Мой Джим Мертв! - Отрывок из книги: The Last Days of Jim Morrison, Stephen Davis

Вначале февраля 1971 года адвокату Моррисона Максу Финку стало извест­но, что его знаменитого клиента убьют или изувечат в тюрьме. И он посоветовал Джиму уехать из страны.

Для бегства была предло­жена Франция как государство, у которого не бы­ло договора с США об экстрадиции по уголовным делам с сексуальным подтекстом.

Через месяц Джим Моррисон пе­реехал в Париж и снял квартиру, представляясь, в зависимости от настроения, либо Джеймсом Дугласом, либо Дугласом Джейм­сом. Чуть раньше (14 февраля) в Париж уехала его подруга Паме­ла Корзон. Она поселилась в гос­тинице George V и встретилась там со своим бывшим любовни­ком Жаном де Бретоем, извест­ным тусовщиком и наркодиле­ром. Семья де Бретой, генеало­гическому древу которой было более семисот лет, владела все­ми франкоязычными газетами в Северной Африке.

 Джим Моррисон приехал четы­ре недели спустя. К этому момен­ту Памела наладила контакты сре­ди парижской богемы при помощи того же Жана де Бретоя. Через него Памела познакомилась с моделью и актрисой Элизабет Ларивьер, известной среди па­рижской богемы под именем Зозо. У нее была большая квартира на правом берегу Сены. Памела узнала, что Ларивьер будет отсут­ствовать в Париже долгое время, и договорилась, что Моррисон снимет ее апартаменты.

В середине марта 1971 го­да Джим переехал в эту квар­тиру на пятом этаже в доме № 17 на улице Ботрели. Требу­ющая легкого косметического ре­монта квартира, тем не менее, яв­ляла собой образец буржуазной роскоши. В комнатах были изящ­ные мраморные камины, паркет­ный пол. Стены украшали гипсо­вые барельефы. В ванной, пропахшей старым парижским водо­проводом, было установлено би­де. По утрам солнце заглядывало в комнату Джима, и он передви­гал письменный стол, обтянутый кожей, к большому окну. К обеду он перемещался в другую комна­ту, вслед за солнцем. Поначалу, приехав во Францию, Джим за­вязал с алкоголем, но через ме­сяц опять принялся за старое. К тому же он снова стал много курить. В это же время у Паме­лы начались проблемы. Ей был нужен героин, а основной его поставщик, граф де Бретой, был в Лондоне. Джим не хотел, чтобы Памела покупала героин на ули­це. Он говорил, что «доставать наркоту— мужская работа». Ве­чером влюбленную в наркотики парижскую богему можно было застать в Rock and Roll Circus - большой дискотеке на улице Де Сэн, сделанной наподобие аме­риканских танцевальных залов. Стены были украшены изобра­жениями английских рок-звезд в костюмах клоунов. В «Цирке» всегда было много «золотой мо­лодежи» и звезд французского кино. Сильнодействующий ки­тайский героин «China White» почти открыто продавался в за­кутках дискотеки. В одной из те­традей Джима, опубликованных после его смерти, было написа­но: «В конце концов китайская дурь угробит тебя».

Июньским вечером Моррисон и Ален Роней - его друг из Уни­верситета Калифорнии (UCLA, приехавший в Париж в мае, за­брели на вершину Монмартра. Играли африканские музыкан­ты, и Джим остановился их по­слушать. Вдали он увидел боль­шой зеленый холм, в самом цен­тре города, и спросил Ронея, что это такое. Ален объяснил, что это Пер-Лашез, из­вестное париж­ское кладбище, на котором по­хоронены та­кие знамени­тые люди, как Шопен, Баль­зак и Эдит Пи-аф. Джим насто­ял, чтобы они немедленно от­правились туда, но из-за жутких пробок поездка на такси заня­ла целый час. Ко времени их приезда ворота кладбища были уже закрыты.

Несколь­ко дней спус­тя Моррисон и Роней верну­лись на это мес­то и долго гуляли среди старин­ных надгробий. Роней сказал, что находит это место неприят­ным. Джим не согласился с этим, признавшись, что ему, наоборот, нравится зловещее спокойствие находящегося в центре города кладбища и что он хочет, чтобы его похоронили именно здесь, на Пер-Лашез.

