RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

Полный перевод интервью Пола Маккартни журналу Rolling Stone (No. 482, 1986)

Кёрт Лодер интервьирует Пола Маккартни для журнала "Rolling Stone"

В Лондоне понедельник, два дня до королевской свадьбы (имеется в виду свадьба герцога Йоркского и Сары Фергюсон которая состоялась в среду 23 июля 1986 года), и площадь Сохо наполнена цветами, солнечным светом и молодыми туристами. Некоторые валяются на траве покуривая косяк. Другие с надеждой разглядывают стеклянные окна городского дома в стиле арт–деко через дорогу, где в просторном офисе на третьем этаже Пол Маккартни руководит суетливыми делами компании MPL Communications которая управляет профессиональными проектами певца и его жены Линды.
Маккартни приехал из своего загородного дома в Сассексе, где у него есть новейшая студия звукозаписи, чтобы продвигать свой новый альбом Press to Play. Это пятнадцатый альбом, который он выпустил с тех пор, как он объявил о распаде Beatles в 1970 году, и эти годы уже сказываются: теперь его волосы в основном седые. Но он как всегда бодр, кипит энтузиазмом. После восьми лет в основном вялых выпусков на Columbia он вернулся на Capitol — старый лейбл Beatles — и, похоже, серьезно настроен восстановить свою несколько потрепанную артистическую репутацию.
Press to Play включает в себя несколько новых хороших песен и новый жесткий поп–саунд, созданный с помощью Хью Паджема, который сопродюсировал альбом. Бэк–вокал Линды Маккартни — единственный слуховой пережиток бывшей группы Пола Wings; на этот раз его поддерживают гитаристы Эрик Стюарт и Карлос Аломар, барабанщик Рик Марротта и такие известные друзья рок–звезды, как Пит Тауншенд и Фил Коллинз. Наливая чай из фарфорового чайника, Маккартни рассказывает о своих новых композициях (одна песня, "However Absurd" представляет собой несвязный поток мыслей, вызванный загадочными фразами, взятыми у таких поэтов как У.Х.Оден) и о своих амбициозных планах на будущее. Но он не может игнорировать свое прославленное прошлое и постоянное напоминание того эмоционального настроя. Будет ли он когда–нибудь снова замечен в таком же приятном свете, как тот, что озарял Битлз двадцать лет назад? Эта тема кажется открытой для обсуждения. Поли передает сливки.
На твоем новом альбоме есть почти панковская песня под названием "Angry". Такое отношение обычно не ассоциируется с Полом Маккартни. На что ты злишься?
Ну, на тоже самое что и многие из нас.
Пробки на дорогах и все такое?
Вещи, которые раздражают каждый день. Но я больше думаю о том, что британские профсоюзы останавливают добычу угля, а в это время умирают старушки в неотапливаемых домах, а мы как бы просто думаем: «Да, ну, профсоюз имеет право». И отношение Великобритании к апартеиду на данный момент просто безумие. Я имею в виду, что после всех этих лет после убийства Мартина Лютера Кинга и всего остального они все еще возятся с разделением на черных и белых. Это безумие. Разве они не могут просто поумнеть? Но Мэгги говорит: «Нам не нужно вводить санкции (по отношению к ЮАР)», в то время как все остальные — все эти группы за гражданские права — говорят: «Но вам надо сделать».
Учитывая такие взгляды, парадоксально, что лондонский таблоид The Sun недавно спросил, а не был ли ты расистом, после того, как The Sun услышал пиратские копии отрывков из битловской записи альбома Let It Be, в которых ты упоминаешь пакистанцев — кажется, нелестно — в песне Get Back.

