Пол Маккартни побренькивает на акустической гитаре, сидя на диване в своем лондонском офисе, и мычит что-то про себя, стараясь вспомнить мелодию эпохи своей ранней юности – одну из первых, никогда не записанных песен, которую он написал со своим юным другом Джоном Ленноном, находясь на пути к созданию Битлз в Ливерпуле. «Это было вроде... – говорит Маккартни, а потом ударяется в рокабилли-ритм на своей гитаре и напевает знакомым, бодрым голосом: «Говорят, что наша любовь – просто забава / В тот день, когда началась наша дружба / Нет голубой луны, которой я могу любоваться / Такого не было никогда в истории / Потому что наша любовь была просто забавой».
«Просто Забава» (“Just Fun”), - говорит Маккартни, с гордостью объявляя название. «У меня была маленькая книжечка для школьных упражнений, где я записал эти слова. И в правом верхнем углу страницы я подписал: «Оригинал Леннона-Маккартни». Это было наше скромное начало, - признается он. – Отсюда мы начали развиваться».
Это экстраординарный момент – но Маккартни, 74, и в данный момент совершающий свой очередной тур по американским аренам и стадионам, ни при каких обстоятельствах не чурается выступлений.
В течении 2-х длинных интервью – первого в Лондоне, а потом, неделей позже, в Филадельфии, за сценой перед концертом – Маккартни часто переходит к пению, чтобы обратить особое внимание на тот или иной факт: наяривая аккорды на гитаре еще одной из его подростковых мелодий, пропевая кусочек “What’d I Say” Рэя Чарльза или имитируя молодого Мика Джеггера на раннем концерте “Rolling Stones”. По какому-то случаю Маккартни изображает Леннона, поющего номер Джина Винсента во время дней Битлз в роли бар-группы в Гамбурге, Германия.
«Это всегда очаровывало меня, встать перед людьми и исполнять, - говорит Маккартни в Филадельфии. – С самого начала я старался понять: каков лучший способ оставаться честным по отношению к себе и одновременно иметь на своей стороне других людей?» На нем надеты синяя рубашка с короткими рукавами и джинсы, его голые руки сложены на кофейном столике. В его трейлере висит занавеска вместо двери, и посетители объявляют себя, когда звонят в красный колокольчик на столе около входа, потому что, как он указывает: «По занавеске нельзя постучать».
Маккартни только что завершил саундчек, который сам по себе был как шоу: 12 песен, почти все из которых не будут сыграны на концерте тем вечером, в том числе баллада Битлз “I’ll Follow the Sun” (1964) и его курьезная “Ram On”(1971). Он снова на гастролях со своей группой, которой уже 15 лет – гитаристами Расти Андерсоном и Брайаном Рэем, клавишником Полом «Уиксом» Уикенсом и ударником Эйбом Лейбориэлом-мл. – по случаю 50-ти летия того лета, когда он, Леннон, Джордж Харрисон и Ринго Старр перестали гастролировать. («С нас было довольно играть на мокрых от дождя сценах с дрянными колонками, - говорит Маккартни о последнем туре Битлз, который закончился в “Candlestick Park”, Сан-Франциско, в августе 1966).
Этой манящей эре отдается должное в новом документале Рона Ховарда “The Beatles: Eight Days A Week – The Touring Years” и сопутствующем альбоме “The Beatles: Live At the Hollywood Bowl” с заново смикшированными концертными песнями из 1964 и 65. (Примечание: я написал аннотацию к той пластинке). Маккартни также выпускает “Pure McCartney”- сборку, которая окидывает его сольную и “Wings”- работу. А в октябре он завершает свой туровый год на “Desert Trip”, фестивале, где он появится со старыми друзьями, в том числе с Бобом Диланом, “The Stones”и Нилом Янгом.
«Это доисторический рок, - острит Маккартни, - но это радует. Определенно позвоню Нилу, скажу: «Как ты считаешь, братан ?»
В своем лондонском офисе, Маккартни окружен своими корнями и историей – здесь меморабилия Битлз, “Wings” и винтажный джук-бокс, нагруженный пластинками Фэтса Домино, Ванды Джексон и Элвиса Пресли на 78 оборотов – но он говорит о своем сочинительстве песен и о сцене главным образом в настоящем времени. Он критически разбирает свои недавние совместные работы с Канье Уэстом и упоминает, что он «искал кое-какие лирические идеи» для следующего альбома. «Я могу сочинять прямо здесь. У меня в работе куча идей».
