очень расстроенным, потому что знал, песня была хорошей.
На следующий день я привёл Эрика Клэптона. Он очень нервничал. Я ему говорил: «Просто приди и играй, а я смогу петь и играть на акустической гитаре». Вот что произошло, когда Эрик был там, и позже Билли Престон... Я притащил Билли Престона на Let It Be... Это сработало, потому что другие должны были контролировать себя. Это касалось Джона и Пола главным образом. Им пришлось вести себя более дружелюбно. Эрик нервничал: «Нет, что они скажут?» А я ответил: «Да пошли они, это моя песня». Он был первым небитлом, который играл на записи.
Страшно было?
Джордж: Но это был хороший день. Пол всегда помогал, если ты сыграл его десять песен – тогда он изволит послушать и даже поможет. Глупо, конечно, и так эгоистично, на самом деле. Иногда он заставлял нас делать слащавые песни. Я имею в виду: «Боже мой, "Maxwell Silver Hammer" такая приторная». Через какое-то время мы её хорошо сделали, но Полу пришла в голову идея новой аранжировки... Но он теперь пишет для 14-летней аудитории. Я пропустил его последний тур, к сожалению.
"While My Guitar Gently Weeps" такая личная песня. Мне всегда было интересно, почему играл Эрик.
Джордж: Я тогда увлекался ситаром, играл на нём три года. Я слушал только классическую индийскую музыку и практиковался на ситаре – за исключением, когда мы играли, в смысле в студии - и… тогда я брал гитару и просто играл, разучивал свою часть для записи. Но я тогда почти не интересовался гитарой. Помню, я приехал из Калифорнии и снялся в эпизоде фильма о жизни Рави Шанкара под названием "Рага", где я играл на ситаре. Мы остановились в Нью-Йорке в гостинице, где жили Джими Хендрикс и Эрик Клэптон. И это был последний раз, когда я играл на ситаре. Мы много тусовались вместе, и Эрик подарил мне фантастический Les Paul, на котором он, собственно, и играл на записи. Так что все получилось хорошо. Мне нравится идея участия других музыкантов.
Я помог Эрику написать"Badge”. Каждый из них должен был прийти с песней для альбома “Goodbye Cream”, и Эрик ничего не написал. Мы сидели друг против друга, я писал текст и дошел до средней части, написав "Bridge". Эрик прочитал вверх ногами и засмеялся: «Что за значок (Badge – значок, прим.пер )?». После этого зашёл пьяный Ринго и предложил тему про лебедей, живущих в парке.
Я всегда думал, что ты давал направление группе. Beatles '65 – кантри, или индийское влияние.
Джордж: Такой же, как и у Ринго. Мы давали столько, сколько могли. Дело в том, что Пол и Джон писали все песни в начале, и они писали великие песни, которые трудно было превзойти или как-то повлиять на процесс сочинения песен. Но мы все много вложили в "Битлз". Существовал период, когда люди думали: «Ринго не играет на барабанах». Я не знаю, что они думали обо мне, но они, как правило, думали, что Битлз - это только Джон и Пол.
Я много предлагал аранжировок, на множестве треков я играл на басу. Пол играл на соло-гитаре в "Taxman", ещё он играл на гитаре – значительной части – в "Drive My Car".
А ты играл на басу?
Джордж: Нет, не играл. Мы сделали трек, потому что Пол обычно, если он написал песню, писал все части за Пола, а затем приходил в студию и говорил: «Делайте так». Он никогда не давал вам возможность что-то предложить. Но на "Drive My Car" я играл линию, очень похожую на тему из "Respect", версию Отиса Реддинга. И я играл линию на гитаре, а Пол дублировал на басу. Так мы записали вещь, а соло наложили позже. Происходило множество вещей ... пару раз Пол вообще отсутствовал, или Джона не было, или меня. Наверное, на пяти мелодиях нет кого-то из нас.
Какие из альбомов Beatles ты до сих пор слушаешь?
