RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Цена любви гитариста

Однажды Эрик Клэптон написал песню о любви к чужой жене. Она называлась «Лейла». Эта песня погубила группу Derek And The Dominos, а всех ее членов убила физически. Если сопоставить некоторые факты, становится ясно, что за славу Эрика Клэптона всегда расплачивались другие. При этом часто собственными жизнями.

Представьте себе такую историю. Всемирно известный гитарист решает собрать группу, причем так, чтобы никто не знал, что в ней играет именно он. Вот такие у него понты. Пока он организовывает фантом-группу, он влюбляется в жену своего друга. Друг тоже всемирно известен как гитарист и певец. Даже покруче своего подлого коллеги. Изменщица-жена от мужа уходить не хочет, поэтому первый гитарист пишет целую пластинку любовных песен, посвященных ей. Пластинка проваливается на рынке, фантом-группа распадается. Три участника коллектива становятся наркоманами, один из них умирает. Барабанщик сходит с ума, убивает ножом свою мать. Один парень, приглашенный музыкант на том самом фатальном альбоме, разбивается на мотоцикле. (На том же участке дороги спустя год погибает бас-гитарист той группы, откуда его пригласили поиграть.) Тем временем отчим нашего героя — а на самом деле его приемный дедушка — тоже умирает. Герой погружается в героиновую трясину, но альбом медленно-медленно становится хитом, а заглавная песня — самой знаменитой рок-песней всех времен и народов. В конечном итоге изменщица-жена достается любовнику-гитаристу, он слезает с героина, но начинает все чаще прикладываться к бутылке — и новоиспеченная жена от него уходит. Ну кто поверит в такую сопливую историю?

Гитарная деревенщина

Все началось в американской студии Stax, штат Теннесси. К тому времени, когда соул-группа, состоявшая из семейной четы Дилэйни и Бонни Брамлетт, появилась там в 1968 году. Дилэйни Брамлетт после армии решил испытать судьбу в рок-бизнесе, основав группу Shindogs. Ее взяли основным составом революционного по тем временам телевизионного шоу Джека Гуда Shindog — его транслировали в лучшее время, и оно было первой телепрограммой, которая в качестве основного номера представляла в живом эфире рок-н-ролл. Там Дилэйни и познакомился с певицей Бонни Линн (подпевки у Альберта Кинга, Айка и Тины Тернер). Через пять дней Дилэйни женился на ней. Оказавшись в Лос-Анджелесе, дуэт начал собирать вокруг себя замечательную компанию артистов, ядром которой стал пианист Shindogs Леон Расселл. Результатом стала пластинка 1969 года Accept No Substitute. К тому времени слух о группе пополз.

1969-й был для рок-музыки годом решающим: продюсеры начали осознавать, что рок, увлечение которым, как они раньше считали, закончится через пару недель, может прожить еще очень долго. Впервые в истории альбомы продавались лучше синглов, и группы начали вступать в мир стадионов и фестивалей. Можно было грести серьезные деньги. Однако многие артисты тогда же начали разочаровываться в рок-н-ролльном цирке; им категорически не нравились возраставшие напряги, связанные с выполнением договорных обязательств и соответствием ожиданиям публики. Джими Хендрикс распустил Experience и отвалил в дебри штата Нью-Йорк тусоваться и джемовать с Electric Church. Несмотря на то что Fleetwood Mac в 1969 году продавались лучше, чем «Битлз», Питер Грин тоже всерьез задумывался об уходе. И был еще Эрик Клэптон.

Кислые «Сливки»

Cream рухнули в конце 1968 года, а Клэптон отскочил в супергруппу Blind Faith и оказался на бурных американских гастролях. Он услышал дебют группы The Band — Music From Big Pink, и его моментально привлекла ансамблевая игра: это так сильно отличалось от бесконечного солирования участников Cream! Кроме того, загадочные тексты и ощущение корней — запах Дикого Запада. А потом битл Джордж Харрисон поставил Эрику пленку «Дилэйни и Бонни». Их звучание лишь укрепило Эрика в мысли, что нужно двигаться в сторону американского фолк-рока.

Основным элементом, привлекавшим к «Дилэйни и Бонни» рок-знаменитостей (Мик Джаггер говорил: «Лучшее, что я слышал с тех пор, как выпал из своей колыбельки»), было то, что они стали законными белыми интерпретаторами блюзовой музыки.

Для Клэптона «Дилэйни, Бонни и их друзья» стали настоящим мостом между двумя мирами. Эрик пригласил их в турне Blind Faith и сказал своему продюсеру, что больше всего его поразило то, с каким удовольствием они играют.

