Мой любимый винил (фантастическая юмореска)
Посвящается всем любителям винила
Тахионный звездолет «Збышек» бесшумно пожирал пространство. В корабле царила непривычная тишина. Одинокий, словно вырвавшийся за пределы Млечного Пути компонент двойной звезды, капитан Вольдемар Хабловский праздно шатался по безлюдному кораблю. Мысли Вольдемара неуклонно возвращались к припрятанной в стенном шкафу резиновой кукле. Он прикупил ее года два назад и до сих пор не решился пустить в «эксплуатацию». Сейчас Хабловский был один как перст – лучшего момента опробовать залежавшуюся «обновку» не найти. Но Вольдемар почему-то медлил, не решался – потому, что не ощущал себя в полном одиночестве. Он не чувствовал себя перстом.
Это был не обычный полет, не обычное задание. Он пребывал в неведении относительно наглухо задраенного в спецотсеке груза. Поместили ли в бокс звездолет с Иполнителем на борту, как это было заведено у людей Полифемцева, или там находится беспилотный корабль? А может, Вольдемар везет пустоту? Этого бравый капитан не знал, но знал, что вместо несостоявшихся учений землянам пришлось вступить в реальную схватку с неведомым противником.
Вольдемар возвратился в рубку и плюхнулся в кресло. Хронометр Горожанина показывал 23.50. Ждать недолго: в 00.00 он вскроет пакет и перестанет теряться в догадках. Скорее всего он прочтет имя Исполнителя, а также получит сведения о марке его звездолета и времени и месте «спуска шлюпки». Не исключено даже, что этим Исполнителем окажется Айвэн Фул – на подчиненных Полифемцеву пирсах при выборе пилота, как правило, метают жребий.
За две минуты до полуночи Хабловский взломал печати и вскрыл секретный пакет.
Содержащийся в пакете приказ поверг его в недоумение. В 02.00 капитану «Збышека» предписывалось залечь в анабиозный «спальник». После подъема по сигналу таймера ему приказывалось совершить несколько маневров (отвлекающих вероятного противника?), после чего взять курс на Землю и посадить корабль на внутреннем пирсе ДБ.
Вольдемар достал из кармана галету и задвигал квадратными челюстями. Выходит, так и не представившийся хозяину гость уйдет на задание без его, Вольдемара, традиционного благословения, обыкновенно выражающегося в шлепке по ягодицам.
Задетый недоверием начальства, Вольдемар безошибочно вскрыл нужную панель. Глаза его превратились в узкие щелки, он погрузился в непростую работу. Более получаса напряженных усилий увенчались успехом. Полку электронных «жучков» прибыло: Вольдемар установил-таки контроль над контролем. В 01.03 он обозрел электронные потроха на дисплее и убедился, что его самопальный «жучок» игнорируется корабельным Главным Компьютером наряду с ранее усевшимися на схему тучами аналогичной электронной саранчи от Полифемцева сотоварищи.
Удовлетворенный морально, он покинул рубку и направился в каюту, дабы удовлетвориться сексуально. В коридоре дорогу ему перебежала крыса размером с барсука или енота. Но неприятная встреча не смогла расстроить Вольдемара, спешившего на рандеву с резиновой куклой. Первая брачная ночь космического волка с надувной незарегистрированной женушкой обещала быть скоротечной, ибо до закладки собственного тела в анабиоз оставалось минут сорок пять.
На всякий пожарный заперев дверь каюты, Вольдемар отвернул несколько винтов и демонтировал пластиковую панель. Из укромной ниши он вынес безжизненное пока тело искусственной красавицы на середину каюты, на свет и, выискивая ниппель, начал расправлять сложенную на манер надувного матраса оболочку, имевшую приятный цвет загоревшей под южным солнцем белой женщины, намереваясь вдохнуть в нее новую жизнь мощными легкими никогда не курившего человека.
И в ужасе отпрянул от куклы: гладкая кожа резиновой девственницы была обезображена ужасными рваными ранами, нанесенными ей обезумевшими от голода и тоски корабельными крысами.
* * *
Хабловский очнулся от анабиозного сна в середине сентября. До Земли было рукой подать, и капитан занялся демонтажем самопального «жучка». Приведя штатную схему в состояние «как принял, так и сдал», Вольдемар подключил блочок-анализатор к корабельному компьютеру и определил координаты спуска «на вакуум» неведомого груза. Сброс произошел в секторе космоса, примерно равноудаленном от космических комплексов «Платиновый город», «Бюракан» и «Гамак». Кроме того, приборчику удалось определить и массу выпущенного из спецбокса в космос звездолета. Зафиксировав информацию в крупной стриженой голове, Вольдемар приступил к следующему этапу дилетантского расследования.
