Лидер Led Zeppelin, которому сегодня исполнилось 69 лет, размышляет о яркой карьере и внезапном трагическом распаде группы — и о той тени, которую она до сих пор отбрасывает на его жизнь.
Улыбающийся и спокойный Джимми Пейдж стоит на тротуаре около офиса своего менеджера в Лондоне. Гитарист Led Zeppelin вышел на свежий воздух, чтобы передохнуть после своего самого продолжительного интервью Rolling Stone — оно проводилось в течение двух дней и заняло в общей сложности восемь часов. Кроме того, Пейдж до сих пор размышляет над вопросом, которого мы часто касались в разговоре: как он сейчас относится к тем излишествам, которыми в семидесятые славились Led Zeppelin — наркотикам, пьянству, разгрому отелей и другим, еще более возмутительным выходкам? «Кого бы сейчас интересовала эта тигровая акула, если бы не было нашей музыки? — с улыбкой отвечает Пейдж, когда я вспоминаю эпизод, якобы случившийся с девушкой и акулой в одном из мотелей Сиэтла в 1969 году (его достоверность до сих пор остается под сомнением). — Все прочее — только фон. Это часть нашей истории, но без тех усилий, которые мы вкладывали в песни и выступления, нашей легенды не существовало бы. Никому бы не было никакого дела до всего остального».
68-летний гитарист дает нам интервью за несколько недель до выхода «Celebration Day» — фильма о концерте-реюнионе Led Zeppelin, состоявшемся в 2007 году в Лондоне на стадионе O2. Это было первое полноценное выступление группы с 1980 года, когда LZ распались после смерти барабанщика Джона Бонэма. К оставшимся в живых участникам группы — Пейджу, вокалисту Роберту Планту и басисту Джону Полу Джонсу — присоединился сын Джона Бонэма Джейсон, тоже барабанщик, блестяще исполнивший свои партии.
Для Пейджа Led Zeppelin в каком-то смысле никогда не прекращали существовать. Он собрал группу поздним летом 68-го года, намереваясь играть нечто небывалое: тяжелый рок, вдохновленный музыкой пятидесятых, фолком и психоделией, основанный на мощных гипнотических гитарных риффах. Led Zeppelin записали восемь классических студийных работ, и даже после своего распада остались одной из самых популярных рок-групп в мире — на сегодняшний день продано около трехсот миллионов экземпляров их альбомов. Пейдж до сих пор руководит выпуском переизданий каталога и архивных записей группы, таких как «Led Zeppelin DVD». Сейчас он готовит к выпуску делюксовые версии оригинальных альбомов — первые из них появятся в следующем году, и Джимми обещает, что они будут содержать «музыкальные и визуальные сюрпризы».
По сравнению с долгими и плодотворными сольными карьерами Планта и Джонса, творческий путь Пейджа выглядит не так ярко. С 1980 года он выпускает новую музыку эпизодически: саундтрек к фильму 1982 года «Жажда смерти - 2»; сольный альбом 1988 года «Outrider», редкие совместные проекты с Плантом, британскими певцами Полом Роджерсом и Дэвидом Ковердейлом и американской группой The Black Crowes. Когда я спрашиваю, не жалеет ли Джимми об окончании того творческого подъема, который он испытал с Led Zeppelin в семидесятых, гитарист отвечает: «Не настолько сильно, как многим кажется». Он считает, что его главная задача сейчас — быть на страже наследия группы. «Это важная работа. И я уже убедился в том, что иду в правильном направлении», — говорит Пейдж.
Джеймс Патрик Пейдж родился 9 января 1944 года. Он был единственным ребенком своих родителей и вырос в Эпсоме, городке к юго-западу от Лондона. Его талант гитариста раскрылся очень рано. В подростковом возрасте Джимми уже гастролировал с популярной группой Neil Christian And The Crusaders и вскоре стал одним из самых востребованных сессионных музыкантов Лондона. Он играл на записях The Who, The Kinks, Them и Донована, а в конце 1966 года бросил работу сессионщика, чтобы присоединиться к другу детства Джеффу Беку в составе группы The Yardbirds и затем заменить его там. Два года спустя, в 1968-м, на следующий день после Рождества, Led Zeppelin отыграли в Денвере свой первый американский концерт.
Пейдж одет в серо-черный костюм, его белоснежные волосы собраны в короткий хвостик. Он энергичен, весел и разговорчив и с удовольствием рассказывает о своей молодости, The Yardbirds и стремительном восхождении Led Zeppelin к вершинам славы. Он подробно рассказывает о своей новой книге, роскошной иллюстрированной автобиографии «Jimmy Page By Jimmy Page», и своем веб-сайте, где он делится с поклонниками редкими аудио- и видеозаписями — теперь там можно купить легендарный саундтрек Джимми к фильму «Восход Люцифера», выпущенный на виниле независимым издателем. Пейдж внимательно следит за новой музыкой — он одобрительно высказывается о недавних концертах Muse в Лондоне и о молодой американской блюз-роковой команде Rival Sons. Он не обещает новых сольных записей, но подчеркивает, что не бросил заниматься музыкой — он играет дома и планирует новые проекты. «Я до сих пор играю на гитаре, просто никто не видит, как я это делаю, вот в чем суть».