«По словам Эрика, для него выход на сцену приравнивался к выдергиванию зуба, — рассказывает Том Дауд, его продюсер в те годы. — Он очень ревновал к тому, что всякий раз, когда Дилэйни и Бонни выходили играть, воцарялись веселье и праздник. Он говорил, что они на самом деле хихикают от удовольствия, когда играют. Для него это было чем-то невероятным».

Между Эриком и остальными завязалась тесная дружба. В отелях они сидели вместе, пели песни и играли южную музыку, которую Эрик очень любил. Особенно сблизились они с Дилэйни, и тот поощрял Эрика больше петь, больше писать песни и в конце концов получать кайф от того, что он музыкант.
Американские гастроли обрекли Blind Faith на преждевременную кончину. Супергруппа завершила свое существование.

Эрик стал наемным гитаристом: в сентябре играл с Джоном Ленноном на концерте Live Peace In Toronto, участвовал в сессиях при записи сольного альбома басиста Blind Faith, а также записывался для Леона Расселла в Лондоне. И планировал гастроли по Европе с Дилэйни и Бонни. В середине ноября группа за счет Эрика приехала к нему и остановилась в его поместье Хёртвуд-Эдж в графстве Сэррей.

Эрику хотелось не высовываться, быть рядовым членом группы. Эту тягу к анонимности не разделяли организаторы его гастролей в Германии, которые уже начинались. В Кёльне и Гамбурге группу просто представляли как Cream. Но в программе не только отсутствовали такие номера, как Sunshine Of Your Love, — не было и гигантских соло Эрика. Немецкие поклонники обвиняли в распаде Blind Faith «Дилэйни и Бонни», и отчасти небезосновательно. После четырех песен концерт в Кёльне пришлось прекратить: публика свистела, орала, шипела и швыряла на сцену всякую дрянь. Эрик был в истерике.

Они вернулись в Хёртвуд-Эдж готовиться к гастролям по Великобритании. Зашедшие к Эрику журналисты вынесли такое впечатление, что он стал гостем в собственном доме. Видать, журналисты были в тот день трезвыми. Его прекрасный итальянский особняк приобрел черты дома Эшеров из повести Эдгара По: бесценная коллекция виниловых пластинок плавилась у радиаторов, собаки мочились на дорогие восточные ковры, а тучи марихуанного дыма прорезали хриплые южные голоса: «Але! Почему администраторы не привезли нам бухла?»

Но все равно результатом английских гастролей стал довольно неплохой живой альбом, и Дилэйни, вне всякого сомнения, помог Эрику обрести уверенность в необходимости начать сольную карьеру. Первая пластинка — Eric Clapton — была записана в январе 1970 года в лос-анджелесской студии Village Recorders всем составом «Дилэйни и Бонни», продюсировал и аранжировал ее Дилэйни. Он же и написал практически весь альбом. Продюсер Том Дауд приехал микшировать работу — он возобновил отношения с Клэптоном. Работа завершилась, и Эрик, по-прежнему не уверенный, каким путем ему двигаться дальше, вернулся в Англию участвовать в сессиях звукозаписи со Стивеном Стиллзом, Ринго Старром и Хаулином Вулфом.

В Штатах же тем временем в лагере «Дилэйни и Бонни» случился дворцовый переворот. Споры из-за денег побудили всю компанию во главе с клавишником Леоном Расселлом прыгнуть с корабля и присоединиться к гастролям Джо Кокера Mad Dogs And Englishmen.

«Мы об этом узнали последними, — вспоминал Дилэйни, — и это разбило нам сердца». Понятное дело: семейка получала больше всех денег от отчислений.
Вспоминает Уитлок (басист и вокалист): «Мне уже хватило Дилэйни и Бонни, этой семейной пары, на гастролях. Я позвонил своему наставнику Стиву Кропперу и сказал, что надо сваливать, я так больше не могу. Стив ответил: «А позвонил бы ты Эрику, потусовались бы вместе». Я ответил, что у меня нет денег — их в самом деле не было. Он сказал: «В аэропорту тебя ждет билет. Звони Эрику». Я так и сделал, и Эрик ответил, что ждет меня в гости. Я сел на первый же рейс. Наверное, Эрик не рассчитывал, что я приеду. Но мы начали писать вместе какие-то песни и сказали Роберту Стигвуду (хозяину звукозаписывающей компании RSO. — Прим. ред.), что хотим создать свою группу».

Бобби Уитлок попробовал нанять барабанщика Джима Келтнера: «Тот записывал пластинку с Габором Сабо. Мы же хотели начать играть немедленно. К нам буквально ворвался Джим Гордон — услышал, что Келтнер не может, и просто объявился в Лондоне». Фактически же Джим приехал к Джорджу Харрисону — писать All Things Must Pass, его первую сольную пластинку.