Теперь он имел полное право осмотреть освободившийся бокс. В результате осмотра в руках Хабловского оказался пластмассовый диск красного цвета двенадцати дюймов в диаметре и двух-трех миллиметров толщиной, имевший на каждой стороне едва заметные углубления, предположительно предназначавшиеся для круглых бумажных этикеток. Именно предположительно, ибо сами наклейки отсутствовали. Вольдемар идентифицировал диск как старинную виниловую пластинку, о которых что-то слышал краем уха. Будто бы они имели широкое хождение в ХХ-м веке, а в конце его как-то сразу исчезли. Он вдруг сообразил, что красное антикварное чудо подброшено в бокс намеренно, с какой-то целью. Даже злонамеренно. Но кем: пресловутым «нейтральным» персоналом закрытых пирсов Полифемцева, или экипажем доставленной на место «шлюпки»?
Вольдемар понимал, что если он прочитает диск, многое прояснится. Но как это сделать? Ему никогда не приходилось с такой рухлядью, тем паче с аппаратами для воспроизведения с нее информации. Образцы и того, и другого можно отыскать в Политехническом Музее и Музее Техники по возвращении на Землю, но тогда не избежать вопросов о том, где удалось Хабловскому раскопать такой поистине бесценный раритет.
Внезапно блеснувшая мысль о том, что находка может быть каким-то образом связана с космическими пришельцами, бросила Вольдемара в жар. Он устало опустил ширококостный зад на первую попавшуюся горизонтальную плоскость и призадумался.
Несмотря на далеко идущие последствия, докладывать по начальству о находке он не собирался, во всяком случае сразу же по прибытии на Землю. Если это элементарная проверка на вшивость, ему крепко не поздоровится. А если нет? Черт побери – это же Айвэн Фул подает ему знак, вдруг осенило его. Фул, как кстати, и сам Хабловский, увлекается старинной музыкой. Или это...
Так и не остановившись на какой-нибудь версии, Вольдемар покинул бокс. До Земли оставалось несколько дней пути, а капитан не был уверен даже в том, сможет ли он после посадки вынести находку из корабля незаметно от по-крысиному наглых и вездесущих сволочей из Отдела Внутренних Расследований (ОВНУР), Отдела Благонадежности Аппарата (ОБА), Охранной Службы (ОС) и Отдела Опрессии (ОО). Именно этих, а не каких-нибудь других сволочей: всем участвующим в операции сотрудникам Департамента Безопасности (ДБ) было заранее известно, что по возвращении они должны приземляться на пирсы родного Департамента. Это была одна из немногих уступок, предынфарктно выторгованных Шефом у действительных членов Комитета Ксенологических Контактов (ККК). Недооценить важность этого шага мог только безнадежный кретин, а капитан «Збышека» таковым не являлся.
Вольдемар зашагал к каюте, где намеревался принять на грудь граммов сто-сто пятьдесят хранящегося в сейфе представительского коньяка, но вдруг остановился как вкопанный. Черт возьми, зачем дожидаться приземления и потом связываться с провонявшими пылью музеями и запасниками, бесконечно отрываясь от топтунов ОБА, когда можно изготовить аппарат для чтения винилового диска прямо здесь, в корабле, самому?!
Заглянув в рубку и проделав необходимые рутинные процедуры, Вольдемар проследовал в технический отсек, обычно называемый мастерской.
Для начала Вольдемар поместил диск в анализатор. Пока прибор приходил в себя после вызванного невиданным раритеом электронного шока, Вольдемар оседлал компьютер. Ответ его разочаровал. В памяти железного ящика не содержалось никакой информации о подобных носителях – слишком специфической и безнадежно устаревшей оказалась область знаний, к которой волей случая пришлось прикоснуться бравому капитану.
Однако Вольдемар узнал, что так называемые грампластинки изготовлялись из винила, окрашенного в черный цвет и являлись проводниками музыкальной культуры в широкие слои населения, позволяя этим самым слоям прослушивать в домашних условиях любимые музыкальные и литературные произведения и активно проводить досуг. Усвоив эту сногсшибательную информацию, капитан плюнул электронному дураку в железную голову и обратился к завершившему работу анализатору.