Сенсационная журналистика — The Sun — газета с невысокой репутацией. Я думаю, что это то, что, когда мы записывали Let It Be, в Get Back была пара куплетов, которые на самом деле вовсе не были расистскими — они были антирасистскими. Тогда в газетах было много статей о том, что пакистанцев выселяют из квартир. Они живут по шестнадцать человек в комнате или что–то еще. Итак, в одном из куплетов Get Back, который мы сочиняли на съемках Let It Be, в одном из отрывков есть что–то о «слишком большом количестве пакистанцев, живущих в муниципальной квартире» — вот в чем суть. Что для меня фактически выступало против перенаселенности пакистанцев. Sun хочет рассматривать это как расистское замечание. Но я скажу вам, что если и была какая–то группа, которая не была расистской, то это были The Beatles. Я имею в виду, что все наши любимые артисты были черными. Мы были в некотором роде первыми, кто в некотором смысле открыл глаза на «Мотаун» для всего мира. Каждый раз, когда мы приезжали в Штаты, нас спрашивали: «Кто ваши любимые артисты?» И мы отвечали: «В основном это черные, а среди американских исполнителей — это Мотаун. Вот и всё". Не думаю, что Битлз сильно на этом зацикливались.
А как насчет сенсационности в рок–н–ролле — переизбытка секса и насилия, на который многие из музыкальных критиков указывают в наши дни. Беспокоишься ли ты о том, что на твоих детей влияют подобные вещи?
Нет. Я думаю, что им нравится довольно хорошая музыка — Simple Minds, Dire Straits, Tears for Fears и тому подобное. Я никогда не пытался делать чему–либо предпочтение, потому что, полагаю, мне бы не понравилось, если бы мой отец сказал мне чтобы он любит Элвиса. Это бы меня оттолкнуло.
Ты знаком с организацией PMRC в США — группой вашингтонских жен, которые присваивают рейтинги записям поп–музыки?
О, тексты песен. Я как бы понимаю их точку зрения. Полагаю, что есть момент, как в случае с газетами, когда хочешь подвергнуть материал цензуре. Не думаю, что вам следует, но... Допустим, есть действительно замечательная группа и вы склонны думать, что она играет хэви метал чтобы сказать (смеется) что они отстаивают убийства и сатанизм. И они выпустили действительно отличный альбом, и многие люди обратились к сатанизму. Должен быть момент, когда вы собираетесь сказать: «Послушайте, ребята, мы все за свободу творчества, но мы просто не хотим, чтобы дьявол топтал Америку». Что бы ты сделал? Я не знаю. Но я считаю, что цензура очень опасна...
Но дела идут все дальше и дальше. На днях я видел передачу по телевидению... Меня не обидело — я имею в виду, меня это не особо беспокоит — но это заставило меня задуматься, не слишком ли далеко некоторые заходят. Там была гейская сцена и парочка парней действительно этим занимались. Я не возражаю против того, чтобы кто–то мастурбировал так, как он хочет. Но, может быть, публичный телеканал не для этого. И видео гадости "Я просверлю твой мозг", "Я плюю на ваши могилы". Сам я не смотрел эти фильмы — я становлюсь старым — но как далеко они позволено этому зайти? Я думаю, что в каком–то смысле не больно, когда кто–то следит за всем этим. Сторожевые группы — это не плохо, но вы должны не давать им слишком много власти.
В более позитивное русло: ты активно поддерживал разные организации, в которые вы верите, например LiveAid.
Я не самый лучший участник различных объединений, но многое поддерживаю. Я какое–то время поддерживал Amnesty International, и, конечно, Live Aid, которая была и есть отличной организацией.
Обеспокоены ли вы сообщениями о том, что деньги, собранные Live Aid для Эфиопии, в конечном итоге идут на пользу военному режиму этой страны, а не голодающим людям?
Что ж, до концерта Live Aid должен был быть другой концерт такого рода, и мы с Дэйвом Гилмором собирались принять в нем участие. Но мой сосед, Дэвид Астор, который в то время был довольно влиятельным участником Amnesty, рассказал мне, что его сын в тот момент находился в Эритрее и от него поступали очень тревожные новости. Он сказал: «Если вы займетесь благотворительностью, она пойдет в армию. Они говорят: «Большое спасибо за помощь нашей стране. Мы не покупаем еду для наших людей, мы тратим деньги на оружие». Поэтому, во время LiveAid я немного разузнал об этом и проверил. И мы, я, Астор, Пит Таунсенд, еще несколько человек, решили, что у Боба Гелдофа достаточно хорошие связи по этому вопросу. Мы хотели что–то сделать, даже если в этом был какой–то риск — я имею в виду, что мы видели людей по телевизору, просто умирающих на глазах у камеры.
