О «Битлз» написано много. Но судьба трех остающих на эстраде музыкантов этой знаменитой группы продолжает и сегодня волновать миллионы их поклонников. Пол Маккартни, один из лидеров «ливерпульской четверки», привлек в последнее время внимание музыкальных критиков, выпустив сразу же ставший популярным диск «Цветы в грязи». Он выпустил и специальную пластинку для своих почитателей в Советском Союзе.
Б. Неверовский из Ленинграда, А. Хубучава из Зугдиди и многие другие наши читатели просят рассказать о творческой деятельности и личной жизни знаменитого певца и композитора из «Битлз». Думаем, предлагаемое интервью с П. Маккартни поможет удовлетворить эти пожелания.
Роса МОНТЕРО
«ПАИС СЕМАНАЛЬ», МАДРИД.
Он был «краеугольным камнем» группы «Битлз», величайшего в истории рок-музыки феномена. Когда в 1970 году она распалась, блестящие и злые нападки Джона Леннона на него слегка затуманили его образ. Тем не менее Пол Маккартни с завидным упорством продолжает свою музыкальную карьеру: сначала с группой «Уингс», а сегодня — в одиночку. Он женат на фотографе Линде Истмен, имеет четырех детей — 24, 19, 17 и 11 лет (один ребенок — сын Линды, остальные — их общие дети). Сегодня Пол ведет спокойную и скромную жизнь в Англии и не хочет уезжать отсюда, несмотря на то, что британские налоги съедают 98 процентов его доходов.
ТРУДНО БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ
Мы находимся в графстве Суссекс, в двух часах езды от Лондона, где Маккартни владеет прекрасным, но без показной роскоши имением. В амбаре он создал маленькую, но современнейшую студию звукозаписи, где был записан его последний диск «Цветы в грязи», возможно, лучший альбом за все время его сольной карьеры. Вокруг широко простирается английский сельский пейзаж, море сочных лугов, на которых пасутся овцы.
— Меня удивляет, что вы решаетесь выпускать пластинки, уже столько лет выдерживая бремя быть Полом Маккартни. Полагаю, что вам было бы проще устраниться от дел.
— Думаю, это потому, что я действительно люблю музыку. Каждый раз, когда я сажусь сочинять новую песню, это оказывается ни легче, ни труднее, чем было раньше. Но мне это по-прежнему нравится. Садишься за рояль и начинаешь динь-дэн, постепенно тебя захватывает музыка, я воодушевляюсь и говорю себе: «У-у, похоже, что-то получается». Это волнует, как в первый раз. Что касается бремени славы Пола Маккартни, мой способ защиты от этого — не чувствовать себя Полом Маккартни. Он — это знаменитая часть меня, это бизнес. Но внутри я чувствую себя как прежде — парнем из Ливерпуля. Мне нравится . то же. что и раньше. Природа, например. Такие вещи меня внутренне поддерживают, потому что они неизменны. Весеннее пение птиц сейчас совершенно такое же, как в то время, когда мне было пять лет, оно не меняется от того, что я Пол Маккартни. Во мне как бы две личности: одна — знаменитая, которая просто делает свою работу, а другая — это я сам. мое действительное я. Стараюсь их не смешивать.
— Это обычная шизофрения славы?
— Я уверен, что все мы такие. Будучи ребенком, ты говоришь о совести, так? Все говорят о совести. Что же это тот голос, который говорит внутри тебя, если не раздвоение, вид шизофрении? То же самое происходит со мной. Это мое сознание. Мое сознание в этом случае — это часть того, что я называю моим собственным я, а другая часть — это знаменитая личность. Возможно, такое разделение делает меня еще большим шизофреником, но я этого не чувствую. Проблема состоит в том, что известность и богатство приносят с собой определенные трудности. Но именно эти трудности все хотят испытать, не правда ли? Все говорят: «Дайте мне стать богатым, а я уж разберусь с трудностями». Но когда оказываешься в таком положении, это становится бременем, о котором ты не перестаешь сокрушаться. В то время, когда я входил в группу «Битлз», был момент, когда я понял, что нет возврата и уже невозможно перестать быть знаменитым, поскольку даже если бы я ничего больше не создал и уже ничего собой не представлял, то я все равно оставался бы тем, кто входил когда-то в ансамбль «Битлз». И когда я это понял, то подумал: «Что ж, будет лучше, если ты научишься с этим жить, чем сожалеть об этом».