У Пейджа трое детей от второй жены, Джимены, и еще двое от других женщин, и он не уклоняется от ответов на вопросы о личной жизни или о чем-то более мрачном, вроде наркотиков или своего увлечения оккультным философом Алистером Кроули. Иногда он дает простой и решительный ответ: «Я вам не скажу», чаще — с ходу отбрасывает слухи и домыслы из скандальных биографий Led Zeppelin, а потом отвечает на вопрос после долгой паузы, во время которой словно бы решает, насколько откровенным ему стоит быть.
Это одно из самых откровенных его интервью в истории, но даже сейчас он стоит на страже своей жизни, желаний и намерений так же ревностно, как он охраняет наследие и репутацию of Led Zeppelin: он осторожен, не намерен ни за что извиняться и твердо убежден, что музыка, в конечном итоге, превыше всего.
После концерта на стадионе O2, поклонники ожидали гастрольного тура, но его не последовало. Почему?
Большинство из нас считало, что мы продолжим играть, что в ближайшем будущем последуют новые концерты. Ведь мы вложили очень много сил в то единственное выступление. Я знаю, что Джейсон, игравший тогда с Foreigner, ушел от них. Но Роберт был занят. Он занимался своим проектом с Элисон Краусс. Я не знал, что его проект стартовал одновременно с нашим реюнионом. Что бы вы сделали в такой ситуации? Какую-то часть репетиций для концерта мы отыграли втроем, без Роберта. Мы хорошо сработались. Проблема была одна — никто из нас не мог петь. Поэтому мы сконцентрировались на том, что мы умели. Мы сочинили отличный новый материал. Мы были в ударе. Возможно, стоило тогда сразу пойти в студию и записаться.
Сколько времени вы репетировали втроем с Джонсом и Джейсоном?
В общей сложности несколько недель, с перерывами. Мы не писались на профессиональную аппаратуру, но маленький цифровой аппарат у нас был. Мне казалось, что получалось хорошо, мне не стыдно за то, что вышло. Но мы снова споткнулись на той же проблеме: «Нам нужен вокалист». Это были не слова одного из нас, а соображения стороннего человека. Да, нам действительно понадобился бы вокалист — не обязательно именно в тот момент. Сперва нужно написать материал. Если вы хорошо сыгрались, зачем все усложнять, приглашая вокалиста? (Замолкает.) Я не скажу, кто тогда в итоге спел.
Чаще всего тогда упоминали имя американца Майлза Кеннеди из группы Alter Bridge. Как вы к этому отнеслись?
Как к преждевременному суждению. Я понимал, куда все клонят. Кто-то полагал, что мы поедем на гастроли. Но я думал, что для этого нужен хороший крепкий альбом, и не хотел, чтобы у слушателей сложилось впечатление, что мы пытаемся выжать все возможное из того концерта на O2.
Стивен Тайлер из Aerosmith сказал нам, что заглянул к вам в студию.
Он сказал, что спел? Ну, значит, спел. (Ухмыляется.) Он не очень вовремя появился. Мы очень много сил потратили на подготовку к концерту. У нас троих были новые идеи. Очень хороший, перспективный материал. Но кроме этого мы были заняты другим. (Замолкает.) Вот и все.
Вы уже попадали в такую ситуацию, когда Led Zeppelin распались после смерти Джона Бонэма в 1980 году. Вы чуть было не собрали группу с двумя участниками Yes.
Ко мне тогда обратился посредник, предложивший поиграть с Аланом Уайтом и Крисом Сквайером. Я очень уважал музыку Yes, она была очень четкой. Мы поиграли вместе; у них был интересный материал. Для меня он оказался сложным, но я справился. Кое-что свое я им тоже показал. Тогда все удачно совпало.
Крис придумал нам замечательное название XYZ: экс-Yes и экс-Zeppelin. А потом наш посредник предложил Роберту послушать то, что у нас получалось. Но ему, конечно же, это было не интересно. У Криса и Алана намечался тур с Yes, и они занялись своими делами. Но я вам говорю, материал был превосходный. У нас есть запись. Надеюсь, когда-нибудь она увидит свет.
Вы расстроены тем, что Роберт отказался продолжить выступления? В своих сольных турах он играет песни Led Zeppelin, но судя по всему, не хочет, чтобы его будущее было связано с этой группой. А вы, кажется, не возражаете против этого.
Ну, я, во всяком случае, не делаю вид, что группы не существовало. Не скажу, что Роберта интересует только малая часть наследия Led Zeppelin. Но очевидно, что наш третий альбом, где мы сделали упор на акустическую музыку, со временем стал ему ближе, чем более центральная часть репертуара группы. А я был бы не прочь с головой нырнуть в то, что потяжелее.
Было интересно сыграть с Робертом на «Unledded» (выступление на MTV в 1994 году, — прим. RS). Я тогда работал с Дэвидом Ковердейлом. У нас вышел альбом. Мы готовились к гастролям по Японии. И меня попросили встретиться с Робертом. Он показал мне кое-какие идеи, закольцованные фрагменты. Этим он как бы говорил: «Ну что, сможет Джимми что-то придумать? Или сядет в лимузин и укатит с Дэвидом Ковердейлом?» Ну что ж, я не прочь поломать голову. В первый же день мы придумали для этого проекта две новых вещи. Было здорово снова наладить контакт. Хотя кого-то это, возможно, расстроило. (Джону Полу Джонсу не предложили поучаствовать в «Unledded» и последующих гастролях, — прим. RS.) Но мы просто поиграли вместе, вот и все.
