Мир обретает надежду

- Это - просто музыка. Дело в том, что у меня не­сколько стилей. То я играю рок-н-роллы, то еще что-ни­будь. А вообще сердце мое тяготеет к мелодичности. Такие мои песни живут дольше других.

- Пол, а почему ты играешь левой рукой?

- Все очень просто - я левша.

Вообще-то начинал я играть на трубе лет эдак в тринадцать. Ее мне купил отец. В то время это был очень модный инструмент. Я уже выучился было играть, но тут понял, что мне хочет­ся еще и петь. А с трубой это было почти невозможно. Тог­да я остановился на гитаре. Начинал играть на обычной, «правосторонней», но скоро понял, что мне неудобно, я быстро устаю. Однажды я увидел фотографию амери­канского музыканта Слима Уитни. Он играл левой рукой! Тогда-то я и заказал себе другую гитару.

Вскоре после этого я, кста­ти, познакомился с Джоном Ленноном. Мне было тогда лет пятнадцать-шестнадцать, И мы стали писать песни. К восемнадцати годам я научился писать вещи, которые нра­вились публике. А до этого нас никто просто не хотел слушать. Сами понимаете, это не очень-то вдохновляло.

- Когда же к «Битлз» при­шел настоящий успех?

- Настоящий успех? Не­простой, вопрос. По-моему, это - наши первые выступления в кабачке «Кэверн» в Ливерпуле. До этого мы были никем, а там стали «звезда­ми». Пусть небольшими, даже по ливерпульским стандар­там, но «звездами». Это бы­ло началом успеха, который затем стал приводить на стадионы, где мы выступали, де­сятки тысяч людей.

- Как родилось название «Битлз»?

- Это - результат умыш­ленной орфографической ошиб­ки. В свое время была амери­канская группа «Крикетс», в которой играл Бадди Холли. Нас особенно поразило то, что это название одновременно имело два смысла: английской игры «крикет» и американско­го «кузнечика». И мы решили пойти по тому же пути. Так и получилось, что из-за измене­ния одной гласной название «Битлз» одновременно означа­ло и «жуки» и набиравшее тогда силу музыкальное направление «бит».

- Какую песню «Битлз» ты любишь больше всего?

- Ну, этот вопрос мне за­давали не раз, и у меня, в об­щем-то, есть готовый ответ. Я люблю самые разные песни «Битлз» самых разных времен. Причем среди них есть такие, которые даже мало кто слы­шал. Но все-таки, наверное, это песня «Вчера». А если быть совсем честным, то это маленькая дурацкая песенка «Ты знаешь мое имя, посмот­ри номер телефона». Ее никто не помнит. Но мне она нра­вится.

- Можешь ли ты вкратце рассказать о твоих отношениях с другими членами «Битлз»?.

- С Джорджем и Ринго? Мы сохранили очень хорошие отношения. У нас были споры, касавшиеся деловых вопросов. Они в итоге и привели к раз­валу «Битлз»: речь шла о слишком больших деньгах. Сегодня у меня очень хоро­шие отношения и с тем и с другим. Мы встречаемся. А с Джорджем даже говорили о том, чтобы вместе написать песни, чего раньше никогда не было. Ведь мы писали все песни на пару с Джоном. По­вторяю, отношения у нас очень хорошие. Сейчас мы стали старше, рассудительнее. Кроме того, у нас была возможность самовыразиться в соль­ных альбомах.

- А есть ли шанс на то, что вы соберетесь вместе и что-ни­будь исполните?

- Трудно сказать. Кое-кто об этом поговаривает. Нам даже предлагали миллион, но нам  казалось,  что это станет шагом назад. «Битлз» просуществовали десять лет. Это не так долго. Но мы оставили свой след. Мы вовремя нача­ли, сделали все, что могли, и вовремя закончили. Возвращаться назад? А не будет ли это разочарованием?

Но загадывать трудно. Мо­жет быть, мы и встретимся когда-нибудь.

- Пол, что ты знаешь о со­ветской эстрадной музыке?

- Ну, что здесь можно ус­лышать? Разве что «Подмо­сковные вечера». Да еще этого парня... Юрия Антонова. Вообще-то мы мало что слышим здесь зарубежного. Я, на­пример, предпочитаю англо­язычную музыку. Что касает­ся болгарской, русской, ру­мынской... Наши познания ог­раничиваются ансамблем пecни и пляски Советской Армии. Но их исполнение, кстати, ве­ликолепное!