Уитлок и Клэптон сочиняли песни в Хёртвуд-Эдж. Одной из них была Tell The Truth. Рассказывает Уитлок: «Я просто настраивал одну из гитар Эрика на ми, сыграл что-то задом наперед, и все получилось. Когда всходило солнце, сложились слова: «Whole world’s shakin now/Can’t you feel it?/New dawn’s breaking now/Can’t you see it?» Когда Эрик встал наутро, я сказал ему: «Послушай вот это. Что скажешь?» Он ответил: «Я это всю ночь уже слушал».

Песню они записали как свой первый сингл, ее быструю версию спродюсировал на сессиях Харрисона Фил Спектор — человек, который превратил битловский Let It Be в лужу патоки. На второй стороне была записана песня Клэптона — Брэмлетта Roll It Over. Едва сингл вышел, как его тут же отозвали из продажи.
«Нам не понравилось, — вспоминает Уитлок. — Чрезмерно навороченный, слишком быстрый, слишком отдает Филом Спектором. Звук был совершенно не такой, как звучали мы. Нам не хотелось никаких духовых, никаких певичек».
А впервые мир услышал, как они должны звучать, за четыре дня до записи сингла. Они сыграли в лондонском зале Lyceum в благотворительном концерте Фонда юридической поддержки гражданских свобод доктора Спока.

Рассказывают, что они сидели в гримерке и пытались придумать себе название, которое могли бы объявить со сцены. Друзья иногда звали Эрика Делом, и кто-то предложил для группы имя «Дел и Динамики». В конце концов ведущий вышел на сцену и проявил инициативу, объявив: «Дамы и господа! «Дерек и Домино»!»
«Мы собрались просто случайно по жизни, — рассказывал потом Эрик. — Репетировали чуть больше одного дня, но все выглядело так, будто мы играли вместе много месяцев».

«Мы совпали друг с другом, как притертые. Будто старый костюм надели», — вторит Клэптону Уитлок. Эрик снова очутился в составе группы, на сей раз такой, которую, по собственному ощущению, он мог сам контролировать — по крайней мере, вначале. От Cream отмахнуться просто так он не мог: в июне фирма «Полидор» выпустила Live Cream, поднявшийся до четвертой позиции и остававшийся в чартах 15 недель.

А тем времени «Домино» начали гастроли по Великобритании. Эрик постановил, что цена входного билета должна быть один фунт, а его имя не должно мелькать для завлечения публики. В программу входили Tell The Truth и Have You Ever Loved A Woman, но все остальное, вроде Bottle Of Red Wine, Don’t Know Why и Bad Boy, было взято с его первого сольного альбома, который вышел в самый разгар турне. «Домино» собирали ободряющие рецензии, но реакция на пластинку была неоднозначной. Большинство критиков и поклонников все же не могли примириться с Клэптоном в роли обычного члена группы, а не аса-гитариста. И это сказалось на всей дальнейшей его карьере.

Улыбка Джоконды

Зато теперь на сцене он наслаждался как никогда в жизни: критики отмечали новое явление — улыбку Клэптона. Вне сцены жизнь тоже била ключом. В те дни Эрику было трудно поддерживать долгие и прочные отношения с женщинами, он метался от одной к другой. В его прицел попала дочь лорда Харлича Элис Ормсби-Гор, равно как и сестра жены Джорджа Харрисона — Пола. Но, как свойственно любой плоти этого мира, женщина, которой ему хотелось больше всего на свете, была недосягаема: Патти Харрисон, жена его лучшего друга. Харрисон пребывал в блаженном неведении относительно намерений Эрика и даже вышел на сцену с «Дилэйни и Бонни», когда те гастролировали по Великобритании, и спел с ними весьма уместную Everybody’s Trying To Steal My Baby. Ирония оказалась горькой.

В первые месяцы 1970 года Эрик и Патти просто виделись друг с другом. В конце лета, на вечеринке, Харрисон застал их вместе: рука об руку они гуляли по сельской дороге. Тогда он над этим посмеялся, но позже признался, что уже начал что-то подозревать. Но пока Патти осталась с мужем, а Эрик за утешением обратился к ее сестре Поле. Однако именно Патти посвящался тот факел, от которого было суждено вспыхнуть всей его музыке.

Закончив маленькие гастроли в Плимуте, «Дерек и Домино» вылетели в майамскую студию Criteria, где их дожидался старый друг. У Тома Дауда как звукоинженера и продюсера был потрясающий послужной список: Рэй Чарлз, Отис Реддинг, Арета Франклин, Джон Колтрейн и Cream. По мнению Эрика, Том был королем: «В музыкальном смысле я уважаю его чуть ли не больше всех остальных музыкантов на свете, а он даже не музыкант».