Американское телевидение только что закончило записывать интервью с ним, поэтому Пол был одет с особой тщательностью: в тонкий свитер цвета слоновой кости и красивый коричневый пиджак. Но совсем новые джинсы слишком велики и обут он в умопомрачительные черные спортивные башмаки. У него вид ребенка, которого нарядно одели во все новое по случаю воскресенья, и он чувствует себя скованно. Легко представить себе, что в обыденной жизни Маккартни одевается так же небрежно, как и Линда, которая сегодня щеголяет в каком-то тряпье и старой рубахе, без капли косметики на своем орлином лице. Немолодая, очень немолодая, с фигурой, пострадавшей от родов, и морщинистой кожей, как у крестьянок, изнуренных работой под открытым небом. Крепкая крестьянская мать. Пол и Линда женаты 20 лет. Это не блестящая и воздушная жена, какой должна быть по расхожему мнению жена суперзвезды рока. Но и Пол меньше всего похож на суперзвезду. И его верность Линде такой, какая она есть, — это немаловажный признак другой, более глубокой верности, глубинной связи между тем, что он говорит, и тем, что он делает.
— Но есть люди, которым не удается пережить бремя славы. Вам, похоже, удалось вынести все — и славу, и богатство, и разрыв с «Битлз». Вы выжили.
— Да, думаю, что это правда. Постучим по дереву. Думаю, это правда. Среда, из которой я вышел, — рабочая, это люди, наделенные сверхвыживаемостью. Они всегда находят выход из любого положения и... это непросто, не скажу, что это просто: в моей жизни было много очень трудных моментов. Сейчас, к счастью, это не так, но когда перестали существовать «Битлз», это был кошмар. Я чувствовал себя конченым, мог бы превратиться в бродягу, человеческие отбросы. Жизнь потеряла всякую цель. Не было смысла вставать по утрам, бриться... После разрыва с «Битлз» самым логичным казалось отстраниться от жизни. Но я попробовал сделать это. и через несколько недель понял, что ничего не получается. Я не смог превратиться в жалкого бродягу и разрушить себя. Итак, надо было снова становиться на ноги. Это очень трудный опыт и в то же время достаточно распространенный. Думаю, это как проработать на фабрике 20 лет и вдруг узнать, что ты уволен. Ты задаешь себе вопрос: «Что делать оставшуюся жизнь?» И тобой владеет мысль: «Я ничего не стою. С «Битлз» стоил, а теперь нет». Это очень угнетающее ощущение, ты чувствуешь огромную тяжесть. Конечно, если ты способен преодолеть это, ты выходишь окрепшим. Но такова жизнь. Жизнь — это сложная штука.
НЕОКОНЧЕННЫЙ СПОР С ДЖОНОМ ЛЕННОНОМ
— Первые годы, конечно, были ужасными. Вы остались один, поссорившись в 1971 году с тремя другими членами «Битлз». А тем временем Джон говорил о вас скверные вещи. И вы почти никогда ему не отвечали. Почему?
— Действительно, не отвечал. Видишь ли, я знал, что люблю Джона. И все годы, когда мы писали вместе музыку, были особыми годами. И ничто не может изменить этого. Думаю, что бестактность Джона была просто болтовней. Много шума, крика, но это, как у пьяного, лишено смысла. И я подумал, что если отвечу, то ввяжусь действительно в крупную ссору и к тому же могу еще проиграть, потому что Джон был силен в словах, на этой территории с ним было трудно бороться. Итак, я сказал себе: «Зачем в это ввязываться? Это все равно ничего не даст, и я не выиграю...» Так я это дело оставил. И сейчас я очень рад, что поступил так, потому что мы не затеяли большой свары, и прежде чем он умер, мы смогли снова войти в дружеские отношения. Джон был действительно хорошим человеком, но очень крикливым. Потому мы и назвали его лидером группы, что он кричал громче всех.
