RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

"Он столько раз удерживал меня от смерти..." (Фрагмент из книги Ф.Нормана "Shout! The True Story of yhe Beatles"

В Нью-Йорке было за полночь. Убийца и его жертва охранялись — каждый по-своему. А люди уже толпились в атмосфере ошеломляющей тишины перед большой псевдоготической аркой у входа в здание «Дакота». Англия, отделенная пятью часами поясного времени, еще ничего не знала. Только дремлющие стражи порядка, да первые прохожие слышали переданное

Би-Би-Си сообщение, которое даже сдержанный старомодный голос диктора с трудом делал достоверным. Джон Леннон был застрелен перед своим домом в Нью-Йорке. Джон Леннон был мертв.

Потрясение, испытанное Англией после пробуждения, было невероятным. Время как будто бы споткнулось на своем бегу. Не сомнительное ли это достижение семидесятых годов научиться превращать внезапное, бессмысленное убийство в банальный, страшный своей заурядностью случай. Нет — ибо здесь все было иначе. Это убийство вызвало половодье чувств, слившихся в один общий поток боли и ужаса — у всех, кому музыка Джона Леннона и «Битлз» стала спасением, даже бегством от минувшего жестокого десятилетия. Незнакомые люди заговаривали друг с другом, забытые друзья нарушали телефонное молчание, чтобы напомнить самим себе, когда они в последний раз переживали такое, как сейчас. Никогда — с тех пор, как был убит Кеннеди, говорили они. Никогда — со времени убийства Мартина Лютера Кинга. Никогда — с того летнего дня 1967-го, когда в знойных вибрациях миллионы голов кружились по мановению Клубного Оркестра Одиноких Сердец Сержанта Пеппера.

В студиях новостей на телевидении и радио реакция на ошеломляющее сообщение стала постепенно обретать формы. Пухлые папки газетных вырезок были доставлены из библиотек, раскрыты и срочно проштудированы. Ошибки, не исправленные 15 лет назад, породили новые в сегодняшних вечерних
бюллетенях и на страницах завтрашних утренних газет. «В возрасте восьми лет Джон Леннон увидел свою мать сбитой автомобилем и погибшей под его колесами...», «тетя Мими перевезла его в рабочий район Ливерпуля...»
Два часа прошло с того момента, как Марк Дэвид Чапмэн — приводится полное имя, как у всех выдающихся убийц— сдал полицейским свою подписанную книжку автографов, свои кассеты с записями битлов и револьвер 38-го калибра.

Сквозь разницу во времени вблизи Борнмута заря лишь занималась над Пул-Харбором.  Полуручная морская чайка, которую тетя Мими звала Альбертом, важно прохаживалась по крыше мансарды, ожидая, когда ее накормит худощавая, практичная, временами шумливая женщина, на которую Джон так походил и от которой не унаследовал даже самой незначительной из ее добродетелей. Джон купил это бунгало в районе гавани для Мими уже давно, еще в 60-х — после того, как безумие поклонников сделало проживание в Ливерпуле вконец невыносимым. Однажды вечером он застал мнущуюся у лестницы Мими в слезах и предложил ей выбрать новый дом, где она только пожелает. Мими жила одна, без особых забот, вот только с неумолимой периодичностью очередной голос произносил на улице в микрофон «Это дом тети Джона Леннона» и тут же начинал трезвонить звонок в прихожей. Мими, завидев силуэты сквозь туманное стекло входной двери, всегда знала, чего от них ждать. Очередная группа девушек из Америки, Австралии или Японии следовала хорошо протоптанной дорогой меморабилий и реликвий битлов. Резкая и отходчивая Мими бранила их и приглашала внутрь — так же, как пригласила однажды Пола Маккартни и Джорджа Харрисона. Часто она оставляла их ночевать в тесной комнатушке с маленькой кроватью, которую они не использовали по назначению, т. е. попросту не спали на ней, «Я и говорю как бы между прочим: «А тут кровать Джона» Видели бы вы их при этом!»

Бунгало не назовешь роскошным. Это, как и прежнее жилище Мими в Ливерпуле, комфортабельный, безупречный дом, где ноги при входе рекомендуется вытереть. На телевизоре стоит фотография Джона в кепочке школы «Куорри Бэнк»— она занимает место, где прежде красовался орден Британской Империи. В выдвижном ящике бюро сложены рисунки и стихи на голубой линованной бумаге, которые Мими хранит там даже после "того, как мир осыпал битлов своими бриллиантами. У окна мансарды стоит единственный претенциозный предмет: шкатулка, выполненная в виде старинного глобуса. Аспри, серебряных дел мастера с Бонд-стрит, изготовили несколько таких глобусов для домов битлов в те славные времена, когда деньги можно было тратить без ограничения — уже на грани пресыщения ими.

9-го декабря Мими проснулась и включила радио. Кто-то говорил о Джоне. Она не заволновалась, даже не удивилась. Просто вспомнила, о чем думала, когда директор школы, где учился Джон, звонил ей по телефону. домой; и теперь — та же досадная мысль с полуулыбкой, что и много раз в те далекие
годы: «О, господи, что он там опять натворил?»