Я был рад, что провели Live Aid. Кто–то всегда будет скулить. Им во всем, что ты делаешь, всегда будет видиться плохая сторона. Когда я записал «Черное дерево и слоновая кость» со Стиви Уандером — что было совершенно безвредной попыткой определить необходимость расовой гармонии — некоторые люди говорили: «О, это просто каша». Это грубо. Дело в том, что есть расовая проблема в Южной Африке, вероятно, меньше в Штатах, но напряженность все еще есть, она все еще вспыхивает. Вы не можете этого отрицать. Я просто хотел сделать что–нибудь хорошее, спеть песню, которая, как я думал, снимет напряжение. И у меня было несколько замечательных моментов. Например, в Лос–Анджелесе есть отличный чернокожий саксофонист Эрни Уоттс. Я думаю, что его жена белая, он подошел ко мне на нашей сессии и сказал: «О, чувак, спасибо за эту песню». И вот это показало мне, что идея песни имела смысл, понимаете, - просто, если положение одного человека было облегчено хотя бы в малейшей степени. Тогда меня не волнует, что говорят все критики. Его слова действительно достаточны. Эрни Уоттс играет чертовски лучше любого критика, которого я когда–либо слышал.
Как ты думаешь, есть ли основания в частых высказываниях о том, что твоя пост–битловская музыка стала слишком слабой?
Да, это правда. Невозможно постоянно всё делать в правильном русле. Если в моих работах был недостаток, то, я думаю, некоторые из них остались просто недоработанными. Глядя сейчас на некоторые из них, я думаю: «Я же не закончил работу над ними». Так что, да, некоторые песни несколько слабы, и некоторые из них незакончены. Но иногда критик говорит: «Это отвратительно» — и я склонен с ним согласится: «Он прав, это совсем не здорово». На моих альбомах есть немало треков которые мне сейчас не нравятся. Например, Bip Bop с альбома Wild Life. О, Боже! Я слушать её не могу, это просто никуда не годится. Но иногда получается что–то стоящее, порой какая–то мелочь делает всё по–настоящему стоящим.
Критикам может понравиться более жесткое поп–звучание альбома Press to Play. Некоторые треки имеют почти экспериментальный уклон.
Самое забавное, что было время, когда я был единственным авангардистом в Битлз. Было это примерно во времена записи альбома Sgt. Pepper, потому что этот альбом во многом повлиял на меня. Я подумал об идее притвориться другой группой. Я пытался заставить каждого в группе дистанцироваться от самого себя как можно дальше и записать альбом соответствующий ожиданиям. В то время Джон жил в Вейбридже со своей женой и ребенком, а я был холостяком в Лондоне — жил сам по себе, ходил в театр, просматривал газету International Times, читал Аллена Гинзберга. Это был довольно богатый период.
В то время я снимал домашние фильмы на 8–миллиметровой пленке и показывал их по одному кадру — щелк, щелк, щелк — в результате они длились около часа, тогда как они должны были длиться всего десять минут. Я помню, как показывал их Антониони — кажется, он был в городе на съемках своего фильма Blow Up, и Кейту Ричардсу. У нас было несколько приятных вечеров — довольно обкуренных вечеров, я должен признать — просто смотрели эти фильмы. Они все еще у меня. И мне нравился Штокхаузен, и я делал дома зацикленные записи и просто отправлял их друзьям, молвы ради. Я помню, как однажды сказал Джону: «Я сделаю альбом из этого и назову его Пол Маккартни зашел слишком далеко». И он сказал: «Да, ты должен это сделать, чувак!» Так что я был первым, кто познакомил Джона со многими вещами. На самом деле, не многие люди знают о том, что Йоко приходила ко мне домой до того, как встретила Джона. Было благотворительное мероприятие — скорее авангардное, чем–то связанное с Джоном Кейджем или чем–то в этом роде — и ей были нужны были тексты, рукописи. Мне не нравится об этом говорить, но я на самом деле не хотел отдавать ей свои тексты — ну, эгоизм или что–то типа того, но я просто не хотел этого делать. Поэтому, я сказал: «Но у меня есть друг, который может быть поможет — мой друг, Джон».