Том работал в «Критерии» с Allman Brothers над альбомом Idlewind South. «Домино» приехали в студию и три дня просто играли джем. Несмотря на то что они теперь очень часто работали вместе, когда дело дошло до записи, у них едва набиралось на альбом. Тем более что в студии они впервые оказались сами по себе, не на сессии для других музыкантов. И поначалу они метались.

Тут заходит Эрик и несет с собой репетиционный усилок Pignose и усилитель Champ. Теперь при игре можно было переговариваться. Как только они сплавились все вместе, у организма появилось свое собственное сердце. Но до того как настало это волшебное мгновение, Том Дауд помог им в полном сомнений процессе: «Они поработали вместе над несколькими песнями, но ни окончательной аранжировки, ни текстов у них толком не было. Они начали проигрывать мне свои разнообразные идеи. Я пытался объяснить им, что мало брать те ноты, что ближе их сердцу, нужно выстраивать все в какой-то последовательности. Именно для этого и нужны были джем-сейшны».
В первые дни, когда песни только обретали форму, Том Дауд пытался записывать их ноты и давать им таблатуры, чтобы появилось некое подобие общего языка. На народ это не произвело впечатления. Вот что об этом рассказывал Уитлок: «Сидим мы с Эриком в студии, и тут приходит Том с какой-то диаграммой и цифрами. Я спрашиваю: «Том, это что?» «Цифровая раскладка». Да мы не знаем цифр! Мы знаем, как песни играть. Поэтому в следующий раз он заходит с таблицами аккордов».

Кроме прочего Дауд несет ответственность за приглашение того, кто стал катализатором всего предприятия, — Дуэйна Оллмана. «Я поворачиваюсь к Эрику и говорю: тут у меня Дуэйн Оллман на телефоне, он очень хочет с тобой встретиться. «Ты имеешь в виду, тот парень, что сыграл соло на Hey Jude?» И он начинает играть соло Дуэйна с пластинки Уилсона Пикетта. Да, говорю я, у них концерт, а потом он хочет с тобой познакомиться».

Концерт состоялся вечером. Эрик так описывал свое знакомство с братьями Оллман: «Когда мы ставили машину примерно в полумиле от их открытой площадки, я просто слышал вой его гитары — громче всего остального. Группа просто играла, а потом в воздухе начинала выть эта высокая-высокая сирена. Это было потрясающе. Мы пришли на концерт, сели перед самой сценой, и перед нами оказались братья Оллман. Это нужно было видеть, когда они все вместе! Для начала, они все похожи друг на друга. Все очень худые, все длинноволосые, волосы по ветру мотаются, и рок выдают такой, что просто е... твою мать».
Дуэйн Оллман заметил среди публики Клэптона и просто примерз к месту. Другой член группы — Дики Беттс — не понимал, почему Дуэйн вдруг перестал играть, пока не проследил за его взглядом, не увидел Эрика и не повернулся спиной к залу, чтобы тоже не примерзнуть. После концерта Эрик пригласил Оллманов в студию.

«Мне хотелось, чтобы Дуэйн услышал, что мы сделали. Мы просто поиграли вместе, потусовались, напились и подогрелись какими-то наркотиками. Он просто заглянул в студию, а я его там оставил! Я пытался придумать поводы, чтобы как-то его задержать: «А мы вот что еще можем. А вот эту ты знаешь?» Конечно, он знал все, и мы с ним играли и играли».

Они просидели в студии до утра, и к этому времени Эрик убедил Дуэйна влиться в проект. Тому нужно было отыграть два концерта с его братьями, а потом он обещал вернуться. Позже в тот же день группа попробовала сыграть песню Клэптона и Уитлока Tender Love, которая не вошла в последнюю редакцию пластинки, и записала первые версии Have You Ever Loved A Woman Билли Майлза, а на следующий день, когда вернулся Дуэйн, они сделали Tell The Truth. После небольшой передышки появился еще один кавер — Key To The Highway Билла Брунзи, потом наступила очередь Nobody Knows You When You’re Down And Out. Запись каверов, которые все знали, помогла укрепить отношения в группе, особенно между Эриком и Дуэйном, но теперь уже Оллман вносил свой вклад в композиции Клэптона — Уитлока, например в Why Does Love Got To Be So Bad.