Что вас до сих пор привлекает в Роберте, что заставляет работать с ним?
А что привлекает его во мне? Возможно, ничего. Ведь мы больше с ним не работаем. (Смеется.) У нас было взаимопонимание. Взять хотя бы «Babe I’m Gonna Leave You» — я точно знал, что получится из этой песни. Я задал настроение, сыграв что-то вроде фламенко на акустической гитаре. И Роберту понравилось. Он придумал потрясающую печальную вокальную партию. Когда играешь в группе, то стараешься, чтобы каждый участник показал лучшее, на что он способен. Мы смогли добиться этого друг от друга.
В сущности, Led Zeppelin распались в 1980 году из-за пристрастия Джона Бонэма к алкоголю, которое привело его к гибели. Каково вам было ощущать, что вы неожиданно лишились группы?
Вы себе и представить не можете, что я тогда пережил. Он же умер в моем доме. Как на это можно отреагировать? Это был ад. Не только для меня, для всех окружающих, для его семьи. Всем было тяжело.
Вы официально объявили о распаде группы только три месяца спустя после смерти Бонэма. Вы хоть задумывались о том, чтобы найти ему замену?
Вы не представляете, какие были предложения. Не со стороны одного из нас или Питера Гранта (менеджер группы, — прим. RS), но от других людей, говоривших: «Вот такой-то вам бы отлично подошел». Мы вздыхали и думали: «Даже если бы мы стали играть с кем-то другим, с чего нам начать?» Мы менялись на ходу. В 1975, на бутлеге, мы играли одним образом, а в 1977-м — уже по-другому. Мы знали, на что каждый из нас способен. Я уверен, что если бы погиб любой из нас — я, Роберт или Джон, — остальные пришли бы к такому же решению.
Алкоголизм Бонэма как-то сказывался на его игре?
Нет. Он обладал феноменальной способностью концентрироваться. Не стану утверждать, что не знал, что он алкоголик. Но наши гастроли были долгими, мы играли множество трехчасовых концертов каждую неделю. Он отлично держался. После трехчасового концерта кому угодно захочется выпить. Мы все пили.
Клички Бонэма — Бонзо, Зверь — закрепились за ним из-за склонности к дебоширству на гастролях. Была ли у него другая сторона, более частная сторона?
Когда я с ним познакомился, он уже был семейным человеком. Они с Пэт поженились, родился Джейсон. Джон думал о том, что ему надо содержать семью. Но об этом никто не знал. Потому что это было не их дело. Это было личное дело Джона и его семьи. А дело слушателей — слышать, сколько усилий он приложил, чтобы сыграть ту дробь на бас-барабане в «Good Times Bad Times». Я не встречал никого, кто мог бы сыграть это от начала до конца с таким свингом. Вот на что нужно обращать внимание: на то, как он повлиял на других барабанщиков, на разные направления рок-музыки, а не на то, что он слишком много пил.
А сами вы сильно пили? Широко известны фотографии с гастролей Led Zeppelin, где вы держите в руках бутылку Jack Daniel’s.
Конечно, по нынешним меркам я пил слишком много — сейчас уже практически невозможно пить в меру. Но что было, то было. Я наслаждался жизнью. Я не хотел быть несчастным. Я решил принять рок-н-ролльный стиль жизни полностью, вместе с вечеринками и всем прочим.
Вы много экспериментировали с LSD, когда играли психоделику в The Yardbirds?
В минимальном объеме. Я уже слышал о том, что это может привести к печальному исходу. Видел людей под кайфом. Этого было достаточно, чтобы отвратить меня от экспериментов. Это не лучший способ выяснить, способен ли ты сочинять музыку. Но были и другие вещества, такие как мескалин. Я должен был их попробовать.
Как бы вы охарактеризовали ваше пристрастие к наркотикам в период участия в Led Zeppelin и после распада группы?
Я никогда не думал, что подсел. Сейчас я бы мог сказать и так. Но ведь я еще жив. Не думайте, что я проявляю легкомыслие — мы потеряли многих замечательных людей из-за наркотиков. Но нет, мне никогда не казалось, что я перебарщиваю. Больше мне по этому вопросу сказать нечего.
Когда вы бросили?
Пить? Принимать вещества? Много, очень много лет назад.
В девяностые?
Много лет назад. Неважно когда. Очень давно. Я несколько десятилетий гулял, а потом почти несколько десятилетий был трезв как стеклышко. Да, я увлекался опасными вещами. Мне вскружило голову. Это было увлечение, и оно прошло.
Сказалось ли это в лучшую сторону на вашей игре?
Не знаю. Она стала другой.
В каком смысле?
Она стала трезвее. Трезвее, но не яснее. Мне до сих пор приходят в голову восхитительные, безумные идеи.
Какие ваши первые воспоминания, связанные с рок-н-роллом? Когда в конце пятидесятых эта музыка захлестнула страну, Британия еще не оправилась после Второй мировой войны.