Так вы стали катализатором отношений Джона и Йоко?
Ну, я этого не знаю. Но я вроде как представил ее Джону и они тогда действительно нашли общий язык — это было похоже на лесной пожар. Определенно, Джон был влюблен. Влюблен немного неуверенно, потому что он предостерег меня от Йоко — вроде как сказал: «Послушай, нет и нет». Он знал, что я немного бабник — без сомнения, мне нравились девушки. И я сказал: «Да, хорошо». Я все равно не собирался, но он этого не знал.
Вместо этого ты увлекся Линдой Истман. Было ли сложно поддерживать столь неоднозначный союз в последние шестнадцать лет?
Что ж, мы были и в печали, и в радости, были и влюблены, и сердиты – у нас были всякие ситуации. Конечно, все было не так идиллически, как кажется на первый взгляд. Поверьте, это настоящий брак, такой же настоящий, как и любой другой. Суть в том, что мы любим друг друга и, более того, мы нравимся друг другу. Звучит банально, но что я еще могу сказать?
Размышляя о тебе и Линде, Джоне и Йоко, мы неизбежно вспоминаем конец Битлз. По прошествии всего этого времени причина распада группы все еще кажется неясной. Что на самом деле произошло?
На самом деле, я думаю, что во время записи White Album все становилось несколько нетерпимым. А когда писали Let It Be то было уже очень трудно — тогда Джордж покинул группу, и Ринго тоже, но нам удалось исправить это. Для меня те события кажутся как в пурпурной дымке, но в какой–то момент — после того, как закончили Let It Be, и примерно в то время, когда я захотел выпустить альбом McCartney, — у нас была встреча в офисе Apple, и это было типа «Послушайте, что–то у нас не так. Мы должны с этим разобраться». У меня было свое предложение и я сказал: «Я думаю, мы должны вернуться как группа — вернуться как небольшой коллектив, которым мы всегда были. Думаю, нам нужно устроить небольшой гастрольный тур и играть в небольших клубах». Я просто хотел снова стать группой, потому что мы стали бизнес–группой. Мы стали бизнесменами. Это было моим предложением. И Джон посмотрел мне в глаза и сказал: «Я думаю, ты рехнулся. Я не собирался тебе говорить, но я ухожу из группы». Насколько я помню, это были точные его слова. У нас отвисли челюсти. И потом он начал объяснять, что это довольно хорошее чувство когда сбрасываешь груз со своих плеч и когда всё можешь высказать — это немного похоже на то, как он сказал жене о разводе, что испытал своего рода чувство облегчения. Для него это стало облегчением, но у нас не было особо хорошего чувства.
Сначала мы договорились об этом не объявлять. Но через три или четыре месяца я всё больше ощущал себя виноватым из–за того, что люди меня спрашивали: «Как дела в группе?» тогда, когда мы как уже знали, что группа, вероятно, распалась. Так что в конце я сделал тупой ход, и, оглядываясь назад, я понял, что это действительно выглядит очень жестко и холодно. Я выпустил альбом McCartney и, на самом деле, я не хотел много прессы для него. Поэтому я попросил одного из сотрудников составить мне список вопросов, и я напишу ответы. Мы напечатаем его как брошюру, и просто приклеим его к альбому. Вопросы были довольно острыми, и в итоге я как будто объявил о распаде «Битлз». Очевидно, Джон очень рассердился по этому поводу — это одна из тех вещей, которые, по его словам, действительно его ранило и задело за живое. Лично я не думаю, что было так плохо объявить миру после четырех месяцев, что мы расстались. Когда–нибудь это должно было произойти. Я думаю, что, может быть, сейчас я сожалею о том, как сделал это — я бы хотел, чтобы это было немного добрее или с согласия других. Но я чувствовал, что пора.
Не были ли остальные расстроены тем, что ваш альбом McCartney вышел за месяц до Let It Be?