Джордж: Мне нравилось, что мы сделали в "Rubber Soul" и"Revolver". В каждом альбоме было что-то хорошее, и чувствовался прогресс. Были альбомы, которые не настолько хороши, как мне кажется. Например "Yellow Submarine".
Мы собирали песни в альбомную форму – я говорю о британских альбомах, потому что в Штатах, как мы обнаружили позже, на каждые два альбома здесь, они (Capitol) делали три... потому мы записывали четырнадцать треков для альбома, а также синглы, которые не входили в альбом. Они же просто включали синглы, убирали кучу треков, меняли порядок песен, а затем выпускали новые подборки, такие как "Yesterday and Today", просто ужасные компиляции.
Целая эра была настолько производительной. Тебе так не кажется?
Джордж: Да, было здорово, классно. Мы писали вокальные гармонии… то-сё. Потому что в ранние дни мы записывались на четырёхдорожечном магнитофоне. Поэтому то, что мы делали на одной дорожке, составляло базовый трек. Мы устанавливали баланс, настраивали инструменты, потом писали вокал или наложения. Если это была гитара, она вступала на втором куплете, фортепиано в середине, там же шейкеры и тамбурин. Мы настраивались, убеждались, что всё звучит правильно и делать запись за один дубль, а затем накладывали вокальные гармонии.
Те старые записи не были стерео. Они записывались в моно, затем пересводили. Некоторые из стерео-записей ужасные, потому что инструменты в одной колонке. На самом деле, когда мы писали первые два альбома – по крайней мере, первый "Please Please Me", у нас был двухдорожечный магнитофон. Так что не было никакого стерео, были только голоса на одном треке и инструменты на другом. На «Сержанте Пеппере» только четыре трека.
Трудно поверить.
Джордж: Ага. В «A Day in the Life» оркестр записывали на отдельном четырёх-дорожечном магнитофоне, мы хотели, чтобы он звучал синхронно. Я помню, во время прослушивания они все время выпадали, так что нам пришлось ремикшировать запись.
Каково пришлось остальным участникам группы, когда ты погрузился в индийскую музыку?
Джордж: Они не были сильно заинтересованы. Когда я впервые встретился с Рави (Шанкаром), он сыграл частный концерт у меня дома, тогда он пришел с Аллой Ракха. И Джон с Ринго тоже пришли. Ринго не заинтересовался таблой, потому что был от этого далёк.
Он не видел себя в этом направлении?
Джордж: Ну, он мог бы отнестись к табле, как к ударному инструменту, типа барабанов. Но, как Ракха на играл на нём, он вообще не мог понять. Но им обоим (Джону и Ринго) понравилось Они понимали, что это очень здорово, но не заинтересовались так глубоко, как я. Потом все отправились в Индию, получили там определённый опыт, который… для тех, кто едет в Индию, я думаю, даст гораздо больше в понимании индийской музыки. Смысл состоит в том, что нужно приехать туда.
Было ли страшно начинать в возрасте 17-18 лет, т.е. когда ты младше других?
Джордж: Нет. Между мной и Полом разница девять месяцев. Девять месяцев между Полом и Джоном. В начале я учился в школе и был очень маленьким. Я, конечно, вытянулся, когда мы уехали в Гамбург. За пару лет до этого мы играли на вечеринках – дурачились – Джон, Пол и я. Другие приходили и уходили. Джон учился в Колледже Искусств, который прилегал к нашей школе. Пол и я сбегали с уроков и приходили к нему, там правила были посвободнее. Мы носили школьную форму, а в колледже могли курить и всё такое. Я думаю, что Джон стеснялся того, что я был таким крошечным. Я выглядел лет на десять.