Но Битлз всегда где-то рядом, как краеугольный камень и вечно напоминающее о себе воспоминание. «Как же хорошо общаться с тобой», - говорит Маккартни в конце одной сессии, а потом вспоминает встречу с Ленноном несколько лет спустя после распада группы. «Он обнял меня. Это было классно, потому что при обычных обстоятельствах мы не делаем этого. Он сказал: «Это хорошо – прикасаться». Я запомнил это навсегда – как хорошо прикасаться».
- Почему выступления по-прежнему так жизненно важны для тебя в данный момент твоей жизни ?
- Эта идея о классной маленькой группе довольно привлекательна. Базовый союз людей всегда лежит в сердце музыки, которую мы все любим. Это есть в залах Нэшвилла, клубах Ливерпуля и Гамбурга. Одно из удовольствий для меня, когда мы обнимаемся на поклоне в конце вечера, - это то, что нас пятеро.
И я выучил кое-какие уроки. Раньше я ужасался при одной мысле об ошибке. Я понял, что это в порядке вещей. На самом деле публике нравится это.
- Какой была самая последняя ошибка, что ты сделал на сцене ?
- Я не помню последнюю. Но у меня было шоу в Париже, где я начал “Penny Lane” со второго куплета вместо первого. Должно было быть «парикмахер показывает фотографии». И вот я подумал: «Я поменяю местами куплеты – спою второй, потом первый, и мы повернемся к средней части». Но группа подумала правильно: «Он пропустил первый куплет – значит, мы зайдем в середину». На “Penny Lane” случилась автокатастрофа. Мне пришлось сказать: «Стоп, стоп. Мы полностью запороли её. Нам нужно начать сначала». Публика встала на дыбы. Моя подруга, Силла Блэк, которая недавно ушла из жизни, пришла ко мне после шоу: «Мне понравился тот кусочек. Ты играешь его каждый вечер ?»
- У тебя была эта потребность развлекать, дарить удовольствие, когда ты был еще мальчиком ?
- Надеюсь, что да. Если ты идешь в музыку, то это очень редко бывает, когда ты пробуешь делать что-то, и тебе все равно, нравится ли это людям. Меня удивляет, что есть некоторые люди, которые не хотят нравиться – есть такие, я уверен, но я думаю, что это просто имидж. Это строчка в “Hey Jude”о том, что ты можешь стать клевым, и при этом делать свой мир немного более холодным.
В Битлз я был в большой степени парнем, который толкал их. Я делал чертовски хорошую работу. Никто не желал отрывать свою задницу и ехать из пригорода в сити, чтобы снимать “Let It Be”. Фильм получился довольно нелепым, но это хорошая пластинка.
Многое из вещей, которые мы играли в Гамбурге, были предложены мной, а потом взяты остальными парнями. Мы работали в этом маленьком пивном зальчике, куда никто не ходил. Там висело объявление со словами: «пиво - 1.50 марок» или что-то. Ты видел, как входят студенты и говорят: «Ооо, слишком дорого». Они искали что-то подешевле. И нам реально приходилось работать. Менеджер того местечка говорил: “Mach schau” («Делайте шоу»). Обычно мы играли “Dance In the Street”, песню Джина Винсента. Джон на самом деле был тем, кто сказал: «Я спою эту – (хлопает в ладоши): «Буду танцевать на улице сегодня ночью! Эй, йе, ну-ка все! Давайте, давайте!» Это расшевеливало студентов. Мы поняли: «У нас они сидят. Теперь мы сыграем свои вещи». И им нравилось это.
- Какова динамика в твоей группе ? Кто вселяет в тебя кураж ? Может ли кто-нибудь сказать: «Мы должны сыграть это вот так» ?
- Это работает не так. Это было в Битлз. “Wings” были менее амбициозны. Теперь это как бы подразумевается: «Это твоя группа». Что я делаю для баланса – это держусь открыто, когда мы репетируем. Иногда есть вещи, которые я не хочу играть. Но парни могут сказать: «Давай сыграем это. Это заработает».
- Что они предлагали, и что из этого работало ?