Да, я думаю, Джон думал, что я использую этот пресс–релиз для рекламы — полагаю, в некотором роде так и было. Все это выглядело очень странно и некоторых огорчило. Хорошая сторона этого заключалась в том, что нам всем пришлось наконец признать тот факт, что мы расстались за три или четыре месяца до этого. Мы часто звонили друг другу, как бы говоря: «Давай снова вместе». И я думаю, что я, Джордж и Ринго действительно хотели спасти. Но я думаю, что в тот момент Джон был слишком увлечен своей новой жизнью — в чем его нельзя винить. Он всегда хотел быть немного более авангардным, поэтому жизнь в Нью–Йорке и влияние Йоко, очевидно, помогли ему в этом. Для него это было очень захватывающе во всех отношениях. Так что примерно в то время стало ясно, что группа больше не собирается вместе. Вот и все.
Было ли тебе грустно видеть, как Леннон впоследствии впал в героиновую зависимость?
Да, мне это очень не понравилось. К сожалению, в тот момент он ускользал от нас, так что никто из нас на самом деле не знал в чём дело. Он никогда не говорил нам; до нас доходили слухи, и нам было очень грустно. Но он выбрал новый курс, который действительно включал в себя все и вся. Потому что Джон был таким парнем — он хотел прожить свою жизнь в полной мере, как он это видел. Он часто говорил такие вещи, как: «Если вы оказались на краю обрыва, и задаетесь вопросом, прыгать или нет — то прыгайте». Но я полагаю, что всегда буду говорить: «Нет, чувак, я не собираюсь прыгать с этого утеса. И меня не волнует, хорошо это иль нет". Я помню, как однажды вечером мы ужинали — просто дружеский ужин, — и я помню, как Джон сказал, что он подумывает о том, чтобы сделать трепанацию: просверлить отверстие в черепе. Римляне или греки, или кто–то раньше так делали. Вероятно, это, в сознании Джона, придавало аргументированность. И он сказал: «Ты бы согласился на это? Ты хочешь это сделать? Могли мы бы пойти и сделать это». Я сказал: "Зачем?" Он сказал: «Это снимает нагрузку на твой мозг». Я ответил: «Послушай, ты сам попробуй, и если это получится, скажи мне, и, может быть, я это сделаю».
Тогда это витало в воздухе. Мне просто повезло, что я сказал «нет» этим вещам. Потому что в то время я чувствовал себя некомфортно, говоря «нет». Я думал: «Ну, вот и я снова, смотрите на меня несмелого. Я тот над которым будут смеяться». Я имею в виду, что на меня было такое давление, когда я в первый раз отказался от наркотика. А тогда на меня сильно давили.
Было ли это похоже на то, что все вокруг сидели и затягивались кислотой, а ты…
Да уж. Они говорили: «Что с ним не так?» Теперь, оглядываясь назад, я думаю, Господи, и как же это у меня хватило смелости противостоять давлению сверстников? Но в то время я чувствовал себя действительно хорошо. Они подтрунивали надо мной: «Эй, Мистер кристально чистый трезвенник». А я им отвечал: «Да ладно, ребята, я не особый трезвенник, но знайте, кислота нас ещё побеспокоит».
Но в конце концов ты попробовал ЛСД.
Да, в итоге попробовал. На самом деле, это произошло потому, что Джон однажды вечером сделал это по ошибке. Мы пришли на запись на Эбби–роуд, и он подумал, что принял стимулирующую таблетку — «спид» (наркотик из группы стимуляторов) или что–то подобное — чтобы пробуждиться на вечер, но оказалось, что это кислота. У него была коробочка для таблеток и он принял не ту таблетку. Это было примерно во времена записи альбома Sgt. Pepper. Что ж, в ту ночь мы сделали немногое. Джон подошел и сказал: «Боже, я отключаюсь». И все мы сказали: «Аааа... Ладно. Успокойся, парень. Итак, это хорошее место для отключки? " Он сказал: «Нет, не совсем так». Ладно. Джордж Мартин не знал. Мы сказали: «Джордж, Джон не очень хорошо себя чувствует» — и Джордж поднял его на крышу! Мы сказали: «Может, это плохая идея, Джордж». Я сказал что отвезу его домой. Так что я отвез его домой, и это была моя первая отключка (под влиянием наркотика) той ночью, потому что я подумал, знаете ли, я не могу оставить этого парня одного — он был весь ооооооо....