Я не читал автобиографию Кита Ричардса, но судя по тому, как ее описывают, со мной произошла та же история: я слушал те же пластинки и учился играть по ним. Люди нашего поколения были первыми, кого не призывали в армию. Благодаря этой свободе мы смогли делать то, что нам было интересно.
Вы обладали свободой, но не благосостоянием.
Нам не нужны были деньги, разве что для того, чтобы купить гитару. Гитара была мечтой, вроде «кадиллака», предметом с обложек пластинок Джина Винсента и его группы Blue Caps и Бадди Холли. Бадди Холли приезжал сюда в 1958-м. У меня не было денег, чтобы сходить на его концерт. Я мог бы так много узнать за один вечер. Зато я видел Джерри Ли Льюиса. Он был настоящим дикарем. Конечно, он не гитарист, а пианист. Но он воплощал в себе тот же рок-н-ролльный дух.
Вы были единственным сыном своих родителей. Ваш отец был менеджером по кадрам, а мать — секретаршей. Каким они видели ваше будущее?
Я думал над тем, чтобы заняться биохимией, но меня безумно тянуло ко всему, что связано с гитарами. Когда мы переехали в Эпсом, оказалось, что в доме есть гитара. Мне казалось, что сам Бог послал мне ее. В округе было мало гитаристов, но один парень из школы сказал: «Тащи инструмент. Я его настрою и покажу тебе пару аккордов». Весь следующий год я обходился тремя аккордами. Гостиную я оккупировал и превратил в свою музыкальную студию. В пятнадцать лет я уже играл в группе. Обо мне узнали, и скоро я стал играть с музыкантами в Лондоне.
Удивительно, что три первых гениальных британских гитариста — Эрик Клэптон, Джефф Бек и вы — выросли в одно и то же время в одном и том же пригороде Лондона, Суррей, и в разное время играли в одной и той же группе, The Yardbirds.
Я познакомился с Эриком позже, чем с Джеффом, уже когда работал сессионным музыкантом. А сестра Джеффа училась в художественном колледже и услышала о странном парне-гитаристе. Ее брат был таким же странным парнем с гитарой, и она подумала, что им стоило бы познакомиться. Она была права. Джефф пришел с самодельной гитарой, и мы с ним обсудили соло в «My Babe» (на сингле Дэла Хоукинса 1958 года соло сыграл Рой Бьюкенен, — прим. RS).
Позже вы спродюссировали великий сингл John Mayall’s Bluesbreakers «I’m Your Witchdoctor», где играл Клэптон. Что вас впечатлило в Эрике?
Его соло в «I Ain’t Got You» The Yardbirds — это нечто. Он был первым из нас, кто понял смысл тремоло. Он глубоко понимает блюз, для него это главное. Он пурист, но играет восхитительно — красиво, лирично.
Вы знаете, на скольких записях вы сыграли в середине шестидесятых, когда работали сессионным гитаристом?
Нет. Когда синглы были в новинку, я их покупал. Самые ранние записи с моим участием у меня есть. Но потом покупать синглы стало бессмысленно. Я играл с группами или другими сессионными музыкантами, которые пытались воссоздать то, что было в чартах, в особенности — ритм-н-блюз в стиле Chess. Я играл эту музыку и жил благодаря ей.
Что вы играете в песне The Who «I Can’t Explain»?
Честно говоря, я не знаю, зачем меня тогда пригласили. Я играю рифф на заднем плане, одновременно с Питом Тауншендом. От меня там никакого толку, меня еле слышно. Но было здорово сидеть с ними в аппаратной и слушать готовую запись. Это высшая привилегия.
Вы участвовали в сольном проекте Брайана Джонса, саундтреке к фильму 1967 года «A Degree Of Murder». Насколько хорошо вы тогда знали участников The Rolling Stones?
Я познакомился с Миком и Китом в фургоне по пути на блюзовый фестиваль в Бирмингеме. Я поехал, потому что очень хотел увидеть Джона Ли Хукера. В итоге мы оказались в гостях у коллекционера блюза, у которого была пластинка Хаулин Вулфа с креслом-качалкой на обложке («Howlin’ Wolf» 1962 года, — прим. RS). Ее только-только завезли к нам. Я не был знаком с Миком и Китом так близко, как с Джеффом, но видел Брайана в клубе. Я видел, как он играет на гитаре слайдом. Я тогда пытался играть вещи Элмора Джеймса, но получалось неважно. И вдруг я понял. Дело было в настройке. У его гитары был нужный строй.
Какие у вас остались впечатления от работы с Брайаном?
По-моему, мне позвонил Стю (пианист и роуди The Rolling Stones Иэн Стюарт, — прим. RS). Брайан знал, что делает. Музыка была прекрасной. Часть была его импровизацией; что-то привнес я. Я точно помню, что играл на гитаре смычком, а у инструмента Брайана была педаль громкости, с помощью которой он мог имитировать звук выстрелов. В студии был меллотрон. У Брайана были новаторские идеи.
Я был удивлен, когда вы сказали, что никогда не встречались с Джими Хендриксом и не были на его концертах. Вы, наверное, единственный британский гитарист, кому не посчастливилось увидеть Хендрикса, когда он приезжал в 1966 году.