Но в Гамбурге мы жили в самом центре Санкт-Паули, который находится прямо в сердце района Репербан. Все владельцы клубов были похожи на бандитов, все официанты носили с собой пистолеты со слезоточивым газом, дубинки или кастеты. Серьёзные ребята были. В том районе жили гомосексуалисты, сутенеры, проститутки. Находится в центре всего этого в 17 лет (смеется)… весело. Но когда мы переехали во второй клуб, то стали настолько популярны у завсегдатаев, что у нас ни разу не возникло проблем со гангстерами. Они никогда не пытались избить нас, потому что знали, что мы Битлз. И кстати, они говорили: 'Pedels' ( произносится, Peedles), что по-немецки означает «хрен».
Имидж Битлз со временем стал пристойней, это было связано с Брайаном Эпстайном.
Джордж: Во времена Гамбурга мы должны были играть очень долго и по-настоящему давать рок-н-ролла, скакать по сцене с пеной у рта и делать всё, что угодно. Мы пропустили целый период в Англии – Клифф Ричард и Shadows стали очень популярными. Они носили в тон к серым костюмам галстуки и платки, а мы всё еще играли Джина Винсента, Бо Диддли, Рэя Чарльза. Так что, когда мы вернулись в Англию, то сильно удивились. Нас не знали в Ливерпуле. Помню, был большой концерт в ратуше или ещё где, на танцплощадке. Реклама в газете гласила «прямиком из Гамбурга», и многим людям так понравилась группа, что они подходили к нам и говорили: «О, вы хорошо говорите по-английски!»
Но примерно через год после того, как появился Брайан Эпстайн, он нам сказал: «Вы должны выглядеть прилично, потому что никто не хочет знать вас». Телепродюсеры, люди из студий звукозаписи, кто-то ещё.. Мы были слишком неряшливыми. В Германии носили кожаные вещи: штаны, куртки и ботинки.
Ты не скучаешь по тому Гамбургу в своей музыке?
Джордж: Мне нравилось просто играть, этого мне не хватает. Даже когда мы стали продавать записи и много гастролировать, было труднее, потому что мы всё время были в дороге, постоянно играли одни и те же вещи для разных людей. Тогда мы убирали одни и добавляли новые. Но это уже был застой. Я чувствовал, что мы топчемся, потому что играем один рифф ... да-да- динь-динь-доу. "Twist And Shout" и тому подобное. Когда ты прекращаешь колесить по всему миру, то просто не хочешь...
...смотреть на инструмент?
Джордж: Да ... какое-то время. И мы утомились, и настал период, когда - я говорю о времени, как я погрузился в ситар - я подружился с Эриком, а все ребята играли на гитаре. Я чувствовал, будто отсутствовал много лет.
Ты имеешь в виду Хендрикса и Cream и всю ту эпоху?
Джордж: Да, и новые парни играли так хорошо, а я был долго как бы в стороне: будучи в Битлз, играя одни и те же вещи, а также играя индийскую музыку. Так что я почувствовал, что отстал. Это одна из причин, почему у меня было столько инструментов. Я вдруг понял: «Мне не нравятся эти гитары». И Эрик дал мне Les Paul, который побудил меня вернуться к гитаре, потому что звучал по-фанковому . Это была одна из причин, почему я начал играть слайдом, потому что чувствовал, что уступаю в игре риффами. Со слайдом у меня не было никаких ограничений, я мог просто играть. Ты стесняешься своей игры на гитаре? Джордж: Мне пришлось себя заставить, просто поверить в себя.
Джон говорил, что лучшая музыка Битлз была создана до записи пластинок.
Джордж: Ммм, видимо да. Я думаю, что лучший материал был записан, когда мы перестали гастролировать и проводили много времени в студии. Мы просто жили в студии. Во время записи происходило много новшеств. Я считаю, что это было лучшей музыкой. Но что касается живых выступлений, я согласен с Джоном по поводу старых времён. У нас был драйв, нам было весело, по-настоящему.
С тех пор, как ты занялся сольной карьерой, твой музыкальный почерк изменился, например в "Wah-Wah".
Джордж: Это песня со времён, когда я ушел из фильма "Let It Be". Там есть сцена, где мы с Полом спорим и пытаемся скрыть это. В следующей сцене меня нет, а Йоко просто кричит и визжит. Тогда я и ушёл. Я пошел домой, чтобы написать "Wah-Wah. У меня было такое состояние, словно от всего этого спора у меня голова раскалывалась.