О твоем очевидном предпочтении марихуаны в ти годы говорили многие. Ты все еще балуешься?
Я больше не говорю о таких вещах — это слишком безумно. Где мне повезло, так это с тем, что я избегал героина. Я прошел через большинство других вещей, и у меня был друг в шестидесятых, который пристрастился к героину. Он сказал мне: «С героином дело в том, что это нормально, пока у тебя есть деньги, чтобы поддержать эту привычку — нет проблем, пока ты можешь платить. И у тебя вряд ли с этим возникнут проблемы, так что это круто. Но что–то в моем мозгу дзинькнуло, загорелось маленькая лампочка и я сказал себе: «Нет, это неправильно». Так что мне очень повезло. Я сказал: «Нет, спасибо», и избежал этого. И я благодарю Бога за это, потому что многие мои друзья этого не сделали, и они прошли через ужас. А некоторые из них из этого так и не вышли.
Это отрезвляет когда осознаешь что употребление наркотиков как развлечение в шестидесятые годы, казалось таким беззаботным, и привело к сегодняшнему ужасному положению дел с наркоманией, а это совсем не так.
Я думаю, что во многом это было вызвано не пониманием людьми ситуации с наркоманией — например, смешивая марихуану с героином они говорят: «Ну, одно ведет к другому». Я всегда говорю им: «Ну, выпивка так же легко приводит к этому, а сигареты — к выпивке, и так далее. Все это ведет друг к другу». Я лично считаю, что если бы старшее поколение было более разумным, вместо того, чтобы арестовывать людей и использовать тактику запугивания...
Как недавние страшные истории о кокаине в Штатах.
Насчет кокаина я не уверен. Теперь я уже не в теме. Опять же, мне повезло, потому что я увлекся этим незадолго до того, как этим занялась вся индустрия звукозаписи. Это было во времена Sgt. Pepper. И парни в группе были немного, типа: «Погоди, это же несколько тяжелее, чем то, к чему мы привыкли». Но я делал традиционный кокс: «Нет проблем, это же всего лишь маленькая порция кокаина». И на самом деле все было очень легким. Но я помню, как однажды вечером я пошел в клуб, и кто–то разносил кокаин, и я чувствовал себя так замечательно. Но когда я вернулся из туалета то вдруг я просто «ушёл». Меня «накрыло».. И кто–то сказал: «Прими еще, давай». Но я ответил: «Нет, чувак, так не пойдёт». В любом случае, я не мог терпеть это чувство в горле — было похоже на то, что задыхаешься. Я пресёк эту затею на корню. Я просто подумал: «Это уже не весело».
Банально, но старо: в новой биографии о тебе утверждается, что Пол Маккартни, самый известный в мире леворукий басист, на самом деле является правшой. Это правда?
Нет, я несомненно левша. Когда я впервые купил гитару, я не мог понять, что–то с ней не так, я не мог с нею совладать. Я чувствовал себя таким неритмичным, каким–то белым. Внезапно я стал белее белого, чем когда–либо. У меня просто не было ритма в руках. Потом я увидел фотографию Слима Уитмена – тогда он был влиятельным лицом — и у него была неправильная гитара. Он был первым левшой, которого я увидел, и я сказал: «Опа! Вот так: просто переверни гитару». После этого моё бренчание стало чуток чернее.
Ты так же почувствовал себя увереннее когда на лондонской сцене появился Джими Хендрикс?
Да, Джими был великолепен. Я знал его и любил. В первый раз я увидел его в клубе — думаю, это был клуб Bago ’Nails — и я был просто потрясен. Я никогда не видел, чтобы кто–нибудь так громко включал свой усилитель. Он заводил стоваттный гитарный усилитель Marshall и ударял по струнам своей гитары и получалось «бей–уау–роу»! Фантастика! Пит Тауншенд, Эрик Клэптон и я были среди зрителей — все всматривались в Джими — и наши челюсти просто отвисли. У него был такой опыт — он действительно знал свою гитару. И он был очень милым парнем, говорил очень тихо, с большим энтузиазмом. Самый большой комплимент, который он сделал мне, был в то время когда Битлз выпустили Sgt. Pepper. Альбом был выпущен в пятницу вечером, а в воскресенье Джими играл небольшой концерт, который проводил Брайан Эпштейн в театре Сэвил, и начал он выступление с композиции Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band: (напевает вступление песни Sgt. Pepper) бум–бум–бам, бум–бум–бам! О, это было потрясно. А альбом–то вышел всего два дня назад!