В начале месяца Джим и Па­мела на несколько дней уехали в Лондон. Ален Роней тоже ока­зался там и забронировал им но­мер в гостинице Cadogan на Слоун-сквер. Памела тут же исчезла, вероятно отправившись в Челси, где в особняке Кита Ричардса про­живал Жан де Бретой. В то вре­мя де Бретой подсадил на геро­ин бывшую поп-звезду Мариан­ну Фейтфул, которая забросила музыкальную карьеру ради бело­го кайфа. Позже Фейтфул писа­ла в своих мемуарах: «Жан был ужасным человеком, из тех, кто везде пролезет. У него был роман с Талитой Гетти, но так получи­лось, что мы стали любовника­ми. Мне нравилось то, что один глаз у Жана был желтый, а дру­гой зеленый, и у него всегда бы­ло много героина. Все дело было в наркотиках и сексе. Он был на­стоящим французом и по-настоя­щему светским человеком. Я же интересовала его только потому, что раньше я встречалась с Миком Джаггером».

Однажды но­чью, когда Джим и Роней ехали по Кингс Роуд в такси, Ален рас­сказал Джиму, что Оскар Уайльд был арестован в той же гостини­це Cadogan за гомосексуализм и позже умер в l'Hotel в Париже. «Будь осторожней, не повтори его историю», - издевался Ро­ней. Джим отреагировал так, буд­то его очень обидели.

Вернувшись через несколько дней в Париж, Моррисон совсем не мог работать. Он вновь пошел в Американскую больницу. По срав­нению с первым визитом, Джим сильно прибавил в весе, так как по­стоянно ел и выпивал много боль­ше обычного. Кроме стандартных рекомендаций прекратить курить и употреблять алкоголь, Моррисону назначили серьезный противоспазматический препарат. Очевид­но, что побочные действия этих таблеток были весьма сильны. Це­лая страница в одной из парижских тетрадей Джима, возможно начатых в то время, была исписа­на одной и той же фразой: «Господи, помоги мне».

Однажды в середине июня Джим Моррисон отправился на прогулку по Парижу. Город буквально утопал в зелени. На на­бережной Де Анжу он сел на па­рапет и начал писать заметки о Шарле Бодлере, который ко­гда-то проживал в мансарде в до­ме напротив. Неподалеку находи­лась недорогая звукозаписываю­щая студия, которую Моррисон приметил для работы. Он арендо­вал комнату для прослушивания на час, чтобы прокрутить записи со своими стихами. Перед тем как уйти, Джим договорился о том, что вернется, чтобы немного по­работать. У «Кафе де Флор», из­рядно «приняв на грудь», Мор­рисон обратил внимание на двух уличных музыкантов - явно аме­риканцев, пытающихся немно­го подзаработать. Одетые как ковбои, они пародировали пес­ни Crossby, Stills, Nash и Young. Пос­ле того как музыканты сыграли «Marrakesh Express» и никто не дал им денег, Джим представился и предложил им выпить. Он рас­сказал о той самой звукозаписы­вающей студии и пригласил по­пробовать сыграть пару песен вместе. Через час трое уже бы­ли в студии. Пятнадцатиминут­ная пленка сохранилась.Джим вел себя вызывающе, и звукооператоров раздражало, что Моррисон был пьян. Обыч­но они записывали классическую музыку и потому заявили Джиму, что «у него и двух придурков, ко­торых он привел с собой», есть полчаса, не больше. Моррисон тщетно пытался заставить их сде­лать хоть что-то. Хиппи-гитарист был еще немного компетентен в вопросах музыки, а второй — обезумевший от счастья вока­лист (еще бы - работать в студии с самим Джимом Моррисоном!) был абсолютно безнадежен. Эти парни не смогли наиграть даже самый простой мотив. Джим сказал: «Давайте по­пробуем вот это. Я написал это сам». Речь шла о новой версии «Orange County Suite», песни,которая была выкинута по крайней ме­ре из двух аль­бомов TheDoors. Текст был по­хож на бредни пьяного челове­ка, но ценность этой песни - последние сло­ва Джима Моррисона, запи­санные за две недели до его смерти. Джим отдал двум хип­пи все деньги, какие остались после того, как он расплатился за студию. Звуко­оператор вручил Моррисону ко­робку с пленкой. Трясущейся ру­кой Джим написал на ней назва­ние своей новой уличной груп­пы: Jomo and the Smoothies.