Множество песен родилось во время совместных джемов, поэтому Дауд отдал операторам распоряжение не выключать магнитофонов. Так, когда они играли очередной джем и уже собирались закругляться, Уитлока вдруг посетило вдохновение: «Я сказал: дайте мне двадцать минут. Взял блокнот, вышел в вестибюль студии и записал мелодию и стихи. Потом вернулся и попробовал спеть сам — ничего не вышло. Поэтому мы обратились к старому формату Сэма и Дэйва, когда одну строку пел Эрик, другую — я, а потом мы что-то пели с ним вместе». Так появилась Keep On Growing.

Группа вошла в рабочий режим. «Мы были в хорошей форме: утром ходили в сауну, а днем — загорать и купаться». А еще они делали вот что: принимали наркотики, очень много наркотиков, и непрерывно. Эрик начал флирт с тяжелыми веществами чуть раньше, когда записывался с Джорджем Харрисоном. «Я ударился в кокаин, и парень, у которого я его брал, сказал мне: «Я не смогу тебе его доставать, если ты не согласишься вместе с ним покупать и понемногу героина». А это верный признак того, что они им торгуют, а не оказывают дружеские услуги».

Эрик употреблял героин уже несколько месяцев, но он, Уитлок и Дауд независимо друг от друга пришли к выводу, что их привычки не влияют негативно на процесс записи. Эрик даже говорил потом, что это было золотое время, когда вспоминал, как они записывали Bell Bottom Blues, сочинив его «под мандраксом, лежа на полу».

«Можно определить, — считает Уитлок, — что именно мы принимали, по тому, насколько быстрая песня или насколько медленная. Мы подогревались всем на свете, как и все остальные. На пластинке есть снимок Дуэйна с телефонной трубкой — он как раз договаривался с дилером. Для авиалиний между Мэйсоном и Майами то было горячее время».

Лишь гораздо позже наркотики возьмут свое. А в сентябре 1970 года отношения, сложившиеся еще во времена «Дилэйни и Бонни», присутствие Дуэйна Оллмэна, студийная атмосфера, свобода, которую предложил музыкантам продюсер, чтобы их музыка формировалась естественно, а также вершины интоксикации, которых они достигли, — все это служило созданию невероятно близкой, всеобъемлющей творческой среды. Эту атмосферу Клэптон называл «чревом».

Одна песня игралась чаще других, «по меньше мере пять дней — если не в одной форме, так в другой». Пробные версии всплыли на бутлегах «Домино». И этой песней, разумеется, была «Лейла». Именно она дала название всему альбому и окончательно кристаллизовала его как свидетельство неразделенной любви.
История Лейлы и Меджнуна уходит корнями в древнюю Персию. Сама Лейла не отвергает своего ухажера — возражают родители, отчего история становится похожа на историю Ромео и Джульетты. Иными словами, сюжет не отражал любовных переживаний Клэптона, ему просто понравилось название.
О песне Эрик говорил: «Я понятия не имел, какой в ней будет Лейла. Это была просто еще одна песенка. Когда доходишь в ней до конца, тогда и энтузиазм растет, и ты понимаешь, что у тебя появляется нечто мощное. А когда я ее начинал, она мне не казалась чем-то особенным».

И, вероятно, ничем особенным она бы и не стала, если б с нею не начал развлекаться Дуэйн Оллман. Он предложил этот узнаваемый начальный рифф — ускоренный вариант хода Альберта Кинга с его медленного блюза As The Years Go Passing By. «Лейла» наращивалась мерцающими слоями звука, и в конце ее венчал вопль слайд-гитары Оллмана.

«Роллинг Стоун» описывал «Лейлу» как «семь минут агонии... идеальный блюз, не попадающий в традиционную блюзовую форму» — несмотря на текстуальный кивок в сторону Love In Vain Роберта Джонсона.

«Величие этой песни и ее важность в истории рока и карьере самого Клэптона бесспорны» — такая оценка остается значимой и сегодня, двадцать лет спустя после ее публикации.

Клэптон сам признавал невообразимое величие «Лейлы»: «Я ужасно горжусь этой песней. Владеть чем-то настолько мощным — я к этому не привыкну никогда. Я пытался воссоздать это ощущение снова и снова. Повторить это нельзя, и я понял, что нет смысла и пытаться. Нужно просто оставить все как есть».

И как будто окончательного варианта «Лейлы» было недостаточно, «Домино» выказали дань уважения Джими Хендриксу — записали его самую простую, но глубокую песню Little Wing. К сожалению, Джими ее так и не услышал: через десять дней после записи он скончался в Лондоне от передозы, став первой из множества потерь в жизни Эрика в последующие два года.