Анализатор потрудился на славу. Вытирая взопревший лоб, Вольдемар прочитал, что на изготовленной из виниловой пластмассы пластинке записаны только акустические сигналы, ее наружный диаметр равен приблизительно 300 миллиметрам, толщина равна 1,5...2 миллиметрам, диаметр центрального отверстия составляет 7,2 миллиметра, а ширина спиральной канавки колеблется в пределах 40...50 микрометров (микрон). Напрягши мозги, Хабловский вспомнил, что устройства для считывания информации с грампластинки назывались проигрывателями – то есть так же, как и современные аппараты воспроизведения звукозаписи с компакт-дисков, нанокристаллов и всего такого прочего.
Как же должен выглядеть этот чертов проигрыватель мезозойской эры? На каком принципе он может быть построен?
Перед отважным капитаном, решившимся пуститься в одиночное плавание по загадочным волнам механо-электрической звукозаписи, стояла масса и других трудных задач. К тому же его сильно смущал упоминавшийся компьютером именно черный винил, а Вольдемар, отнюдь не слепец и не дальтоник, ясно видел перед собой красную пластмассу. Но мастерская «Збышека» обладала широчайшими возможностями, поэтому новоявленный Шарль Кро, а скорее даже Томас Алва Эдисон очертя голову бросился в очередную из многих своих авантюр.
Как известно. Эдисон разработал чертежи фонографа всего за три недели, а изготовление прибора поручил помощнику Джону Круеши. Вольдемар предполагал разработать чертежи за двое суток. Золотые руки Джона Круеши должны были заменить связанные с компьютерами роботы. При параллельном проектировании и изготовлении узлов и деталей на воплощение безграмотных чертежей в металл Вольдемар отводил жалкие двадцать четыре, максимум тридцать шесть часов. Он также рассчитывал выиграть уйму времени, используя существующие уксилители и акустику, сосредоточившись исключительно на «реконструкции» проигрывателя. За оставшиеся до прибытия на Землю четверо суток предстояло завершить всю созидательную работу, переписать информацию с красной пластинки на современный миниатюрный носитель и успеть уничтожить как раритет, так и обещавшее стать довольно громоздким устройство для его воспроизведения. Запланированных подвигов не существует, но тому, что собирался осуществить Вольдемар Хабловский, суждено было стать именно таким подвигом.
Подкрепившись кофе с лимоном и сдобными булочками с джемом, Вольдемар взялся за дело с невозмутимостью шизанутого меломана, у которого в первом часу ночи вдруг возникло неодолимое желание прослушать при уровне 96 ДБ «Песнь о земле» Густава Малера. Капитан «Збышека» сносно бренчал на рояле и с грехом пополам дудел на трубе, но в виниловых носителях смыслил гораздо меньше, чем хавронья в гнилых марокканских апельсинах. Он носился с интриговавшим его красным диском от анализатора к компьютеру, от компьютера к роботам и обратно, словно курица (по другой версии, заяц) с красным пасхальным яйцом и вскоре совершенно залапал, захватал, запачкал действительно почерневшую от подобного неджентельменского обращения несчастную носительницу акустической информации. Откуда же было знать живущему в эпоху тахионных звездолетов и звуковых нанокристаллов Вольдемару Хабловскому про девиз давным-давно почивших в бозе сверхаккуратных коллекционеров винила:
- Пожалуйста, слушайте, но руками не трогайте!
* * *
Оставшиеся до прибытия на землю четверо суток капитан «Збышека» прожил на едином дыхании. Работа захватила Вольдемара целиком. Шаг за шагом Вольдемар приближался к финишу технического марафона.
К исходу четвертых суток стало ясно: подвиг состоялся. На верстаке корабельной мастерской возвышался рожденный в адских муках проигрыватель виниловых пластинок – уродливое чудовище массой четыреста пятьдесят один килограмм. Случись необходимость вывезти его из звездолета, понадобился бы электрокар.
Как можно дольше отягивая оргазмически сладкий момент истины, Хабловский неторопливо состыковал проигрыватель со штатным усилителем, проверил табельные акустические системы и с замирающим сердцем включил громоздкую установку. Затем взял залапанный за эти четыре сумасшедших дня красный виниловый диск и засунул в приемную щель самопального проигрывателя. Тут он вспомнил, что собирался переписать имеющеюся на диске информацию на современный носитель, и подключил к усилителю универсальный портативный лэнгвидж. Затем с благоговейным трепетом надавил на пусковую кнопку.