Сегодня Полу исполнилось 47 лет, все его волосы покрыты проседью. Он строен и сохраняет моложавый вид, но ангельские лица его типа плохо переносят разрушительное влияние времени. Сейчас щеки у него обвисли и потеряли форму, как у наполовину оплавленной восковой маски. Иногда, если он улыбается и строит одну из своих многочисленных смешных гримас, в его лице проскальзывает двадцатилетний битл, как пленник, заточенный в клетку его увядшего тела. Это вызывает беспокойное чувство, потому что он похож на преждевременно состарившегося ребенка, на карикатуру на самого себя Конечно, у Маккартни игривый характер подростка. Он постоянно шутит с тем бессмысленным и нелепым юмором, который был так характерен для «Битлз». Жестикулирует, играет голосом, изображает самого себя; похоже, он играет бесконечную роль в фильме «Что за ночь после тяжелого дня». Но нет в нем беспокойного и несуразного самолюбования, характерного для звезд, которые постоянно ожидают аплодисментов и своими ужимками напрашиваются на льстивые улыбки свиты. Шутки Пола окрашены застенчивостью, лишены резкости и, похоже, составляют неотъемлемую часть его самого; возможно, он вел себя так ребенком желая быть любимым.
— Получается все же любопытно, что Джон, который вас публично оскорбил и вел себя, как дурной мальчишка, превратился в глазах общественного мнения в хорошего парня, а вы, который всегда тактично молчал и вел себя достойно, будете считаться плохим.
— Но такова человеческая природа. Людям нравятся дурные мальчишки. Людям нравятся Стив Маккуин, Ли Марвин... Крутые парни. Я никогда не был таким. Мне не нравятся драки, я никогда не был хорошим драчуном, поэтому я всегда старался избегать их. У Джона было много проблем. Думаю, что моя жизнь была гораздо легче, чем его. Отец оставил его, когда ему было три года, через несколько лет его мать погибла под машиной у дверей своего дома, его первый брак распался... У него была очень тяжелая жизнь. И он превратился в плохого мальчишку, в крутого парня из фильма. Людям это нравится: их привлекает Хемингуэй со всей этой жестокостью боя быков, убийством, выпивкой и т. п. Их привлекает взбешенный слон. Если ты видишь фильм, в котором появляются два слона и один просто прогуливается и пасется, время от времени трубит, трууу, то ты говоришь «не симпатичный»? Но если врывается, как молния, другой слон, все давит, рушит дом — фильм хорош. Это хорошая телепередача, хороший спектакль. На самом деле, если подумать, это настораживает. Это довольно пугающая черта нашего общества. Когда кто-нибудь совершает одно из этих страшных убийств, когда типы с автоматами врываются в закусочную или школу, это вызывает обожание. Продается больше газет. Однако меня это никогда не привлекало. Я был совсем иначе воспитан. У меня было очень счастливое детство. Единственная моя трагедия — смерть моей матери, когда мне исполнилось 14 лет. Событие, которое, несомненно, сделало меня более суровым, чем я был прежде. Но до 14 лет у меня было, действительно, в некотором смысле идеальное детство.
— Но всеобщую нелюбовь выдержать очень трудно. Я это видела, и по вашей приветливости и манере поведения можно заключить, что вы человек, который очень хочет, чтобы его любили.
— Да.
— Итак, публика больше любит Джона, чем вас. Любит его особой любовью, которой не добились вы. Джон вас публично оскорбил, вел себя плохо, и его обожают. И теперь он мертв, и нет возможности это исправить. Джон победил.
— Да, это верно. Но так сложились обстоятельства. Думаю, что сразу после смерти Джона многие стали говорить: «Все кончено, это был единственный из «Битлз». Потому что он был самым знаменитым из группы «Битлз», к тому же он умер такой смертью... Но и, кроме того, это была, конечно, личность. Но дело в том, что люди начали это говорить, а ты думаешь: «О боже, теперь это действительно укрепит миф». Но надо иметь терпение, ибо случилось так, что после той волны пошла вторая, и люди стали говорить: «Минутку, минутку, дело обстоит иначе. Джон был совсем другим, и Пол тоже был другим». Настоящие фанаты знают, что во мне подлинное. Что я не просто... нежный, как обо мне говорили. Что я написал достаточно сильных, если можно так выразиться, песен. Когда с Джоном у нас возникали доверительные отношения, я начинал открывать о нем правду, которая не имела ничего общего с его внешним обликом. У Джона под всем его обликом скрывалась нежная душа. Но он знал, что людям нравится свирепый слон.