Когда ты познакомился с Эриком?
Джордж: Мы были в Hammersmith Odeon, и Yardbirds выступали на разогреве, там мы и встретились, но толком не удалось пообщаться. Затем я встретился с ним снова, когда (Lovin) Spoonful играли в Marquee, и мы с Джоном пошли туда и болтались за кулисами с ними. Потом поехали к ним в отель. Помню, я увидел Эрика и подумал: «Я его знаю. Я уверен, что знаю этого парня, и он выглядит таким одиноким». Помню, мы вышли и сели в машину и отправились в отель к Себастьяну и я подумал: «Мы должны пригласить его, потому что знаем его откуда-то, и он такой одинокий».
И где-то через пару лет, может быть, через год, когда Bee Gees и Cream изначально работали с Брайаном Эпстайном, я начал видеть и общаться с Эриком в доме Брайана. Мы вроде собирались у Брайана за обедом, а затем появились Cream. Тогда он сыграл "Guitar Gently Weeps”, а после этого сбежал из Лондона, так как какой-то полицейский преследовал его. И он купил дом в сельской местности недалеко от меня, и мы постоянно общались.
"Savoy Truffle" с «Белого альбома» была написана для Эрика. От сладкого у него зубы болели, ему пришлось лечиться. Стоматолог сказал, что это от конфет, в честь чего я написал: «От савойских трюфелей тебе их вырвут все до единого». Трюфель, как и все остальное – мандариновые сливки, имбирный напиток – как и конфеты, чтобы подразнить Эрика. Я помню, Эрик говорил, что посвятил"Layla" таинственной женщине.
Ты понимал, что происходит?
Джордж: В общем, да. Что касается Эрика, дело вот в чём: на протяжении многих лет мы (Джордж и Патти Харрисон) оба его любили. И до сих пор любим. Произошло пару забавных эпизодов. Я как-то умыкнул у него подружку. И теперь, можно сказать,, он отплатил мне той же монетой (смеется). Но значительно позже, когда произошло то, что произошло, когда я расстался с Патти, Патти и он после нашего расставания были вместе. На самом деле, мы давно расходились. Весело было, знаете ли. Я думал, что лучше всего нам разойтись, нам следовало это сделать намного раньше. Но у меня нет с этим проблем – а у Эрика были. Каждый раз, встречаясь со мной и всё такое, он нервничал. Я ему говорил: «Завязывай, чувак. Не извиняйся». А он мне не верил. Я говорил: «Мне все равно».
Ты сказал, "All Things Must Pass" был словно как взрыв для тебя.
Джордж: Да, у меня накопилось много материала со времён "Битлз", и я писал все время. И во время записи альбома я написал ещё несколько песен.
Какая песня любимая? "My Sweet Lord"?
Джордж: Не совсем. Мне нравятся разные песни по разным причинам. Мне нравилась первая песня на альбоме “I'd Have You Anytime” и особенно процесс записи альбома, потому что Derek and the Dominos играли на большинстве треков. И это был действительно хороший опыт записи альбома, потому что музыкально я стал немного параноиком. "Битлз" сделали меня параноиком. Помню, видел всех эти людей в студии и думал: «Боже, эти песни такие классные! Я не могу выбрать, какую из них делать». Постепенно я понял: «Мы можем сделать вот эту», и я сыграл им, и они сказали: «Ого! Отличная песня!» А я спросил: «Действительно вам нравится?» Стало понятно, что всё нормально… им до смерти надоело играть прочее. Здорово написать вещь, которая нравится - "I’d Have You Anytime”. Нравится она ещё из-за Боба Дилана.