Дело не в том, что мне не хотелось его увидеть. Очень хотелось. Но я был занят студийной работой и гастролями с The Yardbirds. Джефф рассказывал мне о парне, который джемовал в Лондонском политехническом и всех поразил. Помню, что на следующий день после того, как я вернулся в Лондон с гастролей Led Zeppelin, Хендрикс играл в Альберт-холле. Я обрадовался и подумал: «Я хочу его увидеть», но потом вспомнил восторженные рассказы о его клубных концертах и решил: «Подожду до следующего раза». Следующего раза уже не случилось. Я видел его только один раз, в нью-йоркском клубе Salvation. Мы были там с друзьями, а он сидел в другом конце комнаты. Я хотел подойти и сказать: «Мне жаль, что я не попал на твой концерт в Лондоне». Но потом он стал собираться, чтоб уйти вместе со своей компанией, да и выглядел он тогда неважно. Я подумал: «Подойду в более подходящий момент». Этот момент так и не настал.
Одна из редчайших записей с вашим участием — «Live Yardbirds!», вышедшая в 1971 году запись концерта The Yardbirds 1968 года в Нью-Йорке. Вы добились, чтобы лейбл отозвал ее. Вы планируете переиздать этот материал?
В последние несколько лет я копался в личных архивах и нашел эти пленки. Тогда мне хотелось засесть с The Yardbirds в студии, записать полноценный альбом. Некоторые песни, которые мы играли живьем, — свидетельство того, что мы двигались в правильном направлении.
Но лейбл сделал запись концерта с наложением записи шума каких-то посетителей бара или болельщиков, радующихся, что кто-то забил гол. Потом, когда Led Zeppelin стали популярными, ее выпустили. Чтобы избавиться от этих воплей, придется сводить запись заново. Потому что этого не было. На видеозаписи выступления Led Zeppelin на датском телевидении нет никаких криков, зрители просто вежливо аплодировали. Было слышно, что они откликаются на музыку.
Насколько время, проведенное вами в The Yardbirds — с Беком и после его ухода, — можно назвать репетицией тех идей, которые вы потом стали развивать в Led Zeppelin. Би-сайд The Yardbirds 1968 года «Think About It» звучит как ауттейк с первого альбома Led Zeppelin.
Да, соло там почти точь-в-точь такое, как в «Dazed And Confused» или «Communication Breakdown». Так я играл в то время — быстро, яростно. Играя в The Yardbirds я реализовывал идеи, которые не мог реализовать как сессионный музыкант. Некоторые из моих находок были удачными, некоторые — нет. У нас была одна песня — «Drinking Muddy Water» (с альбома 1967 года «Little Games», — прим. RS). Я попросил Стю сыграть в ней на фортепиано. Мы придумали аранжировку, записали один дубль и наш продюсер Микки Моуст сказал: «Следующая!» Стю был шокирован. Stones записывались гораздо медленнее и уделяли внимание каждой песне. Тогда я много узнал о том, как нужно записываться — не поглядывая на часы, а расходуя время с умом. Это уже слышно на первом альбоме Led Zeppelin, потому что музыканты знали свое дело.
Название Led Zeppelin придумал барабанщик The Who Кит Мун во время сессии 1966 года, когда записывалось «Beck’s Bolero» Джеффа Бека и вы были продюсером. Но состав группы должен был быть совсем другим.
Состав группы планировался такой: Джон Пол Джонс на басу, Кит Мун, Никки Хопкинс за фортепиано и мы с Джеффом — гитаристы. Это была замечательная, ураганная сессия. У Кита не ладились дела в The Who. Он сказал: «Нам нужно сколотить группу». Предлагались разные кандидатуры вокалистов, в том числе Стив Уинвуд. Скорее всего, Кит рассказал об этом Стиву Мэриотту из The Small Faces. От него об этом узнал их безумный менеджер Дон Арден. Он ответил Киту так: «А со сломанными пальцами ты в новой группе поиграть не хочешь?» Энтузиазм тут же исчез.
Кит придумал название, объясняя это так: «Мы можем назваться Led Zeppelin, потому что группа может двигаться только вниз, как свинцовый дирижабль». Я подумал, что это отличное название. Джефф легко мог назвать собственную группу Led Zeppelin. А мы бы могли назваться «Морковками», это бы ни на что не повлияло. Мы сделали бы то, что сделали.
Давайте поговорим о риффах.
Я люблю говорить о риффах. (Смеется.)
Один из моих любимых — в песне «Black Dog» с вашего четвертого альбома, потому что он очень странный: играется как бы поперек ритм-секции. Кажется, что так нельзя играть, но он работает.
Этот рифф придумал не я, а Джон Пол Джонс. Его было нелегко сыграть. Когда я его играю, барабанщик стучит на четыре четверти. Но «Black Dog» — это больше, чем рифф. Это перекличка между риффом и вокальной партией, бридж и все остальное, что обеспечивает песне развитие.
Гитара — главный инструмент в большинстве песен Led Zeppelin. Но на «Celebration Day» слышно, что бас-гитара играет побочные мелодические партии. В этих песнях очень много всего происходит.
В том все и дело! Имеется рифф. Что с ним дальше делать? Тут ты начинаешь придавать песне форму. Вступление к «No Quarter» игралось на клавишных. Но главная роль отводилась гитаре. К написанию «Heartbreaker» Джон тоже приложил руку. Вступление там гитарное, а потом басовая партия Джона становится главной в куплете.