Спустя секунд пять из динамиков полилось рваное шипение, сменившееся протяжными утробными звуками.
- Хар-тры-чис-бак! – изрыгали динамики считываемую суперпроигрывателем информацию, по всей вероятности, все-таки сильно закодированную.
Вольдемар как завороженный машинальноподсчитывал словно отхаркиваемые динамиками «хар-тры-чис-баки», потом принялся истово вращать ручки настройки. Менялась скорость вращения пластинки, высота и тембр звука, но «хар-тры-чис-баки» так и остались «хар-тры –чис-баками». Минут пять Хабловский не мог поверить в происходящее, затем успокоил себя тем, что имеет дело с профессионально зашифрованной информацией. Остановив проигрыватель, он трясущимися руками подключил к усилителю гамма-одноразовый дешифратор.
Проигрыватель, мысленно названный автором «Пионер» («Первый»), был запущен вновь, но выдаваемые колонками звуки стали еще более неразборчивыми. Понадобилось еще несколько минут для того, чтобы Вольдемар окончательно уяснил: сеанс звуковоспроизведения не состоится, и он не сможет активно провести свой досуг.
Когда растаял в воздухе последний утробный звук, Хабловский попытался извлечь пластинку из загрузочного паза, но вдруг сообразил, что в спешке опытно-конструкторских работ забыл предусмотреть устройство выдачи дисков после проигрывания. Обламывая отросшие ногти, он в течение трех минут пытался заполучить пластинку обратно. пока не догадался использовать пинцет. Красный винил начал раздражать его, как мулета в руках тореадора раздражает быка. Душевное неравновесие логически вылилось в неравновесие физическое: Хабловский споткнулся о напольный кабель, выскользнувшая из неуклюжих лап пластинка с размаху ударилась о рифленый металлический пол и – о ужас! – раскололась на четыре неравные части.
Это было уже выше всяких сил. Застонав, как смертельно раненный инопланетянин, Вольдемар подобрал с пола кроваво-красные осколки своей мечты и, сложив их плоскую картонную коробку, медленно повернулся к выпившему из него все жизненные соки «пионерскому изобретению».
И тут на глаза капитану «Збышека» попалась штатная табельная «балда» - так звездолетные бортмеханики называют восьмикилограммовую кувалду на длинной ручке. Разъяренный Вольдемар обрушил тяжкий пролетарский молот на недошенного «Пионера», забыв отключить его от корабельной сети и штатного усилителя. Когда взмокший и вконец обессилевший молотобоец позволил себе расслабиться, от почти полутонного проигрывателя не осталось транзистора на транзисторе.
- Вам музыки?! Вам музыки?! – с гамлетовской трагичностью в голосе произнес Вольдемар в пропахшее собственным потом пространство корабельной мастерской и, отшвырнув расплющившуюся по краям «балду», мстительно ответил самому себе: - Хрен вам, а не музыки!!!
* * *
Не было бы счастья, да несчастье помогло: куски разбитого диска выглядели сущим хламом, кроме того, сложенные в стопку, имели значительно меньшие габариты, чем целая пластинка, поэтому вопреки опасениям, Хабловский без проблем вынес обломки несбывшейся мечты с корабля.
Отважного, но чуточку туповатого капитана все больше занимала загадка древнего носителя зашифрованной, как он полагал, информации. Было ли появление диска на «Збышеке» связано с програмой «Отлуп»? Или оно было одной из многих случайностей, из которых, как иногда кажется, только и состоит эта странная штука жизнь?
На открытом пирсе бескрайнего внутреннего двора ДБ, куда в теоретически бесшумном городском режиме посадил «Збышека» Вольдемар, капитана как бы случайно встретил его непосредственный начальник – директор Дозорной Службы (ДС) Флегонт Маркович Трубин. В сумке Хабловского лежали прожигающие ее насквозь четыре красных, словно раскаленных осколка, поэтому сразу после ритуального приветствия Вольдемар попросил у шефа аудиенции.
Запершись в кабинете, Флегонт Маркович сперва угостил Вольдемара рюмкой пятидесятиградусного коньяка, а когда посуда была убрана в шкаф, капитан «Збышека» молча выложил на освободившееся место красные осколки.
- Что это? – удивленно спросил Флегонт Маркович.
Хабловский во всех подробностях обрисовал ситуацию.
Трубин смыслил в старинных звуконосителях гораздо меньше Хабловского. Он позвонил в Технический Отдел и затребовал специалиста-глюонщика.