- А ты знаешь, что в прош­лом году на международном фестивале радиостанции «Кэпитол» в Лондоне выступали две советские рок-группы?

- Да, «Автограф» и «Диа­лог». И еще я видел по теле­визору отрывки из выступления авангардистского джаза.

Весело! Приятно было видеть, что это происходит в СССР. И это еще раз доказало, что лю­ди везде похожи. Виновата во всем пропаганда. Ни мы не знаем русских толком, ни они нас. Вес эти «холодные вой­ны», «железные занавесы»... Я считаю, что это чушь. Чем. больше люди здесь будут по­нимать, что русские так же, как и англичане, любят поп и рок, тем больше мы и наши дети сможем общаться друг с другом. Да, собственно, это уже и происходит.

Кстати, я и раньше говорил об этом. Когда я узнал, что в России любят «Битлз», у меня сложилось впечатление, что мы как бы лезем в дверную щель, вроде как протаскива­ем свою идеологию. Но ведь мы не хотели тем самым на­вязать капиталистические идеи, не хотели угрожать ком­мунизму или социализму. Но сейчас, в эпоху развития и совершенствования коммуникаций, все труднее становится скрыватъ правду от людей. Мне очень любопытно, что произойдет в ближайшем будущем, лет через десять - два­дцать. Может быть, люди, наконец, получат возможность напрямую общаться. И, вы знаете, это будет здорово для всех. Вместо того чтобы стал­киваться лбами в идеологиче­ских спорах, к чему порой нас призывает Рейган.

- Пол, несколько слов о се­бе, своей семье, хобби?

- Мое детство прошло в предместье Ливерпуля — огромного индустриального города. До него было примерно две-три мили. Это была сель­ская местность, очень краси­вая. В детстве я любил наблю­дать за птицами. А после ус­пеха «Битлз» нам приходи­лось вести сумасшедшую городскую жизнь. Из одной гостиницы в другую, никуда нельзя выйти, прогуляться. Например, в Японии мы могли перемещаться только в поли­цейских машинах. На много лет мы оказались отрезаны от природы. Когда я женился на Линде, а она очень любит природу, что и явилось одной из причин нашего брака, мы ре­шили купить ферму в Шотлан­дии. Мы — вегетарианцы, не едим мяса. С овец берем толь­ко шерсть.

- Это как-то связано с буд­дизмом?

- Нет, просто где-то в кон­це шестидесятых я стал заду­мываться о смысле жизни. Например, я люблю рыбалку, люблю посидеть с удочкой в тишине. Но я всегда отпускаю пойманную рыбу.

Так вот, у нас есть ферма, где можно пожить на природе, к тому же убежать от город­ских проблем. Свои трудности возникают с детьми, когда они живут в городе. Это и преступ­ность, и наркотики. Кроме то­го, «психология города». Пояс­ню: у нас время от времени воз­никают споры с детьми. Од­нажды моя старшая дочь рас­сказала подруге о наших спо­рах. А та посоветовала ей: «Иди и расскажи все в газете». И я подумал — это уже слиш­ком. Я понял, что этому влия­нию нужно противостоять и сделать это можно, только бе­жав из города.

У нас четверо детей. Стар­шей - Хэве - 25 лет, Мери - 18, Стелле -16, а Джеймсу десять лет. Они очень смеш­ные, любят устраивать домаш­ние шоу, кабаре. Они прекрас­ные ребята и, наверное, наши лучшие друзья. У нас нет при­слуги, Линда сама все гото­вит, хотя при нашем достатке мы могли бы иметь кухарку.

- А ты хочешь, чтобы дети пошли по твоему пути?

- Вряд ли кто-то из них станет настоящим музыкан­том, хотя Джеймс увлекается гитарой, любит рок-н-роллы. Его любимый исполнитель - Чак Берри. Стелла играет на пианино. У них у всех непло­хие голоса. Так что музыкан­тов из них сделать было бы нетрудно, тем более что я мо­гу предоставить им свою сту­дию, помочь пристроиться в какую-то группу, сделать свой альбом. Но я считаю опасным подталкивать детей на какой-то жизненный путь. Я бы очень не хотел когда-нибудь услышать от них: «Ты заста­вил нас заниматься музыкой, а мы ее ненавидим. Ты раз­рушил нашу жизнь».

- Твое хобби?