В чем секрет великих риффов Led Zeppelin?
Рифф должен гипнотизировать, ведь он будет играться снова и снова.
Вы тестируете риффы, играете их раз за разом, чтобы удостовериться, что рифф удался?
То, что рифф удался, чувствуешь инстинктивно. И речь необязательно о гитарных риффах. В эпоху Led Zeppelin большая часть нашей музыки основывалась на риффах. Но была и другая, акустическая часть. «Ten Years Gone» была совершенно другой, там использовались наложения гитарных партий. В этом преимущество группы-долгожителя — ты ездишь на гастроли, записываешь альбомы. Теоретически, мы могли играть что угодно. Мы могли реализовывать любые идеи — если они были дельными, если в них был смысл.
Ваше вступление к «Stairway To Heaven», сыгранное пальцами, — это рифф, повторяющийся и гипнотизирующий. Но в то же время это больше чем рифф. Вступление получилось мелодичным и многослойным.
Я написал это на акустической гитаре. Я сидел дома и экспериментировал, комбинировал разные фрагменты. Я придумал куплеты, переход к соло и финал. Смысл был в том, чтобы напряжение постоянно нарастало. Текста Роберта у меня тогда не было, только вокальная мелодия, которая сочеталась с моими гитарными партиями.
Удивительно, что в финале этой песни звучит только голос Планта. Группа уходит со сцены. Последнее слово остается за ним.
Изначально последнее слово было не за ним. Я придумал еще одну гитарную партию для финала, похожую на вступление, но немного другую. Но я так и не вставил ее туда. Высказывание было закончено. Я подумал: «Пусть Роберт поставит точку».
Карьера Led Zeppelin стартовала стремительно. Первый альбом был записан за тридцать шесть часов; «Led Zeppelin II» записывался на ходу, во время гастролей. Как вам, как лидеру и продюсеру группы, удавалось сохранять такую продуктивность?
Над первым альбомом мы работали методично, с безупречной эффективностью, а на втором скорее старались отразить энергетику гастролирующей группы. Мы не тратили время зря. Я инстинктивно знал, какую музыку мы должны играть. Я хотел совместить все: акустическую музыку, игру пальцами, блюз и рок, риффы, которым я научился от чикагских блюзменов. Рифф к «Good Times Bad Times» сочинил Джон Пол Джонс. У меня был припев. Джон дополнил его барабанно-басовым рисунком. Я подумал: «Ну дела, все просто фонтанируют идеями!»
Вы сформировали группу, подобрали музыкантов. Считаете ли вы, что Led Zeppelin — это ваша группа?
Несомненно. Тогда она была моей. Я приносил материал и решал, что с ним делать дальше. Но я уже говорил о безупречной эффективности — в первый альбом вложились все. Мы все понимали, насколько мы хороши. И мы сразу браковали то, что звучало похоже на что-то из уже записанного. Было одно исключение: «Tea For One», похожая на «Since I’ve Been Loving You». Но это намеренное решение, мы хотели сыграть этот блюз чуть по-другому.
Вас не задела первоначальная негативная реакция прессы?
Я ждал от вас этого вопроса, ведь вы корреспондент Rolling Stone. (Смеется.) Да, нас поливали помоями. Тогда это было обидно. А сейчас? Сейчас мне кажется, что рецензенты ничего не поняли. Есть один аргумент в их оправдание — все наши альбомы не похожи друг на друга. После «Led Zeppelin» и «Led Zeppelin II», вышел «III»: «Это еще что такое? Акустические гитары?» Делались безумные выводы: «Они подражают Crosby, Stills And Nash». Это рецензенты плохо слушали первый альбом — там тоже было много акустической гитары.
Рецензии вас злили?
Они придавали мне целеустремленности. Я знал, на что мы способны. Мы положили всех на лопатки в Сан-Франциско во время первого тура. (Led Zeppelin играли на разогреве у Country Joe And Еhe Fish во время трех концертов в зале Филлмор-уэст в январе 1969 года, — прим. RS). Когда мы двинулись вперед, на новые территории, всем стало интересно, что возродилось из пепла The Yardbirds.
Вы хотели, чтобы Led Zeppelin стали величайшей группой на земле?
Я хотел, чтобы мы стали влиятельной группой. Величайшей? Так смотрят на вещи бизнесмены. Мы всегда собирали аншлаги. В 1973 году мы играли в Тампе, штат Флорида, — пришло более 55 тысяч человек. Во время того же тура в Атланте нас слушали 50 тысяч человек. Если брать за критерий количество слушателей, людей, желающих прийти на концерт, — да, мы были успешны.
Вашими главными конкурентами по продажам пластинок и альбомов в семидесятых были The Rolling Stones?
Я не из тех, кто после выхода альбома принимается следить за тем, как он продается. Он вышел. Это главное. Что же до гастролей, то да, Stones тоже собирали стадионы. Мне они нравились. Чарли (Уоттс, — прим. RS) и Билл (Уаймен, — прим. RS) были отличной ритм-секцией на противоположном полюсе от Джона Бонэма и Джона Пола Джонса.