Теперь уже никто не может точ­но сказать, что произошло в квар­тире Моррисона на улице Ботрели утром 3 июля 1971 года. Толь­ко двое - Памела Корзон и Жан де Бретой были свидетелями тра­гической смерти Джима Морри­сона, но и они оба вскоре скон­чались. Можно с точностью ска­зать лишь то, что истинные при­чины смерти рок-звезды тщатель­но скрываются. Никто не был за­интересован в скандале, поэтому благодаря действиям местных властей удалось поставить диа­гноз, выгодный всем, - обычный сердечный приступ, вместо более правильного, но менее удобно­го - передозировка героина.

Памела Корзон имела несколь­ко версий того, что произошло: одну для полиции, вторую для Але­на Ронея, а третью для своих дру­зей в Калифорнии. Жан де Бретой обнародовал свою точку зре­ния на происшедшее через три дня после смерти Моррисона, предварительно уехав в Марок­ко, где он чувствовал себя в бе­зопасности. Парижский рок-кри­тик Эрве Мюллер опубликовал свои домыслы о том, что, по его мнению, Джим умер днем рань­ше в туалете клуба «Цирк». Сум­мируя подобные иногда сомни­тельные и безосновательные рас­сказы, я попробую восстановить историю последних часов жизни Моррисона.

 Если верить соседям, рано ут­ром Джим Моррисон был взбе­шен. В ярости он распахнул дверь квартиры и пошел в коридор, но кто-то его затащил обратно и захлопнул дверь. Через год жен­щина, которая жила этажом вы­ше, рассказала Зозо, что в ночь, когда их друг умер, она просну­лась от сильного шума. Она при­открыла дверь, насколько поз­воляла цепочка, и увидела «ме­сье Дугласа обнаженного и гром­ко кричащего на лестнице». Па­мела Корзон говорила, что они в тот день с Джимом были в ки­но. Ясным и теплым летним ве­чером они прогулялись по Сен-Поль, прошли мимо старой го­родской стены, где взяли такси. На улице Сен-Антуан они поужи­нали в одном из работающих до­поздна китайских ресторанов. Джим выпил некоторое количес­тво пива. В час ночи они верну­лись в свою квартиру. Джим чув­ствовал себя плохо. Чтобы заглу­шить боль во всем теле, он пил виски прямо из бутылки. Сидя за столом с раскрытой тетрадью, он никак не мог сконцентриро­ваться. Памела сделала кредит­ной картой героиновые «дорож­ки» на зеркале, и они оба стали нюхать наркотик свернутой в тру­бочку банкнотой. Джим включил кинопроектор и поставил плен­ку с их путешествиями. Памела рассказывала, что они распева­ли песни, пока смотрели свои фильмы о поездке в Испанию, Марокко и на Корсику. Джим (на этом сходятся все три версии Па­мелы) поздно ночью сыграл ей старые вещи The Doors, спев да­же «TheEnd». В перерывах меж­ду песнями они снова возвраща­лись к героину.

По словам Памелы, Джим вне­запно начал харкать кровью и ни­как не мог остановиться. В три часа ночи он попросил у Памелы еще дозу перед сном. Когда Па­мела отключилась под действи­ем наркотика, Джим еще не спал. Примерно через час она просну­лась. Джим лежал рядом с ней без сознания, и хрипел, задыха­ясь в какой-то слизи. Такое уже было с ним, и Памела попробо­вала привести его в чувство. Ей это удалось не сразу. Она сильно била Моррисона по лицу, пока он не начал приходить в себя.

Поднявшись, он, очевидно ис­пытывая сильную боль, шатаясь, поплелся в ванную. Кто-то (Па­мела не могла вспомнить, кто из них) включил воду, и Джим сел в ванну. Корзон вернулась в кровать и снова заснула в бес­памятстве. Она проснулась в хо­лодном поту от страшных сто­нов. Моррисон по-прежнему ле­жал в ванной. Его тошнило кус­ками ананаса и кровавыми ош­метками. Через несколько минут Джим сказал, что ему стало луч­ше и что она может идти в спаль­ню. Памела опять легла в пос­тель, и, засыпая, ей показалось, что Джим позвал ее. Примерно через час Памела снова просну­лась. Моррисона не было рядом с ней. Она встала и пошла в ван­ную, но дверь была закрыта из­нутри. Она стала звать Джима, стучать в дверь, но никто не от­ветил. В 6.30 утра Памела позво­нила Жану де Бретою, ночевав­шему у Марианны Фейтфул, ко­торая отчетливо помнит их раз­говор. «Мне нужно идти, - ска­зал де Бретой. - Звонила Паме­ла Моррисон. Я тебе все объясню потом. Я скоро вернусь». Через полчаса он уже был у Памелы. Та была в полуобморочном состоя­нии и бессвязно что-то бормота­ла. Де Бретой успокоил ее, выбил стекло на двери в ванную, повер­нул ручку замка и вошел.