— В прошлом году вы записали пластинку чистого рок-н-ролла «Снова в СССР», но вы ее выпустили только в Советском Союзе. В интервью американскому телевидению вы сказали, что не хотите распространять ее на Западе, чтобы избежать сравнения с Ленноном, поскольку это рок-н-ролл. Вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Сейчас 1989 год, а вы все еще в ловушке, подстроенной Джоном.
— Да. Дело в том, что эта ловушка будет всегда. Но это меня не беспокоит. Это не так уж плохо. Я знаю, что вложил в Леннона, знаю свой вклад в группу «Битлз». И доволен тем, что сделал. Пусть это никогда не увидит свет, пусть все, что я сделал, никогда не получит признания. Ну что ж... Это не так важно.
Пока мы входили в «Битлз», нас обоих считали совершенно равными. А остальное сложилось уже после «Битлз», когда Джон и Йоко стали превращаться в... Видишь ли, если ты готов появиться на обложке своего альбома совсем без одежды, то вызовешь сенсацию. Но я не расположен к этому, потому что застенчив, просто не хочу этого делать. Так что меня легко можно победить. Если я сейчас во время интервью сниму перед тобой брюки, это, без сомнения, будет сенсацией, но ясно, я этого не сделаю. Мне это не нравится. Я превосходно знаю, как превратиться в твердого парня: надо быть желчным, говорить, что в мире нет ничего, кроме рок-н-ролла, быть самым мрачным в мире, одеваться с утра до вечера в черное, как металлист, ходить в шипах, иметь группу, которая носила бы поистине зверское название, типа «Злость»... Я могу это сделать, конечно, могу, это легко. Но просто это не тот образ жизни, который мне подходит. Я знаю таких людей, насмотрелся на это досыта, и мне не понравилось. Это угнетает. Нужно быть очень, очень сильным, чтобы в этом мире музыки публично утверждать нормальные ценности. Чтобы сказать: «Да, мне нравится любовь. И мне нравятся дети». Что? Говорить, что тебе нравятся дети, в мафии рок-н-ролла? Или что тебе нравится семья? Фу! Пошел ты... Но мне нравится. Выходит, что мне повезло, у меня чудесная семья, меня окружает народ из Ливерпуля, рабочий народ, добрый и крепкий, абсолютно нормальный, веселый, симпатичный, дружелюбный и солидарный... глубокий народ. Лучше их никого не встречал и не хочу в действительности больше ничего. Мне не нравится темная сторона. Я не такой... сильный.
«Я ПРЕДПОЧИТАЮ СПОКОЙСТВИЕ...»
— Предпочитаете спокойствие?
— Да, я предпочитаю спокойствие. Но любопытно, если рассматривать то, за что так бешено, как это было свойственно ему, боролся Джон, то я согласен с этим. Вопрос лишь в форме, он это делал так своеобразно, ложась голым в кровать, чтобы бороться за мир.
Я написал песню, которая называется «Трубки мира», и он написал песню «Дай шанс миру», по существу, все мы хотели мира, включая того самого твердого парня. Если рассматривать принципы, которые он отстаивал, в них не было ничего плохого. Все это были хорошие, добрые цели. Знаю, что одним из наибольших удовольствий для Джона было воспитывать своего сына Шона. То есть быть просто папой, только Джон никогда бы не признался в этом публично, в этом вся разница. Я слаб и говорю об этом. Потому что действительно так считаю — таков я, и повторю это, даже если это мне испортит карьеру. Знаю, что не принято говорить подобные вещи в этом жестоком мире рока, но скрывать это мне кажется слишком легко. Труднее, гораздо труднее быть верным себе и показывать себя таким, каков есть. Труднее, потому что вынужден все время терпеть шутки типа «а, он глуп и слаб». Потому что должен все время повторять: «Нет, я тоже писал сильные песни, например «Я внизу». Помните? Это написал я, сделав кое-что хорошее...»