- Живопись. Но главное - музыка. Хотя она и стала мо­ей профессией. Когда у меня есть время, я сажусь за пиа­нино или беру в руки гитару и что-нибудь сочиняю. Вот ведь мистика: можно долго и без­результатно сидеть. И вдруг что-то начинает рождаться. Так же и в живописи.

- Пол, наряду с песнями о любви и дружбе вы создали та­кие вещи, как «Черное дерево и слоновая кость», «Бремя вой­ны». «Трубы мира». Что тебе нравится в этом мире, в людях, что ты осуждаешь?

- Легко все отвергать. На­пример, чернокожих людей. Нас ведь так воспитывали. Я не люблю расизма. Черно­кожие - такие же люди, как и мы. Я за мир, считаю его возможным. В какой-то степе­ни я верю в бога, но не люблю религию, которая приводит к бедам. Арабы и евреи на Бли­жнем Востоке, протестанты и

католики в Северной Ирландии... Моя мать - католичка, отец - протестант. Таким образом, я продукт смешения религий. И с самого начала наша семья решила, что не будет слишком религиозной.

Я верю в семью. Не знаю как у вас, а у нас лет двадцать назад стали говорить о распаде семьи, о том, что она изжила себя. Я всегда считал это глупостью.

Хотелось бы сказать и вот о чем: очень многое поменялось в людях с тех пор, как я был ребенком. Моя тетушка Милл была воспитана в духе Британской империи. Я ее спрашивал «Тетя, почему мы убиваем индусов в Индии и туземцев на Ямайке? Почему мы их превращаем в рабов? Ради сахарного тростника?» - «Нет-нет, - отвечала она, - для них это благо». - «Но мы же убиваем их. Как может быть так, что, убивая, мы несем благо?» - «Нет-нет, мы их приобщаем к цивилизации» Конечно, сейчас это было бы слишком старомодным мышлением. Тетушке уже восемьдесят годков. У нее никогда не было доказательств своей правоты. Она просто верила в то, что ей говорило правительство империи. Она не могла видеть того, что творила империя. Сейчас многое поменялось.

То же самое произошло и со мной после просмотра програм­мы Эй-би-си о России. Тогда я, пожалуй, впервые увидел про­стых советских людей - детей, женщин, крестьян. Мы все - одинаковые. У нас общие за­боты, интересы. И для такого вывода не надо быть полити­ком.

Кстати, мой случай — особый. Если я что-то говорю, об этом потом пишут. Поэтому и сейчас, и в бытность членом «Битлз» я всегда был осторо­жен в высказываниях, чтобы их нельзя было использовать во зло. Тем более что мы го­ворили с молодежью. А ведь мы легко могли бросить в ты­сячные толпы: «Долой прави­тельство!» К чему бы это при­вело, вы можете себе предста­вить. Мы же говорили: «Дай­те миру шанс!», «Все, что те­бе нужно, это — любовь», «Трубы мира» и так далее. Мы пытались сделать добро.

- Пол, что ты можешь ска­зать о положении в британской музыке, престиж которой тра­диционно высок?

- Она вполне здорова. У нас много талантливых ре­бят. Сейчас мы проходим через фазу электроники, синтезации, технизации музыки, когда активно используются компьютеры. Но я думаю, что этот период заканчивается. Мне кажется, люди вновь хо­тят вернуться к естественному звучанию. Об этом свидетель­ствует рост популярности та­ких исполнителей, как Брюс Спрингстин. Люди хотят чего-то человеческого.

- И последний вопрос. Что бы ты посоветовал начинающим музыкантам?

- Прежде всего - никогда не сдаваться. Мы часто испы­тывали разочарование, осо­бенно в начале, когда никто не хотел слушать музыку «Битлз». Поэтому надо полу­чать удовольствие от своего творчества. Я лично люблю сочинять музыку. Не скажу, что нужно постоянно трениро­ваться, репетировать. Так, Ринго, например, приходил и сра­зу играл свою партию. Просто надо любить свое дело и отда­вать ему всего себя. Если во вторник и в среду вас отверга­ют, то в четверг вас могут начать слушать. Всегда надо ве­рить, что придет ваш день. Мы верили! У нас в ансамбле, с самого начала его существова­ния была шутливая поговорка Кто-то в спрашивал: «Что теперь будем делать?» И кто-нибудь отвечал: «Hy, что-то должно произойти!» И это всегда помогало нам. Мы с Джо­ном написали около пятидеся­ти песен, прежде чем одна из них попала на пластинку А ведь мы могли потерять веру на сорок четвёртой или сорок шестой песне. Так что всегда верьте в лучшее.