Они нашли Джима Моррисо­на сидящим в ванне. Его лицо было залито кровью, на груди - два огромных фиолетовых кро­воподтека. Вода была темно-крас­ной. Позже Памела сказала, что «впервые за долгие месяцы Моррисон выглядел спокойным. Его голова была слегка наклонена вле­во, на губах застыла улыбка. У не­го было такое безмятежное выра­жение лица... Если бы не вся эта кровь...» Памела стала пытаться привести Джима в сознание, заго­ворить с ним. Она залезла в окро­вавленную ванну. Оценив ситуа­цию, де Бретой сказал Памеле, что в ближайшее время он уедет из города. Парижская полиция уже завела на него досье, обвиняя в торговле наркотиками. Де Бре­той и Фейтфул улетели в Марок­ко в тот же день. Де Бретой ска­зал Памеле, что у его семьи боль­шие связи в Марокко, и если она сможет добраться туда, то ока­жется под его защитой. На теле Джима не было никаких следов насилия, а по французским зако­нам того времени вскрытие про­изводили только при подозрении на убийство. Де Бретой сказал Памеле, что скоро в доме будет полиция и она должна избавить­ся от наркотиков. В этом случае можно было бы сказать медэксперту, что у Джима были пробле­мы с сердцем. Де Бретой уехал от Корзон примерно в 7-30 в суб­боту утром.

Примерно в это же время зазво­нил телефон в доме Алена Ронея. Звонила Памела Корзон. Она за­бормотала испуганным голосом: «Ален, Джим без сознания. Он ис­текает кровью. Ты можешь вы­звать скорую помощь? Ты же зна­ешь, я не говорю по-французски. Он умирает». Памела разрыдалась и бросила трубку. Роней оделся, позвонил в скорую помощь па­рижского департамента по борь­бе с пожарами, так как у них была лучшая бригада спасателей, взял американский паспорт, который может понадобиться, когда при­едет полиция, и поехал на улицу Ботрели.

В 9.30 они были на месте. Перед домом стояли пожарные, скорая помощь, полицейский и неболь­шая толпа зевак. Памела стояла в прихожей квартиры. «Ален, мой Джим мертв, - сказала она. - Я хочу побыть одна. Пожалуй­ста, оставьте меня». Бригада спа­сателей приехала несколькими минутами раньше. Они уже вы­тащили Джима из ванной и по­ложили на пол, пытаясь делать массаж сердца. Когда врачи по­няли, что это бесполезно, Моррисона отнесли в спальню и по­ложили на кровать, накрыв тело одеялом. Приехал инспектор по­лиции и начал допрашивать Але­на Ронея: «Как вы познакоми­лись с мистером Дугласом Мор-рисоном? Он употреблял нарко­тики?» Инспектор был настроен скептически. Он осмотрел квар­тиру, заметив, что поэты обычно не живут в такой буржуазной об­становке: «Если он действитель­но был поэтом, то как он мог поз­волить себе жить в таком месте?» Затем он добавил, что если отчет медицинского эксперта будет убе­дительным, полиция выдаст сви­детельство о смерти и разреше­ние на захоронение. В против­ном случае будет начато рассле­дование.

Памела сказала Алену, что спус­тила в туалет все наркотики. Она пошла в спальню с пачкой сбор­ника стихов «Американская молит­ва» и, закрыв книги на ключ в сто­ле Джима, начала сжигать бума­ги в камине. Все, где стояло имя Джима, превратилось в пепел. Она уничтожала все, что могло бы свидетельствовать об арестах Моррисона в США. Затем Па­мела взломала каминной кочер­гой дверь в комнату Зозо и вы­шла из нее в роскошной норко­вой шубе: «Теперь она моя. Зо­зо все равно никогда не вернет мне деньги, которые мы запла­тили вперед за квартиру». Ален едва смог убедить Корзон в том, что у нее уже и так достаточно проблем, и Памела повесила шу­бу в туалете.