Сауна, драгз и рок-н-ролл

После такого осторожного и разрозненного начала у них набралось материала на двойной альбом — но не вполне. Эрик сказал Бобби Уитлоку, что есть место еще для одного трека, поэтому все они сели вокруг микрофона и записали песню Бобби Thorn Tree In The Garden. По ее тексту ни за что невозможно догадаться об истинном источнике вдохновения.

«В какой-то момент мы все жили в таком месте, которое называется «Плантация». У меня тогда были собачка и кот. Один из парней — хозяев дома — сказал, что от них мне придется избавиться, и я ответил, что этого сделать никак не смогу: это мои друзья. В конце концов кота пришлось отдать в дом Дилэйни. А когда я вернулся, то увидел, что хозяин взял и усыпил моего щенка. Я не мог в это поверить. Я знал, что ударить этого парня не смогу, поэтому сел у себя в спальне и написал эту песню. Посадил парня на кухне, сыграл ее ему и сказал: когда-нибудь я эту песню запишу, и всякий раз, когда ты ее будешь слышать, ты будешь знать, что терновое дерево в моем саду — это ты».

И так же внезапно, как они приехали к Дауду, музыканты отправились на свои вторые гастроли по Великобритании, а Тому досталось разбираться с пленками. «Моя работа заключалась в том, чтобы смикшировать все и отправить им свою версию. Я отослал пленки в Англию. Наверное, восемь или девять дней спустя получаю ответ: им понравилось то и это, вот тут хотят изменить, а вот тут немного добавить, и так далее. Единственный спор у нас вышел с Эриком: он жаловался, что его вокал звучит слишком громко. Я сказал: Эрик, если этот альбом будут продвигать популярные радиостанции и ставить его между Фрэнком Синатрой и Тони Беннеттом и если будет непонятно, о чем ты поешь, то его просто не возьмут в оборот. Эрик никогда не задумывался о том, что это может быть критерием. Я был убежден, что петь Эрик может, но ему всегда хотелось спрятаться. Только на этот раз мне не за кем было его прятать».
Том Дауд не сомневается, что запись пластинки «“Лейла” и разные другие песни о любви» — одна из вершин его долгой и славной карьеры. «Когда мы прощались, я сказал группе: это лучший, черт возьми, альбом, которым я занимался со времен The Genius Of Ray Charles в 1959 году. Новая музыка с величайшим исполнительским мастерством. Гитара просто блистательна, ритм-секция туга, как часы, все они — живые детали инструмента, который дышит: сжимается, сокращается, становится громче, затихает, но всегда напряжен и интенсивен. Соло великолепны, тексты и вокал — изумительны. Очень вдохновляет».

Публика с этим не согласилась. Как и в случае с первым сольником Эрика, критикам хотелось «гитар в огне», максимальной дуэли Клэптона и Оллмана, а к балладам все относились как к шелухе. Альбом вышел 16 декабря 1970 года, в американских чартах поднялся до 16-й позиции, а в британские не попал вообще. Когда через два года, в 1972 году, выпустили сингл, он вошел в лучшую британскую десятку и с тех пор регулярно всплывает на высоких позициях в разных опросах о любимых песнях всех времен.

Вывод здесь можно сделать такой: тяга Эрика к анонимности, пусть и наполовину в шутку, наверное, сослужила ему странную службу. На основном рынке США на конверте пластинки вообще не было никаких надписей, поэтому случайный покупатель, роясь на стеллажах, альбом мог и вовсе не заметить. Несмотря на распространение знаменитых значков «Дерек — это Эрик», американская рок-аудитория, судя по всему, не повелась.

То, что оказалось первым и последним американским турне группы, началось в середине октября концертами в зале «Филлмор Ист». Двойной альбом, записанный на них, после выхода в 1973 году расходился лучше «Лейлы». Концертники чаще всего несут в себе много недостатков, но в начале 70-х годов они были просто подарками: Mad Dogs And Englishmen, братья Оллман и Band of Gypsies Хендрикса. А теперь вот вклад «Дерека и Домино». «Мелоди Мейкер» озаглавил свою рецензию «Домино без единого пятнышка выигрывают вчистую», однако сама рецензия была довольно тоскливой по тону: автор сожалел о кончине группы, поскольку в то время ее больше не существовало.
Клэптон вернулся к сессионной работе над первым сольным альбомом Бобби Уитлока, работе с Джоном Мэйоллом и «Стоунз». Что же пошло не так? Если одним словом, то — наркотики. Клэптон впоследствии вспоминал: «Мы разжились огромными количествами кокаина и героина, пока работали во Флориде, и захватили их с собой на гастроли. Сам не понимаю, как нам удавалось играть с теми количествами, которые мы потребляли. Я уже был на грани, я мог умереть. Одна мысль об этом пугает меня до сих пор. Но и группу это измотало совершенно определенно, в отношениях появилась враждебность, которой с самого начала не было. Наркотики раскололи нас».