Плешивый старичок с двумя парами очков на стертой почти до кости переносице знал о клеях практически всё. В сопровождении охранника из ОС он шаркающей походочкой вступил в кабинет и был ткнут Трубиным в кроваво-красные осколки словно в какое-нибудь доисторическое дерьмо.
- Сможете склеить это воедино в течение хотя бы часа? – спросил он спеца.
Пропахший клеями глюонщик только сверкнул из-под очков выцветшими старческими глазами и спокойно ответил:
- Двадцати минут будет вполне достаточно. Разумеется, без учета времени на дорогу до лаборатории и обратно.
- Ну я и говорю, что потребуется целый час! – вразумил глюонщика Трубин.
С помощью Хабловского он упаковал осколки в специальный курьерский ящик, самолично опечатал его, вложил в сухонькие ладошки старичка и передал того на попечение охранника.
Спустя пятьдесят три минуты глюощик вновь возник на пороге уже с другим ящичком. Ящик был поболее первого, ибо склеенная пластинка в старый не поместилась. Старичок был вознагражден пятьюдесятью граммами коллекционного коньяка и отпущен с миром. А Трубин и его подчиненный впали в состояние ступора. Что делать дальше, они не знали.
И тогда Трубин доложил по спецканалу о находке самому Шефу. Директор ДБ поднял было его на смех, но быстро остыл. Все же дельце выглядело слишком мелким, поэтому Шеф отфутболил Трубина. Но отфутболил тактично.
- Может статься, находка имеет большую научную ценность и даже каким-то образом пересекается с программой «Отлуп», - пробурчал в трубку Шеф. – Но давайте подстрахуемся. К специалистам во всякие там Политехнические Музеи обращаться пока погодите, дабы не расширять круг посвященных, а обратитесь-ка вы, дрозды мои певчие, к Буэнос Айревне Веласкес. Директриса Социологического Института Земных Обществ (СИЗО) входит в состав ККК, то есть имеет допуск к нашим мелкотравчатым делишкам.
- Это мне известно, - сказал Флегонт Маркович. – Вы меня извините, Шеф, но что госпожа Веласкес может понимать в старинных виниловых звуконосителях?
- Очень многое, - терпеливо разъяснил Шеф. – Да будет вам известно, далекий предок Буэнос Айревны владел компанией по заготовке боя грампластинок и являлся одним из крупнейших коллекционеров виниловых носителей. Кажется, компания называлась «Бэсамэмучо». Госпожа Веласкес унаследовала эту обширную коллекцию. Сам я у нее не бывал, но знающие люди отзываются о коллекции как о весьма занятной.
- А вы не назовете хотя бы одного из этих знающих людей? – попросил Трубин.
- Айвэн Фул, например, – охотно поделился Шеф совершенно несекретной информацией.
- Ага! – в унисон сказали Трубин и Хабловский.
- Ага! – отозвался Шеф язвительно.
- Так Веласкес хранит коллекцию дома? – уточнил Флегонт Маркович.
- Да, но домишко у нее побольше иного музея, - хмыкнул смешком Шеф. – Я лично предупрежу Буэнос Айревну, что сегодня к ней на конфиденциальную консультацию заглянет твой человек... Да, вот еще что, голуби мои виниловые! Сначала просканируйте пластинку на отсутствие «жучков», а уж потом снаряжайтесь в путь-дорогу к госпоже Веласкес!.. Всё, дорогой Флегонт Маркович, до получения результата больше меня по этому вопросу не беспокой.
- Справишься сам-один? – спросил Хабловского Флегонт Маркович. – До возвращения всех Исполнителей тебя в космос все равно выпускать не велено, а с людьми у нас, сам понимаешь, напряженка.
- Какие могут быть разговоры, Флегонт Маркович? – усмехнулся Хабловский. – Я это дело начал, я и доведу его до логического конца.
- Ой ли? – усомнился Трубин. – А если никакого логического конца в этой истории попросту не существует?
Вольдемар поглядел прямо в глаза начальнику.
- У временных петель нет ни начала, ни конца.
- Думаешь, этот подарочек подброшен нам из прошлого?
- Все может быть, - ответил Вольдемар уклончиво.
- Итак, имеется исчезающе малая вероятность того, что пластинка подброшена нам пришельцами из космоса, из иной вселенной или даже из прошлого, - принялся рассуждать вслух Трубин. – А также вероятность того, что находка каким-то боком касается запущенной нами программы «Отлуп». И у меня такое ощущение, что на наш отлуп кто-то отвечает своим отлупом, на который мы пока ответить не в состоянии, поскольку не знаем, на что именно надо отвечать.