Вскоре пришел медэксперт, невысокий, коренастый мужчи­на средних лет с черной сумкой в руках. Согласно правилам, док­тор попросил Алена Ронея присут­ствовать при осмотре тела, но тот отказался. Появилась Памела, на­ходящаяся, очевидно, в состоя­нии транса. Она взяла доктора за руку. «Сэр, это мой прекрасный муж», - сказала она по-английски безумным голосом. Осмотр был закончен быстро. Доктор вышел и попросил Алена перевести сло­ва Памелы. Он осведомился о воз­расте покойного и был крайне удивлен, услышав, что ему было двадцать семь: «Я собирался на­писать пятьдесят семь». Эксперт спросил, употреблял ли Джим когда-либо наркотики, и получил отрицательный ответ. Роней по­пробовал рассказать о приступах кашля, но доктор его остановил. «Хорошо. Все понятно, - сказал он. - Отнесите эту форму в регис­тратуру вашего района, и там вы получите свидетельство о смер­ти». Затем он принес свои собо­лезнования Памеле и ушел.

Примерно в полдень Роней и Корзон отправились за свиде­тельством о смерти. Женщина, которая в одиночестве работа­ла в офисе, просмотрела доку­менты и сказала, что их требо­вание указать в свидетельстве, что смерть наступила по естест­венным причинам, было откло­нено. Она набрала чей-то номер и передала трубку Алену Ронею. Префект полиции приказал Кор­зон вернуться домой в течение десяти минут.

Полиция приехала через пол­часа. Они застали Памелу в спаль­не, сидящей рядом с телом Джи­ма и держащей его за руки. Поли­ция быстро осмотрела квартиру, но свежий пепел в камине остал­ся незамеченным. Инспектор Бе­ри, производивший осмотр, явно чувствовал что-то неладное. Он потребовал повторного осмотра тела. Двадцать лет спустя он сооб­щил в интервью, что, по его мне­нию, Джим Моррисон умер от пе­редозировки наркотиков.

С момента смерти Джима про­шло уже двенадцать часов. Еще один врач приехал примерно в шесть часов и после минутно­го осмотра заявил, что находит странным, что столь молодой человек, очевидно с хорошим здоровьем, умирает подобным образом. Роней рассказал о при­ступах кашля и о том, что Мор-рисон сильно пил. Эксперт заявил, что в этом случае ему ни­чего не остается, кроме как на­писать, что мистер Моррисон умер в результате сердечного приступа. Памела потеряла са­мообладание и расплакалась. Затем у нее начался нервный припадок. «Валиум! - кричала она. - Мне нужен валиум! Не­медленно!» Роней объяснил, что все имеющиеся в доме таб­летки спущены в туалет. Паме­ла начала крушить мебель и ус­покоилась, только когда нашла несколько пилюль из своих ста­рых запасов. Затем Корзон ска­зала, что хочет кремировать Джима, а прах развеять. Роней объяснил, что во Франции это не принято и перед кремаци­ей всегда проводят вскрытие. Он рассказал Памеле о Пер-Ла-шез и предложил похоронить Джима именно там, рядом с Шо­пеном, Сарой Бернар, Мольером и Дебюсси. Памела согласилась. Она начала рыться по всем кар­манам Джима и складывать день­ги в стеклянную вазу.

В тот же день в полицейском участке инспектор Бери выдал им свидетельство о смер­ти (время смерти стояло 14-30) и разрешение на захоронение. В понедельник, после второй ночи, проведенной в квартире с разлагающимся от жары те­лом, Памела согласилась на то, чтобы похороны состоялись как можно скорее. Роне дого­ворился, чтобы Моррисона по­хоронили на Пер-Лашез, ссыла­ясь на то, что Джим был извест­ным американским поэтом. Пер­вое место, которое было предло­жено для захоронения, находи­лось рядом с другим знаменитым писателем, Оскаром Уайльдом. Роней был в шоке. Он насто­ял, чтобы Моррисона захоро­нили в другой части кладбища. Место нашлось на другой сторо­не холма, рядом с мемориалом жертвам фашистского террора в Париже. Похороны были на­значены наутро 7 июля, вере­ду. В понедельник после обеда в квартиру пришли гробовщи­ки. Тело Джима одели в слиш­ком большой для него костюм и положили в слишком малень­кий для его роста деревянный гроб, самый дешевый из имев­шихся в похоронном бюро. Па­мела собрала все свои фотогра­фии, которые у нее были, и по­ложила их в могилу...