Мезальянс персоналий, который скрепляли студийный режим и энтузиазм, с которым делался альбом, рассыпался в прах, как только музыканты оказались на гастролях. И наркотики вместо того, чтобы держать группу вместе, попросту изолировали каждого ее участника от остальных. Джим Гордон завяз глубже всех — он продолжал колоться героином. На состоянии его рассудка это пока никак не сказывалось, но товарищи уже беспокоились за его психику.

Уитлок: «Проблемы у него были издавна — болезнь не подкралась неожиданно. Он мне и раньше говорил, что слышит голоса. Достаточно было заглянуть в его глаза, чтобы понять, что души за ними нет. Дома никого нет. Сюрреальное впечатление... У него было большое и доброе сердце, но совершенно не было души. Играл он мощно, прямо как товарный поезд. Левой рукой мог делать одно, правой — нечто совсем другое, а ноги творили что-то отдельное, в чем не было совершенно никакого смысла. Но когда все происходило одновременно, этот смысл неожиданно появлялся. Невероятный талант. Но он был психом и чем больше залезал в героин и кокаин, тем хуже становилось. Он так никогда и не прекратил. Мне рядом с ним не было комфортно, я всегда его немного опасался, поскольку чувствовал, что с его душой не все в порядке».

Они попытались записать второй альбом, который, по мнению Уитлока, «был бы совершенно блестящим». Бобби с Эриком могли бы стать авторами-песенниками мирового класса, они сделали такую попытку в лондонской студии Olympic в мае 1971 года. Некоторые треки, вроде Snake Lake Blues и Mean Old Frisco, вошли в ретроспективную подборку Клэптона 1988 года Crossroads; High появилась на сольном альбоме There’s One In Every Crowd (1975). Но воссоздать обстановку студии Criteria в Лондоне им было уже не по силам. Наркотики сделали всех злобными и неуступчивыми.

Уитлок рассказывает, что Джим Гордон, завидуя авторским отчислениям его и Эрика, выступал инициатором всех конфликтов. «Я был свидетелем того, как Джим вышел из-под контроля и разозлил Эрика. Эрик настраивал гитару, это занимало некоторое время. А Джим встрял: «Ну хочешь, я сам тебе настрою твою е...ую гитару, чувак?» Эрик просто посмотрел на него, отложил гитару в сторону и ответил: «Я с тобой больше играть не буду. Никогда». И я подумал: твою ж мать... вот и говнище полетело во все стороны. Эрик-то не шутил. У Джима Гордона была огромная ударная установка, и он настраивал каждый барабан по нотам, у него на это уходила всегда масса времени, и никто не жаловался».

Они все умерли

В 1986 году Клэптон высказал мнение, что «Дерек и Домино» уничтожило то же, что сделало их великими, — боль. «Это была группа понарошку. И мы все в ней прятались. «Дерек и Домино» — все это было как бы не всерьез. А потому долго продлиться не могло. Мне следовало выйти вперед и сказать, что я — это я. В том смысле, что роль Дерека была прикрытием того, что я пытался увести чужую жену: чтобы я мог написать песню и даже назвать Патти другим именем. Поэтому Дерек и Лейла — все это совершенно нереально. А когда мы разговаривали о нашей семейной жизни с Патти, большинство проблем свелось к тому, что мы очень часто боялись встретиться лицом к лицу с теми реальными людьми, которыми были сами. Мы и до сих пор не можем отказаться от этого притворства, от романтического прикрытия. Конец «Домино» настал слишком рано, и я просто завис, высушенный и выпотрошенный. До этого момента я был никем. Мне было очень трудно признать тот факт, что все это я и что я снова сам по себе».

Трагедии преследовали «Домино» и близких группе людей еще очень долго после того, как она распалась. В октябре 1971 года Дуэйн Оллман въехал на своем «харли-дэвидсон-спортстере» в зад грузовика поблизости от Барлетт-авеню в Западном Мэйсоне, штат Джорджия. От тяжелых повреждений внутренних органов он скончался в больнице. В ноябре 1972 года басист братьев Оллман Берри Оукли на том же перекрестке врезался на мотоцикле в автобус. И тоже умер.

Карл Рэдл вновь вошел в группу Клэптона в 1974 году и оставался с ним до 1979 года. «Мелоди Мейкер» в 1978 году Эрик признавался: «Наш лидер преимущественно Карл. Он — скала. Он — старейшина. Если я в чем-либо когда-либо сомневаюсь, он меня поправляет... Он может философски провести тебя через все, что у тебя случается в жизни. У него есть ответы на все вопросы, что только могут у тебя возникнуть».