Я был с Бобом, когда он сломал шею и вёл себя очень тихо. И он подрастерял веру в себя – такое ощущение у меня сложилось в Вудстоке. За пару дней он не вымолвил едва ли ни слова. Потом мы взяли гитары, и он слегка расслабился. Это было действительно хорошее время, вокруг бегали его дети, а мы просто играли. Это было во время Дня Благодарения. Он спел мне эту песню, тогда он очень нервничал и стеснялся. И сказал: «Что ты думаешь об этой песне?» А я всегда был высокого мнения о Бобе, когда я ездил в Индию – то взял вместе с записями индийской музыки альбом “Blonde on Blonde”. Я чувствовал, что между нами много общего, потому что он был настолько велик, могуч и так наблюдателен. И всё же, я увидел его нервным и неуверенным. Но он сказал в "Blonde on Blonde" о том, какую цену вы должны заплатить, чтобы пройти через это дважды – «Мама, неужели это конец». Я думал примерно так же: «Должен быть выход из всего этого, в конце концов».
Он cпел мне «Любовь – всё, что нужно / Заставляет Землю вращаться / Любовь и только любовь нельзя отрицать / Неважно, что ты думаешь об этом / Ты не сможешь прожить без неё / Послушай тех, кто же попытался». И я подумал: «Разве это не здорово?» Потому что был уверен, что люди будут думать: "Черт, что этот Дилан делает?». Но, насколько я понимал, он осознал свой собственный мир – и это хорошо, и это имело смысл. Ему было непросто... и я подумал, что многим не понравится, но я уверен, что это фантастика, потому что Боб прошёл через это. Я говорил ему, что он пишет невероятные тексты, и он спрашивал, как мы пишем такие мелодии? И я как сумасшедший, просто показывал ему аккорды, потому что сам он, как правило, играл основные аккорды и передвигал каподастр по грифу вверх и вниз. И я ему говорю: «Давай, напиши мне несколько слов». И он строчил тексты. И это убило меня, потому что он делал эти сенсационные песни. И он написал: «Все, что я у меня есть – это ты / Все, что ты видишь – меня / И я рад держать тебя в своих объятиях / Я в любое время был бы с тобой». Подход Дилана, как писать, такой простой.
Джон, Ринго или ещё кто-то как-нибудь отреагировали? Прислали поздравления?
Джордж: Помню, Джон тогда переживал негативный период, как-то он пришел ко мне домой – меня тогда не было – один из моих друзей жил у меня, который был так же другом Джона. Джон увидел обложку альбома и сказал: «Он совсем долбанулся, выпустив три пластинки. И глянь на конверт, он выглядит как астматичный Леон Рассел». В общем, шло много негатива... Понимаете, Ринго играл практически на всём альбоме. Меня это не волновало. Хрен с ним – мы сделали это. Я решил, что бы ни случилось: провал или успех, я собираюсь двигаться своим путём, чтобы обрести мир в душе.
Так ты не испытывал тревогу, как пойдут дела?
Джордж: Нет, совсем не испытывал. Я чувствовал, что написал хорошую музыку, купят её или нет. Для меня было важно, чтобы музыканты играли на альбоме увлечённо. Это было хорошо.
К окончанию работы ты был уверен, что получилось здорово?
Джордж: Ещё до начала, я знал, что сделаю хороший альбом, потому что написал так много песен и у меня было так много энергии. Для меня сделать альбом после всего этого –такая радость, голубая мечта.
Пойдём дальше. На новом альбоме я так и не понял, говоришь ты о Кришне или женщине.
Джордж: Вот и хорошо – мне нравится. Я думаю, что индивидуальная любовь – лишь частица вселенской любви. Бесконечной любви, вселенской любви или любви к Богу. Что является главной целью. Каждый из нас должен проявить свою любовь, т.е. божественность в нас. Любовь любящих друг друга людей или любовь к тому, этому или чему-то другому, всего лишь маленькие части или небольшие примеры одной всеобщей любви. Всё это Бог, если вы принимаете слово «Бог».
В конечном итоге любовь может стать настолько огромной, что мы можем любить все творения, а не так: «Я люблю это, но мне не нравится то». Петь для Господа или человека, по сути, то же самое. Я сделал это сознательно в некоторых песнях.