Однажды в Мюнхене я выпросил у Stones два дня в студии, когда мы записывали «Presence» в 1976-м. Мы были там три недели. Остальные уже уехали домой, а я микшировал и делал наложения. Stones должны были приехать туда, чтобы записать «Black And Blue». Я связался с Миком: «Не дашь мне еще два дня — закончить начатое?». Он сказал: «Ладно».
Мы остановились в одном отеле. Он спросил: «Ну как, получается?» Я ответил: «Звучит здорово». У меня была с собой запись, я отнес ее в его номер и включил. Он спросил: «Это то, что вы за три недели записали?» Я сказал: «Нет, мы записали весь альбом». Он спросил: «В смысле, черновые варианты?» Я ответил: «Нет, все готово. Спасибо за те два дня».
Эта способность концентрироваться — она вот тут (показывает пальцем на голову). Я себя не нахваливаю. Это абсолютный факт.
Вы наконец-то выпустили саундтрек, который написали к известному оккультному фильму Кеннета Энгера «Восход Люцифера». Энгер вырезал вашу музыку из фильма. Что случилось?
Энгера привели ко мне, когда я жил в Пламптоне. Там у меня была студия, где я работал, делал наброски. Я видел «Восход Скорпиона» в артхаусном кинотеатре. Он сказал, что работает над этим фильмом, и что у него уже есть тридцать одна минута. Я сказал, что у меня есть кое-какой музыкальный материал, экспериментальная пьеса, где все инструменты сильно обработаны. Я хотел обойтись совершенно без гитар. Я наложил музыку на отснятый материал. Удивительно, но в ключевых моментах все совпало идеально. Там есть эпизод, где Марианна Фэйтфул пытается подняться по железной лестнице и спотыкается. И в этот момент звучит обработанные табла, как божественное провидение.
Интересное суждения, учитывая то, чему посвящен фильм.
Да. Энгеру очень понравилось.
А потом он передумал.
У меня в подвале дома в Лондоне был аппарат для монтажа фильмов, я подумал, что стоит дать ему им воспользоваться. Женщина, присматривавшая за домом, обнаружила его с большой компанией посторонних людей разгуливающими по верхнему этажу и вежливо попросила их уйти. Разгорелся скандал. Меня там не было. Но он перешел черту и злоупотребил моим гостеприимством. Он ушел, и музыка Джимми Пейджа была вырезана из фильма.
Когда мы еще ладили, я был на гастролях с Led Zeppelin и остановился в отеле Plaza в Нью-Йорке. У меня на руках была первая часть фильма. Я собрал остальных участников группы и сказал: «Вот, посмотрите, послушайте». Постояльцы из номера, расположенного пятью этажами ниже, жаловались на то, что было громко. В этом смысле музыка удалась.
Вы сами были известны тем, что интересовались оккультизмом, в частности — английским мистиком Алистером Кроули. Вы жили в доме Кроули на Лох-Нессе в Шотландии и коллекционировали его книги и связанные с ним вещи. Что привлекало вас в нем?
А что привлекало меня в Данте Габриэле Россетти? Об этом вы меня не спрашиваете, зато спрашиваете о Кроули. И тут все насторожили уши и ждут великих откровений. Короче говоря, я прочитал книгу Джона Саймондса «Великий Зверь: Жизнь Алистера Кроули». Мне было лет четырнадцать-пятнадцать. В целом книга была написана, чтобы очернить Кроули, но там была библиография. Я заинтересовался и прочитал его собственные книги. Это не единственный источник, из которого я черпал вдохновение.
Но к Кроули у вас был не праздный интерес.
Из этой мухи раздули слона. Я знал меру. Если бы не знал, то не разговаривал бы сейчас с вами.
Вы использовали слово «магия» для описания музыки Led Zeppelin. Хотели ли вы отразить в ней нечто большее, чем последовательности нот и аккордов?
Над этим смеются и понимают меня неправильно. Но я знаю, что это для меня значило. Никто не сомневается в том, что музыка пробуждает в сознании образы. Не только моя, не только Led Zeppelin. Классическая музыка тоже. Люди цепляются за то, что меня привлекает в собственном творчестве и искажают это, представляют в неправильном свете. Не думаю, что сейчас стоит поднимать этот вопрос.
То, что у Led Zeppelin до сих пор есть слушатели, и появляются все новые — это заслуга не чьих-то книг. Дело в музыке. И вовсе не в том, что «они разгромили гостиничный номер и выкинули телевизор из окна». Группа жива не благодаря легендам, а благодаря музыке. Когда легенды забудутся, музыка останется.
Кеннет Энгер еще жив. Вы помирились?
Как ни странно, когда мы объявили через сайт о выходе саундтрека, поступило предложение переиздать «Восход Люцифера» с моей музыкой. Я его проигнорировал.
Какой у вас любимый рифф Led Zeppelin?
Сложно ответить на такой вопрос, это все равно что спросить: «Какая ваша любимая песня Zeppelin?» Они все любимые. Все они должны были оказаться частью тех альбомов. (Пауза.) Наверное, «Kashmir». Я знал, что это не очередная гитарная песня. Партии гитары там есть. Но оркестр должен был отражать то, что игралось на гитаре. Оркестровку делал Джон Пол Джонс. Но я сказал: «Джон, надо сделать вот так». Я слышал и знал, как должно быть.