Так что да, у меня очень теплые воспоминания о Джими. Ван Хален великолепен — я люблю Эдди Ван Халена — но я все же считаю, что Джими был лучшим.

После того, как Джон Леннон преодолел свою проблему с наркотиками, вы наладили наконец свои личные отношения?
В то время мы были погружены в проблемы с бизнесом. Была невероятная горечь. В какой–то момент, чтобы достичь некоего мира, я сказал своим юристам, что хочу дать Джону возмещение, которого он добивался в отношении определенного пункта одного из контрактов Apple. Я сказал: «Кто–то должен сделать первый шаг и стать голосом разума». Я ехал на Карибское море, поэтому, проезжая через Нью–Йорк я позвонил Джону. Но он был полон подозрений, хотя я пришел с оливковой ветвью. Я сказал: «Я бы хотел тебя увидеть». Он сказал: «Зачем? Чего ты на самом деле хочешь?» Было очень трудно. И в заключение, у него была отличная фраза для меня, он сказал: «Вы все – всего лишь пицца и сказки». К тому времени он стал своего рода американизированным, поэтому лучшее оскорбление, которое я смог придумать, так это сказать: «Да пошёл ты, Коджак» и бросил трубку. «Пицца и сказки» — я почти сделал альбом с таким названием.
То была напряжённость в наших отношениях тогда – очень злая напряжённость — и мы не могли преодолеть это долгое время. Но, слава богу, в самом конце мы поняли, что все, что нам нужно сделать, это не упоминать слово Apple когда мы созваниваемся. Мы могли говорить о детях, поговорить о его кошках, говорить о написании песен — главное не упоминать Apple. И пара наших последних телефонных звонков были очень приятными. Я помню, как однажды он спросил: «Они настраивают меня против тебя, так же как они же настраивают тебя против меня?» Потому что на заднем плане всегда были люди которые натравливали нас друг на друга. И я сказал: «Да, они так и делают. Они знают своё дело». Это было за пару месяцев до его… до сих пор странно даже говорить «до его гибели». Я до сих пор не могу с этим свыкнуться. До сих пор не верю в это. Это как сон где он еще жив, но потом просыпаешься и… "Ох."
Все было так трагично. Но я рад тому, что последние несколько лет своей жизни он был очень счастлив, насколько я могу судить. Он всегда был очень теплым человеком, Джон. Его обман был только на поверхности. Он снимал свои очки — те бабушкины очки — снимал их и говорил: «Это я». Они были как стена. Защита. Я дорожу этими моментами. Полагаю, мы причинили боль друг другу. Но сейчас, глядя на то, как я причинял ему боль, мне уже и не кажется таким уж плохим то, что он делал.
Я только что прочитал об одной вещице, которая поступает в продажу на аукционе Sotheby’s — буклете Apple с комментариями Джона на полях, написанными его собственным почерком. Это так горько. Например, есть фотография свадьбы Пола и Линды, а Джон вычеркнул слово «свадьба» и написал «похороны». Полагаю, это о чём–то говорит. Другая подпись гласит: «Пол едет в Голливуд» — а затем на полях написано: «Чтобы убрать Йоко и Джона из фильма». Он часто думал, что мы пытаемся вырезать Йоко, убрать ее из фильма Let It Be. И я полагаю, что в некоторой степени этого хотели потому что она не была «Битлз», а это был фильм о «Битлз», и не было никакой необходимости в долгих эпизодах с ее участием в этом фильме. Она определенно была в фильме, но они полагали, что её участие должно быть немного большим. Я стараюсь понять точку зрения Джона и не злословить о нём.
Похоже, ты действительно сыграл главную роль в распаде Beatles.