- От “Golden Slumbers” до “The End” (из «Эбби Роуд»). Пришлось немного поработать. Я ленился. Расти предложил “Day Tripper”. Я не хотел играть её, потому что партия баса там очень трудная. Так же и “Being For the Benefit of Mr. Kite”. Эти две из шоу, которые я не хотел играть. Но парни сказали, что это было бы классно.
В то же время, я диктатор. И ни у кого нет с этим проблем – не думаю (смеется). Мы играем вместе дольше, чем Битлз или “Wings”. Что-то происходит правильно. И я думаю, что мы становимся лучше, потому что мы становимся проще.
- Можешь ли ты представить поездки в тур вроде этой в 80 лет ? Раньше казалось, что делать это в 40 будет...
- Невообразимо – и неподобающе. Скажу тебе по секрету – у Джона в школе искусств был парень 24-х лет – которого мне было из-за этого очень жалко. Я скорбел о нем (смеется). Он был таким старым.
Дорис Дэй, которую я немного знаю, однажды сказала мне: «Возраст – это иллюзия». Я недавно напомнил ей об этом – я поздравлял её с днем рождения. Люди говорят, что возраст – это число. Это – тем большее число, чем старше ты становишься. Но если это никак не мешает, то мне все равно. Ты можешь это игнорировать. Этим я и занимаюсь.
- Ты упомянул фильм “Let It Be”. Есть ли какой-то шанс, что он когда-либо будет переиздан ?
- Мне все время кажется, что мы уже сделали это. Мы обсуждали это очень долго.
- Что же сдерживает тебя ?
- Черт, я не знаю. Я постоянно предлагаю это, и все говорят: «Ага, мы должны сделать это». Должно быть, причина во мне. Я вышел там не слишком хорошо.
- Это подразумевает, что в работе Битлз ты не контролируешь наследие в той степени, как могли бы предположить об этом люди.
- “Apple Corps” – это демократия. Я – один из голосующих. Вещи Битлз делают сами себя. Кто-то скажет: «Рон Ховард заинтересован в том, чтобы сделать фильм». Я могу сказать «да» или «нет». Мое предпочтение – да, он хороший.
- Обычно это единодушное решение – ты, Ринго, Йоко Оно и Оливия Харрисон ?
- Ага. Это секрет Битлз – нельзя быть «три к одному». Во время распада, когда все скурвилось – мы были трое против одного. Но теперь единодушия не может не быть. Две девчонки – это Битлз.
- Есть ли такие вещи, когда ты автоматически говоришь «нет» ? И какое право вето ты можешь иметь над песнями Битлз, в то время как у тебя нет прав на их публикацию ?
- У нас нет вето. Но мы дали понять, что хотим, чтобы к ним относились со скусом – «Если это возможно, сэр». Это могут быть классные предложения в финансовом плане, но мы проводим черту у кое-каких песен, типа для рекламы автомобиля, работающего на газе. Лично я бы не рекламировал «МакДональдс» из-за моих (вегетарианских) убеждений.
Шоу “Love” (в Лас-Вегасе) было чем-то подобным. Джордж знал парня из “Cirque de Soleil” и повел меня на их шоу. Я был потрясен. Меня уломала сама идея постановки о Битлз. Но климат был таким: «Нет, это – кощунство. Ты не можешь сделать это. Ты обязан не делать». Я подумал: «Погоди, это же не твоя музыка».
- Люди могут относиться к Битлз с очень –
- Собственической стороны. Мы никогда не слушали этого. У тебя могли быть фаны, которые хотели чего-то, и ты говорил: «Нет, извини. Я обедаю. Тебе нужно уйти». А они: «Ну, мы же покупаем твои пластинки». Мы сказали: «Хватит покупать их, если это одолжение». Мы всегда были такими, Ринго – больше чем кто-либо. Они могли прийти к нему домой, и он такой: «Идите нахер» и хлопал дверью. Он не потерпит такого. Тебе нужно обозначить черту. Или это сделает за тебя твой разум.
- Как бы ты охарактеризовал твои нынешние отношения с Йоко ?
- Они реально хорошие, на самом деле. Мы вроде как испытывали в её лице угрозу (тогда). Она сидела на усилителях, когда мы записывались. Многие группы этого не могут перенести. Мы перенесли, но не особо хорошо, потому что мы были очень дружными. Мы не были сексистами, но девушки не приходили в студию – они, как правило, оставляли нас там наедине с нею. Когда у Джона появилась Йоко, она сидела не в контрольной рубке или в сторонке. Это было посередине нас четверых.