Меня очень интересовали разные практики. Но что мне никогда не нравилось, так это весь процесс в конце 60-х, когда все начали интересоваться. Особенно я не любил, когда говорили: «Мой гуру лучше твоего». Словно маленькие дети на улице: «Мой папа больше твоего». Дело в том, что есть только один Бог, у него миллионы имен, но есть только один, и никакой другой, Бог. Всё, что Махариши дал мне – хороший совет, ещё он дал мне технику медитации, это так замечательно.
Говорят, он был...
Джордж: Ну вы знаете, Джон прошел через негатив по отношению к Махариши больше, чем я. Теперь я гораздо яснее вижу, что произошло. Было столько невежества вокруг этого. Махариши был фантастическим, и я восхищаюсь им... как и Прабхупадой, за способность, несмотря на все насмешки, просто продолжать идти. А теперь люди – особенно в Соединенных Штатах – делают это. А в 60-х они смеялись над нами, говоря, что это глупо. Все эти люди повлияли на меня, и я попытался взять лучшее у них, но так, чтобы не получить духовное несварение.
А как насчет альбомов типа «Living in the Material World» и концепции майи? Я вижу иронию в том, что ты сам в этом погряз.
Джордж: О, да! Я живу в этом. Но люди интерпретируют майю только как деньги, машины и тому подобное – хотя это только часть материального мира. Материальный мир, как и физический, противопоставлен духовному. Для меня, живущего в материальном мире, это означает жизнь в физическом теле со всеми вытекающими последствиями.
Судебные разбирательства, связанные с концертом для Бангладеш не угнетают ли тебя?
Джордж: Да, этого достаточно, чтобы сойти с ума и покончить жизнь самоубийством. Быть Битлз – это очень тяжелый груз. Как некто написал: «Проблема Битлз в том, что, пока мы росли, они (Биттлз – прим.пер.) колесили по всему миру в лимузинах». На самом деле, наоборот. Мы вынуждены были расти гораздо быстрее. И то, что они называли взрослением, фактически было состоянием застоя, когда мы вскрывали слой за слоем. И тяжесть довлевших над нами вещей… мы должны были либо использовать их, либо подняться над ними, иначе они потянут тебя вниз. Для меня это как бы призыв к внутренней сущности в поисках силы, чтобы вознестись над этим. Потому что та часть и есть майя, и если вы пытаетесь её игнорировать, никому никакой пользы не будет.
«Быть звездой рок-н-ролла – главное в жизни?» - вот, что я говорю. Нельзя терять время, на самом деле. Должна быть точка, где я должен всё оставить и попытаться выполнить своё предназначение. Есть много людей в бизнесе, которых я люблю: классные друзья, которые не имеют никакой тяги к знаниям или к самореализации. Хорошо оторваться как следует раз или два, но когда вы отрываетесь всю жизнь, то это пустая трата жизни и того, что вам даровано. Я могу кайфовать, как и они, но на самом деле, это не кайф. Чем больше вы принимаете наркоту, тем меньше вы получаете на самом деле. Из своего опыта я могу сказать – чтобы бы вы ни принимали, вам нужно больше. И чем больше вы принимаете, тем хуже вам становится.
Когда я был пацаном, то частенько принимал, и это пугало меня. Я понял, (годы спустя) что в медитации могу получить тот же опыт ... я чувствовал себя крошечным, и в то же время ощущал, что я нечто целое. Словно чувствовал два разных чувства одновременно. И эта маленькое чувство начинало вибрировать во мне... и становилось всё больше и больше, всё быстрее и быстрее, и заходило так далеко и получалось так быстро, что дух захватывало и становилось очень страшно.
Я много раз так делал во время записи "Abbey Road". Я приходил в большую пустую студию, заходил внутрь кабинки для записи и медитировал, и мне пару раз казалось, что это похоже на то, что я делал, когда был пацаном.