Это неприятно. Многие публичные обвинения Джона были несколько дикими. Я имею в виду... Может, нам следовало немного лучше воспринять Йоко. Я часто чувствую себя не слишком добродушным из–за того, что не принимаю ее, потому что мы не слишком хорошо ладили. Она сильно отличалась от всего, с чем мы сталкивались. Многим людям все еще трудно принять ее. Я полагаю, что он любил ее, и это не имеет никакого отношения ко мне — я должен уважать ее так как это был его выбор. И я чувствовал это так, пытался это сделать. Но мы были так настроены друг против друга, что я думаю, его необоснованная обида была почти неизбежна. Жаль, что он это так ощущал. Но суть в том, что мы любили друг друга. И я рад, что теперь возвращась с Джорджем и Ринго к некоторому подобию здравомыслия — мы можем встретиться, обнять и сказать, что любим друг друга.
Сможете ли вы когда–нибудь снова записаться вместе?
Я не знаю, но хотел бы. Это деликатный вопрос. Я думаю, что мы, вместо того, чтобы взвалить на наши плечи весь мировой пресс, предпочли бы пока просто преуменьшить этот аспект. Но я бы хотел. Мы с Джорджем раз или два говорили о том, чтобы просто вместе поиграть на акустических гитарах. Сцена немного разогревается, и это приятно. Это такой глоток свежего воздуха – как же такое это было давно... Так что я вижу надежду на будущее в этом направлении. Но я не хочу торопиться. Я не хочу никого отпугнуть. Я просто буду действовать в зависимости от обстоятельств. Просто пусть все случится само собой.
Пару лет назад мы говорили о создании фильма о Битлз. Составить кино из домашних лент и старых отрывков записей, добавить повествование – сделать полную историю Битлз. Мы собирались назвать это «The Long and Winding Road». Мы попросили Дика Лестера быть режиссером фильма, но он сказал, что никому не будет интересно. Два месяца спустя фильм The Compleat Beatles вышел на видео — и он все еще находятся в чартах видео–фильмов. Так что, Дик ошибся: рынок довольно большой. И у нас есть все неопубликованные отрывки из сессии записи альбома Let It Be. И у меня есть прекрасно отснятый материал той фотосессии Дезо Хоффмана с Битлз на пляже в старомодных купальных костюмах. Это потрясающе, там Джон замечательно отплясывает чарльстон, которому его научила мать. Мне нравится это. Я все еще хотел бы сняться в этом фильме. Я говорил об этом со Стивеном Спилбергом, и он воодушевил меня больше, чем Дик Лестер. Он сказал, что может быть Мартин Скорсезе нужный для этого человек.
Тем временем я сам подумываю собрать группу. Я знаю, что «Битлз» говорили: «Мы не будем играть рок–н–ролл, когда нам будет сорок лет», но мне все равно это нравится. Концерт благотворительного фонда The Prince's Trust (он состоялся 20 июня 1986 года) меня просто одурманил: оглядываясь вокруг вижу Эрика Клэптона, Марка Нопфлера, Брайана Адамса, Элтона, Тину — на сцене был такой ажиотаж. Я думаю, что им было радостно видеть, как я этим восторгался. Я спел I Saw Her Standing There и Long Tall Sally — в оригинальной тональности! Это действительно было здорово. Я бы мог делать так каждый вечер. Поэтому я и хотел бы собрать группу. Не знаю, может быть назову ее Wings или какое–нибудь новое название.
Как бы то ни случилось, оставишь ли ты седину в волосах? Выглядит очень необычно.
Да, я оставлю это. Когда тебе за сорок, игра уже окончена. Моей жене это действительно нравится. Однако Ринго отговаривал меня от этого — он считает, что я должен седину закрасить. Я думаю, что он вроде как оценивает себя по тому, как выгляжу я — как будто я заставляю его чувствовать себя старым, если я сам выгляжу немного старым. Но что, черт возьми. Такова жизнь. Мы все стареем каждую секунду. Главное для меня — пробовать и получать от этого удовольствие. И я очень удивляюсь, когда замечаю, что чаще всего я так и поступаю.

Комментарии (всего 12, показаны первые 3) - читать все комментарии в теме форума "Статья "Полный перевод интервью Пола Маккартни журналу Rolling Stone (No. 482, 1986)"