Маккартни — композитор, который имеет наивысший в истории успех, его 43 песни разошлись более чем миллионным тиражом каждая. Это исполнитель, у которого самый большой в мире тираж проданных пластинок, музыкант, имеющий наивысшее в истории число золотых дисков. Среди множества других ему принадлежат такие превосходные песни, как Let it Be, Yesterday, которая была записана в тысячах различных вариантов. И тем не менее этот Пол Маккартни, завоевавший все, кажется, пошатнулся под тяжестью колоссальной пирамиды славы. Леннон, его темный контратип, его почти затмил, смерть Джона, как насмешка судьбы, закрепила этот спор навечно. Маккартни превратился для широкой публики в слащавого, даже вполне заурядного музыканта, и ему отказали не только в будущих успехах, но задним числом пострадал его престиж в группе «Битлз». Он был раздавлен своим двойником, другим, трагедия Пола — это трагедия Моцарта и Сальери, только в этом случае Сальери-Маккартни — превосходный музыкант. Он раздавлен, как если бы мера его достоинства зависела исключительно от человека, который уже мертв. Неудивительно, что у милейшего Пола время от времени вырывается пар горечи, когда речь идет о Джоне. Но всегда очень деликатно и уклончиво.
— А как насчет того, что вы консервативный человек?
— Я не считаю себя консервативным и в действительности таким не являюсь. Я довольно сумасшедший человек и не мог бы входить в группу «Битлз», если бы не был достаточно сумасшедшим. Я такой, поверь мне.
ЛЮБОВЬ СПАСЕТ МИР
— У вас четверо уже довольно взрослых детей. Трудно представить себе экс-битла, ставшего важным отцом семейства.
— С приходом славы возникают проблемы. Поэтому я очень осторожен, воспитываю их как обыкновенных людей, чтобы они общались с нормальными сверстниками. Чтобы у них были корни, как у всех. Мне говорят: «Ты сошел с ума! Почему ты их не отправишь в Итон?» Итон — это элитарная школа. Да потому, что они вернулись бы оттуда, разговаривая как зануды. Мне не нравится этот тип людей, и не хочу, чтобы мои дети были такими. Мы никогда не держали няню для детей. Я в восторге от малышей. Я сам из такой же семьи. Когда я был маленьким, всегда мне кто-нибудь совал ребенка в руки. Нужно было гулять с ним, укладывать спать, качать его. Считаю, что мне повезло. Линда же воспитывалась иначе. Она из богатой семьи, но не имеет ничего общего с семейством Истмэн-Кодак вопреки распространяемым слухам. Однако ее отец — богатый адвокат, и она была воспитана в элитарной семье, которой принадлежат большие дома с кучей прислуги и леденящей атмосферой. И она возненавидела этот мир. Поэтому, когда мы жили в Шотландии, у нас был маленький домик, только с двумя спальнями, и это ее восхищало. И первые десять лет мы воспитывали всех наших детей в этом доме. В одной спали мы, в другой — четверо детей. И считаю, что это хорошо. В той среде, откуда я родом, это считается нормальным. Некоторые мои двоюродные братья живут в таких же маленьких домиках и имеют пo девять детей. Дети спят на матрасах, расстеленных повсюду на полу, и эти дома нельзя назвать ни чистыми, ни чудесными, но детям хорошо, и у них прекрасные сердца.
— Но как сочетается прежний бунтарский образ «Битлз» со строгостью родительской власти?
— Дело в том, что в действительности «Битлз» не были такими бунтарями, как могли казаться. Думаю, что мы всегда были такими же, какими являемся сейчас. Совершенно нормальными. И мы казались немного сумасшедшими, и сама атмосфера 60-х годов была какая-то сумасшедшая. Но это было доброе помешательство. Мы всегда выступали за мир, всегда отстаивали положительные ценности. Не вижу никакой разницы между тем, что я ценю сегодня, и тем, что ценил, когда входил в группу «Битлз». Когда взрослеешь, конечно, немного меняешься, и прежде всего меняется внутренний мир. Мой внутренний мир сегодня, конечно, иной, чем был. Если бы сейчас были 60-е годы, я бы сказал своим детям, например, что свободная любовь — хорошая идея. Но сейчас, в конце 80-х, да еще во времена СПИДа, в этой идее уже нет ничего хорошего. Сейчас говорю, что нужно быть осторожными, осмотрительными. У нас хороший контакт, мы с ними друзья... Очень мило, когда дети говорят нам иногда: «Мама, папа, было бы естественно, если бы мы были хиппи, бунтарями, а вы — строгими родителями, но получается, что у нас все наоборот: мы строги, а вы эксцентричны!»