- Не знаем, Флегонт Маркович, но постараемся узнать, - заверил Вольдемар – впрочем, без особой уверенности.
- Добро! – подвел черту Трубин. – Сперва загляни в ТО и попроси проверить диск на наличие «жучков». Затем раздобудь адрес Веласкес и расстарайся, разбейся в лепешку, в горелый блин раскатайся, но выясни все до последней мелочи... Только без неуставных взаимоотношений с этой... консультанткой, - попросил он, наслышанный о хранящейся в каюте капитана «Збышека» резиновой кукле. – Ты меня хорошо понял?
- Лучше некуда, - отвечал Вольдемар, себе на уме.
- Ну что ж, тогда иди и посмотри, - сказал Трубин. – Я надеюсь на тебя и жду результат.
* * *
Директриса СИЗО жила за городом. Дом ее был сколь внушителен по размерам, столь и необычен по форме. Он явно что-то напоминал, но что именно – Хабловскому так и не удалось вызнать у своего захламленного подсознания.
Дверь отворила сама госпожа Веласкес – эффектная брюнетка забальзаковского возраста с демоническим блеском в глубоких темных глазах нереализовавшейся вампирши. На Буэнос Айревне были коричневые вельветовые джинсы и желтый хлопчато-бумажный пуловер.
- Здравствуйте! – улыбаясь как младенец с акушерского плаката, выложил Хабловский вынашивавшуюся полжизни остроумную домашнюю заготовку.
- Здравствуйте, здравствуйте! – душевно приветствовала капитана директриса СИЗО. – Заходите, пожалуйста!
Забыв вытереть ноги, Вольдемар вступил в обширный, как Полигон ДБ, холл.
- Вы, конечно же, Вольдемар Хабловский, - сказала хозяйка дома. – А меня зовут Буэнос Айревна Веласкес. Степан Елизарьевич просил оказать вам помощь. В течение двух часов я в вашем распоряжении.
- Очень приятно! – внутренне содрогаясь, выдавил Вольдемар, протягивая госпоже Веласкес плоскую коробку. – Носитель здесь.
- Да, я в курсе, - приветливо кивнула Буэнос Айревна. – Прошу сюда!
Они стали подниматься на второй этаж по винтовой, большого шага, лестнице, прилепившейся к прозрачным стенам высоченного холла. За время этого восхождения хозяйка успела сообщить гостю некоторые интересные сведения.
- Мои предки имели самое непосредственое отношение к винилу, -щебетала Буэнос Айревна. – Мой пра- в энной степени дедушка являлся одним из основателей всемирно известной компании, занимавшейся заготовкой боя грампластинок. Компания называлась «Бэсамэмучо» - очень красиво, не правда ли? Ее расцвет пришелся на самый конец ХХ-го и начало ХХI-го века, затем бизнес быстро сошел на нет даже в так называемых странах третьего мира. Мой предок – будем для краткости называть его просто прадедом – слыл большим чудаком и оригиналом, и эти не самые нужные в жизни качества в какой-то степени унаследовала и я. Кроме того, мне досталось и нечто более вещественное, материальное, а именно часть накопленного прадедушкой огромного капитала... Ну, вот мы и пришли!
Хозяйка распахнула двери домашнего архива и впустила гостя в святая святых славного рода Веласкес. Рода древнего – как пыль на тропинках далеких планет. Не имеющее окон помещение было заставлено старинной мебелью, в основном специальными шкафами с глухими дверцами; стены закрывала простеганная мягкая обивка.
Вольдемар сделал несколько шагов вперед, огляделся и обомлел.
На прислоненном к торцовой стене массивном столе возвышалось в три высоких этажа нечто, мгновено идентифицированное профессионалом ДБ как проигрыватель виниловых пластинок. Но в самую первую секунду Вольдемара поразили не впечатляюще малые по сравнению с его доморощенным «Пионером» размеры устройства, а его внешний вид. Только сейчас Хабловский сообразил, что уникальный дом госпожи Веласкес является точной копией старинного проигрывателя. Да, Буэнос Айревна не кривила душой, отрекомендовавшись потомственной чудачкой и оригиналкой.
- Что с вами? – предупредительно осведомилась хозяйка, с растянутым в хищную улыбку ярко намалеванным многоопытным ртом разглядывая застывшего посередине комнаты озадаченного Вольдемара.