Как мы с Джеффом Беком учились играть в те дни, когда едва могли сыграть соло в «My Babe»? Мы учились играть, переносясь с помощью колонок в комнату, где сидел другой гитарист. Нас пленяло ощущение того, что мы учились так же, как они. Наши интерпретации — мои, Джеффа, Эрика — отражали дух той музыки. Мы ухватили его. Здорово слышать это в своей музыке. Понимаешь, что поработал на славу.
Вы по-прежнему пишете риффы?
Да, пишу. Риффы приходят ко мне из ниоткуда. Вы знаете, где их источник? Никто этого не знает. В один момент я играю одно, а в следующий — совершенно другое. В этом вся прелесть.
Играя новый рифф, вы спрашиваете себя: «Способно ли это сравниться с «Whole Lotta Love»?
Нет. Потому что вряд ли так получится. (Смеется.) Но чтобы узнать, вкусен ли пудинг, нужно его съесть. Возможно, мне стоит выпустить альбом с накопившимися вещами. Подвести итог, отразить мои достижения на текущий момент. В прошлом все было так же.
Что вы играете, когда дома берете в руки гитару?
В основном я играю на акустической гитаре. Гаммы я никогда не играл. Если я берусь играть, то обычно играю что-то знакомое, потом делаю из этого что-то новое. Оказавшись в обществе музыкантов, я начинаю импровизировать. Так было с Джоном и Джейсоном. У Джейсона рождалась идея, и я сразу же ее развивал. Завтра я могу проделать что-то подобное. Хорошо, что у меня есть такой дар.
Вы скучаете по Led Zeppelin — по возможности играть новые риффы с этой группой?
Это было здорово. Led Zeppelin — группа, в которой музыканты мечтают оказаться. Мы были флагманом бескомпромиссной музыки — скучаю ли я по этому? Я хочу, чтобы у всех было так. Нынешние группы не обладают такой свободой, какой обладали мы. Тогда можно было собрать группу и долго играть в ней, развивая свою музыку. Мы инстинктивно чувствовали, что так не только можно, но и нужно делать.
Кажется ли вам новая рок-музыка менее амбициозной?
Сейчас больше ограничений. Творческие и оригинально мыслящие группы скованы ограничениями, они не могут себе позволить играть то, что играли мы.
Правила, которые вы разрушили, снова в силе?
Когда я играл в Neil Christian And The Crusaders, мы получили контракт, но не играли на записях. За нас играли сессионные музыканты. Штатные продюсеры рекорд-компаний обеспечивали их песнями, сочиненными своими дружками. Издание музыки тоже регулировалось контрактом. Это была тупиковая ситуация. А потом появились The Beatles. Рекорд-лейблы принялись охотиться за группами, сочинявшими собственный материал. Секрет успеха The Beatles в том числе и в этом. А теперь кажется, что рок-музыка вернулась в то положение, в котором она была до них. Музыкантов заставляют играть заранее выписанные роли. Но настоящая, живая музыка звучит на живых концертах. И сейчас есть хорошие группы. Если из них не вылепят то, что нужно продюсерам, они — наша надежда на будущее.
Есть еще одна проблема: сами Led Zeppelin. Как хард-роковой группе превзойти ваши достижения? Задали ли Led Zeppelin стандарты, соответствовать которым сегодня тяжело даже вам самим?
Я почувствовал это в 1983-м, когда меня попросили сьездить в тур с Эриком и Джеффом. Тогда я понял, что, в отличие от них, у меня не было сольной карьеры. Единственным новым материалом на тот момент был саундтрек к «Жажде смерти-2». Кроме этого, только песни Led Zeppelin. Не было смысла приглашать вокалиста, чтобы он спел «Stairway To Heaven». Я сыграл инструментальную версию.
В каком-то смысле Led Zeppelin и были вашей сольной карьерой. Вы собрали группу для реализации своих представлений о будущем рока, блюза и гитарных риффов.
Так и есть. Но эта идея не понравится остальным участникам группы. (Смеется.) Я отдал группе все, что мог, вложился без остатка, во всех смыслах. Сложно сказать, правильно я поступил или нет, но так все было.
Чем Джимми Пейдж, игравший песни Led Zeppelin в 2007 году на стадионе O2, отличается от Джимми Пейджа, игравшего их в семидесятые?
Человек меняется. Но базовые принципы должны оставаться прежними. Джимми Пейдж 2007 года играет наслаждаясь жизнью, так же как и в 1957-м, 1967-м и уж точно в 1977 году. Люди недоумевают: «Почему он не продолжил играть, зарабатывать деньги на имени группы?» Потому что я этого не хотел. Я занимался музыкой, которую считал достойной, и этого достаточно. Ни один из участников Led Zeppelin — и в особенности я — не смог бы превзойти Led Zeppelin как группу.
Вам не кажется странным, что Led Zeppelin по-прежнему играют такую важную роль в вашей жизни?
Иногда кажется, что группа по-прежнему существует.
Вы по-прежнему гитарист величайшей группы на земле.
Надеюсь, что я по-прежнему играю роль Джимми Пейджа лучше, чем кто-либо другой. Это ведь важнее всего, правда? Покуда я остаюсь лучшим в мире Джимми Пейджем, все хорошо.