— Вы себя считаете эксцентричным?
— Да, и это хорошо.
— У поколения 60-х множество потерь. Многие остались на дороге, сломленные наркотиками или головокружением тех лет. Вы оказывались когда-нибудь на краю пропасти?
— Да, в 60-е годы. Когда написал Let it Be. Перед тем как создать эту песню, у меня был период глубокой депрессии. Думаю, что это в значительной мере из-за наркотиков. Не знаю, но это был безумный период в моей жизни, и многие вещи казались мне лишенными смысла. Я посвящал себя тому, что ходил по ночным клубам, цепляя девочек. Не было ничего внутри, под верхним слоем такой бурной жизни. Я помню одну ночь, когда я, лежа в кровати, почувствовал себя по-настоящему плохо. Тогда мне приснился сон, мне снилась мать, которая умерла за много лет до этого. И мама сказала мне: «Все будет хорошо, не волнуйся, все образуется». Это было такое огромное облегчение... После той ночи я написал Let it Be. И этот сон мне помог, действительно помог. Это был первый из случаев, когда я оказывался на краю бездны. Другой был, когда распались «Битлз». Я уехал в Шотландию, несколько дней не вставал с постели и много пил... Все это было так безумно и обыденно, как это может быть с любым в подобной ситуации. Бедная Линда! Она пыталась помочь мне. И она действительно мне очень помогла, потому что у нее железный характер. Она мне сказала: «Это пустяки! Все будет хорошо, не пережинай...» А я: «Нет, я ничего не стою, как я подниму после этого голову, на что я способен, я всего лишь четвертая часть чего-то, и ничего более, сам по себе я ничего собой не представляю...» Линда мне дала силы. А также детей. Когда чувствуешь себя в безвыходном положении, к тебе подходит сын и говорит: «Папа, я тебя люблю». Это помогает. Есть старый фильм, в котором Гэри Грант готов броситься с моста, к нему подходит сын и говорит: «Папа, я тебя люблю, пойдем домой». И у тебя слезы ручьем.
— Вы плачете в кино?
— Дааа... Раньше мне это мешало, я хотел быть настоящим мужчиной и скрывал, что у меня текут слезы, но теперь это меня нимало не беспокоит.
В течение трех лет у него не вышла ни одна пластинка, а теперь в своем диске «Цветы в грязи» он снова касается тех тем, за которые он так дорого заплатил: любовь и семья. В первой песне этого альбома он говорит о том, как знаменитые люди теряют свою душу. Это опасность, которой, без сомнения, коснулся Маккартни, этот рабочий парень из Ливерпуля, поглощенный невообразимой славой и охваченный головокружением, которое обычно дробит кости души. Поэтому, чтобы выйти из этого головокружения, чтобы затормозить ускорение мира, Маккартни вцепился в свои корни — маленький редут реальности, простую крестьянскую жизнь.
Это не звезда, не бунтарь, не тем более самодовольный триумфатор. Это всего лишь человек, затронутый историей, который, несмотря на это, стремится выжить.
— Однажды ваша дочь Мэри вернулась из колледжа и показала вам учебник. В нем говорилось о вас. Что вы почувствовали?
— Это невероятно, да. Я вспомнил, как ходил в школу, читал учебники и видел там Уинстона Черчилля и других. И обычно думал: «Боже, это, должно быть, очень важные люди». И это так странно узнать однажды, что мы вошли в книгу истории. Да, считаю, что мы сделали многое нашей музыкой и нашей позицией. Мы, группа «Битлз», помогли развитию социальных отношений. Больше всего волнует, если обернуться назад и увидеть все, что изменилось, и сказать самому себе: «Мы имели к этому какое-то отношение». А это много значит.
Очень хорошее интервью! Служил в армии, когда его напечатали: удалось выудить где-то газету, и вырезку с этой статьёй хранил потом как зеницу ока в нагрудном кармане х/б. Она и до сих пор жива, лежит где-то в куче старого ритуального хлама.