- Нет, нет, ничего, - поспешил успокоить ее слегка стушевавшийся капитан старой каракатицы.
- Тогда подойдите поближе, - сказала уже стоявшая рядом с фантастическим проигрывателем Буэнос Айревна. – Не бойтесь, техника XX-го века почти так же безопасна, как и современная.
- Да нет, я не боюсь, - пробормотал Вольдемар, приближаясь к доисторическому аппарату, словно к корзине с королевскими кобрами.
Буэнос Айревна изящным движением подняла полупрозрачную крышку проигрывателя, опиравшегося ножками на два поставленных друг на друга усилителя низкой частоты (предварительный и усилитель мощности), по бокам которых возвышались разнесенные метра на три-четыре внушительного вида и необычной формы акустические системы.
- Ну, показывайте ваш... носитель! – игривым голоском промурлыкала Буэнос Айревна.
Вздохнув, Хабловский достал из самодельной коробки красный, под цвет собственного пениса, носитель и, бездумно лапая потными пальцами поле записи – запретную зону для любого мало-мальски сведущего меломана и коллекционера винила ХХ-го века, - протянул пластмассовый диск госпоже Веласкес.
Буэнос Айревна вскинула идеально очерченные брови.
- Пластинку следует держать за края, чтобы избежать повреждения тончайших звуковых канавок. Вот так! – И показала, как именно. – Она была разбита?! – с укоризной воскликнула она после тщательного изучения зоны записи. – О Боже!
- Увы! – вынужден был признаться Вольдемар, вытягивая шею в тщетных попытках разглядеть «потроха» заинтриговавшей его диковинной «вертушки». – Вдобавок кто-то смыл этикетки.
Буэнос Айревна понимающе покивала, как-то невпопад усмехнулась и пустилась в объяснения.
- Вы видите ставший теперь антикварным раритетом электромеханический проигрыватель знаменитой фирмы «Пионер» с традиционным, то есть не тангенциальным, тонармом, блочный усилитель низкой частоты фирмы «Марантц» и колонки фирмы «Хитачи» HS-55 с алюминиевым рупором на высокочастотной головке. Все компоненты системы отличаются высочайшими...
Хабловский вдруг заперхал и закашлял.
- Что с вами? – второй раз пришлось осведомляться Буэнос Айревне. – Не угодно ли водички?
- Спасибо, не надо, - проговорил Вольдемар задушенным голосом. – Как, вы сказали, называется этот проигрыватель?
- «Пионер», - с гордостью повторила Веласкес. – Непосредственный привод диска, кварцевая стабилизация частоты вращения, головка звукоснимателя с подвижной катушкой – кстати, наивысшее достижение ХХ-го века в области так называемых магнитных звуковоспроизводящих головок. У проигрывателя небольшая для того времени масса – что-то около семи килограммов... – Она вдруг прервалась, осознав, что заумные технические характеристики понятны Хабловскому еще менее, чем пресловутая китайская грамота.
Потрясенный Вольдемар смотрел на госпожу Веласкес выпученными как у какающего инопланетянина глазами.
- Монстр, изготовленный мной в мастерской «Збышека», весил пятьдесят один килограмм, - с убитым видом признался он, однако, сбросив с истинного веса самопального «Пионера» целых четыре центнера.
Буэнос Айревна внимательно вгляделась в отнюдь не одухотворенное, но достаточно лживое лицо собеседника.
- Что ж, конструирование электромеханических проигрывателей было весьма сложным делом. Не принимайте близко к сердцу вашу относительную неудачу: первые проигрыватели-автоматы середины ХХ-го века весили более сорока килограммов.
- Но не пятьдесят же! – с фальшивой самокритичностью заметил Вольдемар, по-прежнему «обвешивая» себя и госпожу Веласкес аж на четыреста с лишним килограммов.
Буэнос Айревна одарила капитана ободряющей улыбкой.
- Выходит, вы уже прослушали пластинку на самостоятельно изготовленной вами аппаратуре?
- Да в общем нет, - смущенно пробормотал Вольдемар, с ненавистью вспоминая утробные «хар-тры-чис-баки». – К сожалению, мой проигрыватель оказался неработоспособным.
- А корректирующий усилитель вы предусмотрели? – задала Буэнос Айревна узкопрофессиональный наводящий вопрос.
Растерянное молчание ошарашенного Хабловского было красноречивее всякого ответа.