Толпы, собравшиеся следующим воскресеньем напротив станции Лайм-стрит в Ливерпуле и в Центральном парке Нью-Йорка, пели отходную — нет, не только по тонконосому, нагловатому парню, чья своеобразная, ошеломляющая непредсказуемость потрясала, приводила в восторг и будоражила его поколение. Месса была для Джона, прощание — со всеми битлами. Десять лет минуло после официального окончания их партнерства, когда чудодейственное бытие четверки распалось на отдельные фрагменты. Но слухи о втором пришествии Битлз не затихали, напротив — они усиливались, и, казалось, в 1980-ом мир даже больше, чем в 1963-ем, ждет «Битлз».

Они долго шли к примирению друг с другом. Нечто вроде воссоединения произошло на одном из альбомов Ринго, где Пол и Джордж музицировали — правда, по отдельности, а Джон фигурировал в качестве автора одной из песен. Каждый год нью-йоркский продюсер и меценат Сид Бернстайн помещал в
своей газете объявления о пожертвовании каких угодно миллионов, чтобы устроить хотя бы один концерт, где «Битлз» снова играли бы вместе. Просьба исходила не только от поклонников, но и от международных благотворительных организаций, полагавших, что Битлз являют собою большую силу в деле спасения человечества, нежели они, Реакция была троякой. Пол Маккартни успокоил свою гражданскую совесть серией лондонских концертов, организованных в пользу беженцев из Кампучии. Джордж Харрисон и Рннго Старр выразили готовность поддержать Пола на сцене. Джон в Нью-Йорке отказался быть втянутым в эту затею — даже после личной просьбы генерального секретаря ООН. Джон считал, что «Битлз» уже в достаточной мере осчастливили человечество. Он произнес голосом, который так часто возвращал Пола из мира фантазий на Землю: «Мы отдали все, что могли. Соберись мы опять вместе, были бы четырьмя старыми пердунами — и все.»

Толпы в Центральном парке распевали песни, олицетворявшие для одних ушедшую юность, а для других — их внутренний мир с самого рождения. Были и такие, кто в феврале 1954-го пробивался сквозь полицейские кордоны в день безумного снегопада и нежного безумия, когда «Битлз» прибыли в отель
«Плаза». Для некоторых кульминация пришлась на 1967 год, когда калейдоскопической шоу-водевиль соткал новую американскую грёзу. И были здесь дети семидесятых, вспоенные музыкой Битлз — в молчаливом протесте против клики оттопыренных мошенников, в веселом презрении к фамильярным сутенерам от рока, не раз трубившим, что та или иная просто удачливая группа превзошла «Битлз». Даже когда миллионные тиражи стали обыденным явлением, по числу проданных пластинок «Битлз» были намного впереди других. Их музыка, словно из неоскудевающего рога изобилия, лилась отовсюду, самопроизвольно шелестела в головах, выстукивалась костяшками пальцев на всех континентах. Парень из Нью-Йорка выразил настроение всего своего мятущегося поколения, сказав: «Я пришел сюда к Джону. Я не могу поверить, что его больше нет. Он столько раз удерживал меня от смерти...»

В Ливерпуле, в этот разобщенный временем полдень, 30 тысяч человек заполнили площадь Сент-Джордж-Холл, окружив конные статуи, запечатлевшие королеву Викторию и принца Альберта. Толпа выстаивала час за часом, распевая «She Loves You» на том диалекте, на котором она была написана, вряд ли сознавая, какую роль сыграли колоннады позади нее в становлении ее героев. Через эту площадь в 1959 году Джон, Пол и Стю Сатклифф направлялись с карнавальными шарами на «Бал искусств». Вниз под гору вереница новых магазинов тянется к Уайтчэппэлу. То, что было магазином NEMS, сейчас является филиалом магазина «Рамбелоу», до сих пор торгующего электротоварами и пластинками, хотя и сжатого фальшивым потолком. А с краю осталась видна часть старого потолка, покрытого со вкусом подобранным Брайеном Эпстайном коллажем из обложек альбомов.

Прямо через дорогу начинается Мэтью-стрит. Говорят, клуб «Каверн» находится там внизу, под автопарком, погребшим его. Еще дальше, у входа в гараж, стоит памятник, в Ливерпуле доселе невиданный — четыре отлитых из бронзы лица битлов, упирающиеся в бамперы «Остинов 1100». Это вывеска гостиницы Артура Дули «Четыре парня, которые потрясли мир». Под вывеской в это воскресенье — прикрепленные к стене записки с изъявлениями любви. По равнодушным булыжникам разбросаны одинокие мокрые цветы...

«Битлз», в известной мере, вели время за собой. Год за годом олицетворялись гитарным аккордом, который они открыли, или галстуком, завязанным по-новому. Обложки их альбомов были портретной галереей эпохи. Они не могли сами по себе прекратить свое существование — это потребовало силы
чистого безумия; разума, не связанного их обожествлением. И вот теперь, после внезапной смерти того, кто слыл их вспыльчивой, честной, неразумной и неподкупной душой, стало ясно — «Битлз» никогда уже не быть.

Когда сумерки сгустились над Нью-Йорком и Ливерпулем, их встретили свечи, мерцавшие и дымившиеся в сведенных вместе руках. Когда и свечи погасли, осталась только музыка. Только мифы и слухи не переставали множиться вокруг этой непридуманной, правдивой истории.