Ответа у Карла не нашлось только на одно — на телеграмму Эрика, которой он уволил из группы всех американских музыкантов. Карл очень обиделся. Несмотря на то что он долгое время помогал Эрику выкарабкаться из героиновой зависимости, после такого отлупа он сам погрузился в наркотики еще глубже. В мае 1980 года он умер, очевидно, от связанного с наркоманией воспаления почек, хотя точные обстоятельства его смерти остаются невыясненными. По словам Бобби Уитлока, Карл умер за четыре дня до того, как его тело было найдено. А девушка по имени Кэй — на конверте «Лейлы» есть ее снимок, на котором она подпирает голову рукой, — услышав о смерти Карла, застрелилась. Когда новый басист Клэптона Дэйв Марки спросил Эрика, что он думает по поводу смерти Карла, тот опустил глаза, пожал плечами и сказал, чтобы Дэйв молился. Эрик написал матери Карла письмо, в котором извинялся, что не смог быть с Карлом рядом, когда был ему нужнее всего, но она в смерти сына все равно винила весь музыкальный бизнес.

У Джима Гордона в 70-х годах сложилась блистательная сессионная карьера: он играл с Джоном Ленноном, Traffic, Фрэнком Заппой, The Beach Boys, Лоуэллом Джорджем и другими. Но серьезная проблема с наркотиками не отступала, и состояние его душевного здоровья неуклонно ухудшалось. На Джима стало невозможно положиться, и к 1979 году он остался почти без работы. В тот год он принял предложение поиграть с Полом Анкой в Лас-Вегасе. После нескольких тактов первой песни Джим встал и ушел со сцены — играть он больше не мог. Голоса, о которых он рассказывал Уитлоку, звучали все громче, и разум его охватила параноидная шизофрения. Июньским утром 1983 года Джим проехал пять миль от своей квартиры до дома матери в Северном Голливуде. Когда она открыла ему дверь, он избил ее молотком и оставил торчать в ее груди нож. Приговорили его к тюремному заключению за убийство со смягчающими вину обстоятельствами. По законам штата Калифорния адвокатам очень трудно подавать апелляцию на основании безумия обвиняемого, и ее отклонили, но никто не сомневался, что Джим Гордон серьезно болен.
Большую часть срока он провел в государственной клинике Атаскадеро, но некоторое время сидел и в мужской колонии штата Калифорния. В биографии Эрика Клэптона Крис Сэндфорд утверждает, что, когда в 1983 году Гордон увидел Клэптона по телевизору — тот получал «Грэмми» за «Лейлу», — он впал в ярость, разбил все, что попалось под руку и кинулся на медсестру. В настоящее время он по-прежнему в мужской колонии, и никто из официальных лиц не желает говорить за что. Ходит слух, что в его камере нашли список будущих жертв, в который входят его жена и дочь, его бухгалтер, председатель компании RSO Роберт Стигвуд, Уитлок и Клэптон.

Испытания, выпавшие на долю самого Эрика после «Лейлы», хорошо запротоколированы. Смерти Дуэйна Оллмана, Джека Клэппа (его приемного деда, которого юный Эрик почитал за отца), провал «Лейлы» и отказ Патти Бойд считаются причинами, по которым он ушел в героиновую зависимость и удалился в Хёртвуд-Эдж. Все, конечно, сыграло роль. Скорее всего, Эрик воспользовался героином как оправданием перед звукозаписывающими компаниями, менеджерами, поклонниками и журналистами в период, когда основным принципом творческой работы было «в год по пластинке и турне — или сдохни». Эрик и Патти поженились в 1979 году, но к тому времени Эрик с героина перешел на алкоголь, а это оказалось еще худшей новостью для него самого и для всех близких, в первую очередь для Патти. Она ушла от Эрика в 1985 году, а три года спустя они официально развелись.

Потом малолетний сын Эрика Клэптона в 1991 году выпал из окна и разбился, и безутешный отец написал по этому поводу еще одну дурацкую балладу Tears In Heaven, которая, конечно же, стала бестселлером. А затем от рака умер и Джордж Харрисон. И только обколотому, обкуренному и проспиртованному вампиру Эрику не делается ничего — он высасывает из окружающих людей не только энергию, но и саму жизнь, предлагая миру взамен свой довольно спорный талант, с которым не соглашается огромное количество вполне знакомых с гитаризмом людей. Действительно: а как же быть с младенческой слезой Достоевского?

Никак. Лей-ла-там-парам-па-пам.