- Дело в том, - вздохнув, пустилась в объяснения Буэнос Айревна, - что если бы вы сконструировали даже великолепный с точки зрения механики проигрыватель, вас ожидало бы точно такое же разочарование. Для правильного воспроизведения записи с виниловых дисков необходим так называемый корректирующий усилитель, зеркально «переворачивающий» амплитудно-частотную характеристику записанной на пластинку фонограммы... – Кажется, я опять сажусь на любимого конька, - прервала себя Веласкес и наконец поместила принесенное Вольдемаром сокровище на диск проигрывателя.
Она нажала кнопку и осторожно закрыла крышку, бывшую точной уменьшенной копией крыши ее замечательного дома.
Массивный диск пришел во вращение, традиционный тонарм плавно повернулся вокруг оси, затем микролифт медленно опустил увенчанное звуковоспроизводящей головкой плечо тонарма вниз, и алмазная многорадиусная игла мягко коснулась заходной канавки пластинки.
И тут до ушей потрясенного Вольдемара Хабловского колонки донесли первые аккорды тысячи и тысячи раз слышанной им песни “LOVE ME DO” в исполнении классиков рока – британской группы «Битлз», лучшей рок-группы всех времен и народов. Капитана «Збышека» едва не хватила кондрашка. Он слушал музыку, не в силах вымолвить ни слова. Песня кончилась, зазвучала следующая – “PLEASE PLEASE ME”, - а Вольдемар все еще не мог прийти в себя от изумления.
- Что с вами? – и в третий раз спросила Буэнос Айревна, убавляя громкость.
- Да это же «Битлз»! – ошеломленно вымолвил Вольдемар.
- Ну конечно не Машо, не Бизе и даже не «Оазис», - насмешливо подтвердила Веласкес. – Она убавила громкость до минимума и привлекла внимание гостя к расставленным вдоль стен бесчисленным шкафам. – Идите сюда!
Хабловский на полусогнутых засеменил за энергичной хозяйкой. Она остановилась у одного из изъеденных древесными жучками массивных шкафов и, достав из кармана брюк желтый латунный ключик, отперла замок и развела в стороны раздвижные дверцы, которые в отличие от распашных предотвращали неизбежное заталкивание в пластиночный архив новых и новых порций смертельно опасной для виниловых дисков пыли при бесконечных открываниях-закрываниях. На снабженных разделительными перегородками полках стояли вертикально, как книги в книжном шкафу, сотни и, вероятно, тысячи и тысячи виниловых пластинок. Надо полагать, здесь помещалась законсервированная в виниле целая музыкальная эпоха.
Воркующий голосок Буэнос Айревны с упоением вещал:
- Моему прадедушке, державшему контору по заготовке боя грампластинок, пришла в голову мысль не уничтожать наиболее ценные в музыкальном отношении и оригинальные по художественному оформлению конверта пластинки, а коллекционировать их. Он дальновидно закупил также целую дюжину новеньких проигрывателей с комплектом запасных головок звукоснимателя и вставок с алмазными многорадиусными иглами и, само собой, тогдашние усилители низкой частоты, акустические системы, наушники и прочие необходимые атрибуты. – Буэнос Айревна подарила уничтоженному Вольдемару очаровательный взгляд и повернулась к полкам. – А вот и ваша пластинка, - возвестила она, извлекая на свет Божий большой яркий конверт. – Это так называемый «красный» двойной альбом группы «Битлз» является сборником, содержащим избранные вещи, записанные за период 1962 – 1966-х годов. Он действительно вышел на красном виниле в далеком 1973-м году.
Посрамленный Вольдемар, считавший себя знатоком творчества «Битлз» и соперничавший в этом знании с Айвэном Фулом, тупо внимал журчащему лесным ручейком голосу Буэнос Айревны. Всю свою жизнь он слушал битлов с безликих сверхминиатюрных нанокристаллов и понятия не имел о всех этих цветных, роскошно оформленных виниловых альбомах. Выдаваемая госпожей Веласкес обильная информация о битловском виниле доходила до него как из-за обитой поролоновыми матами стены студии звукозаписи.
И в воспламенившемся мозгу Вольдемара Хабловского вдруг отбойным молотком зазвучала записанная на кольцевой канавке сбега битловской пластинки “SGT. PEPER’S LONELY HEARTS CLUB BAND” бесконечно повторяющаяся бессмысленная фраза:
- А-ха-ха! А-ха-ха! А-ха-ха!..
|