- И все же ты изрек эту цитату на обложке альбома Джона и Йоко “Two Virgins” («Когда встречаются два великих святых, это – поучительный опыт»).
- Моим большим прозрением было, что если Джон любит эту женщину, то это должно быть правильным. Я понял, что мое сопротивление ей - это нечто, что я должен был перебороть в себе. Вначале это было немного трудно. В итоге, нам удалось. Сейчас похоже, что мы – товарищи. Мне нравится Йоко. (смеется) Она такая Йоко.
- Как часто четверо вас встречаются, чтобы обсудить битловские дела ?
- Нечасто. Я часто вижусь с Ринго, потому что он милый мальчик. Мы все видимся в социальном плане, ходим на вечеринки. По поводу деловых встреч – я несколько отдален от этого. Я вышел из “Apple”во времена тяжкого периода распада – я посылал туда Джона Истмена и говорил: «Ты расскажешь мне, кто что говорит, потому что я не вынесу сидеть с ними за одним столом». Это было слишком больно – вроде как видеть, как умирает твой лучший домашний любимец.
То, как это работает сейчас - я слушаю все пластинки. Я буду участвовать в процессе согласования. Но большая часть работы для Битлз уже сделана.
- Осталось ли в запасниках что-нибудь, достойное издания ?
- Вот какой вопрос: стоит ли оно того ? Вещь по поводу Битлз – они были чертовски горяченькой маленькой группой. Неважно, что ты слушаешь, даже вещи, которые, как мы думали, были реально плохими – они уже не звучат так плохо сейчас. Потому что это – Битлз.
- Можешь ли ты сделать что-нибудь с сырыми пленками «Белого Альбома» или «Сержанта Пеппера», рассказывая историю этих альбомов так же, как Боб Дилан издал свои сессии 1965-66 в виде бокс-сета в прошлом году ?
- Разговоры между дублями – я всегда любил их. У нас всегда оставался включенным двухдорожечный магнитофон на тот случай, если у нас получится маленький джэм. «Дубль 36, на что это было похоже ?» Но на самом деле, это была хроника нашего диалога. Есть один кусочек, который мне особенно нравится: Мы играли “I Saw her Standing There”. Я такой: «Я не могу сыграть это. Я не захватил свой плек». Мы не называли их гитарными медиаторами, мы называли их плектрами. Джон сказал: «Где же он ?» - и это нашим густым ливерпульским акцентом. «Думаю, я оставил его у себя в чемодане». Джон такой: «Аа, мягкое кресло ?» «Мягкое кресло ? Я принесу тебе мягкое кресло». (Игра слов: англ. suitcase– «чемодан»; звучит похоже на soft-ass– «мягкое кресло», или в духе Джона, любившего словесные заморочки – «мягкая задница»).
- Это очень по-школьному.
- Битлз стали более опытными. Но это классно – слышать школьные штучки, разговорчики. Отвечу на твой вопрос, есть ли еще что-нибудь ? Есть кое-что. Стоит ли оно того ? Я не знаю.
- Будет ли у тебя когда-нибудь возможность тура с Ринго ?
- Такого вопроса никогда не возникало. Мы собираемся вместе для вещей вроде Рок-н-ролльного Зала Славы. Но на самом деле, поехать вместе в тур – от добра добра не ищут.
- Слишко много неправильных сигналов, вроде «воссоединения Битлз» ?
- Я не думаю, что кто-нибудь из нас когда-нибудь задумывался, зачем это нужно, просто наши дороги параллельны, с переплетениями и расхождениями. Он - великий барабанщик, чувак. Вот это вещь о Ринго. У него есть ощущение, которого нет ни у кого. Но в плане поехать вместе на гастроли – это было бы сложновато.
- Ты будешь играть на “Desert Trip” с “The Rolling Stones”. Что ты видишь, когда идешь сейчас на шоу “Stones” ?
- Это - мираж. Я вижу маленькую группу, которую я всегда знал. У тебя есть Мик, Кит и Чарли, которые всегда были здесь, и Ронни – он заслужил честь быть «роллингом». Я вижу хорошую маленькую рок-н-ролльную группу – не такую же хорошую, как Битлз (улыбается), но хорошую.
- Какой потенциал ты видел в 1963, когда ты и Джон отдали им для записи “I Wanna Be Your Man” ? Это был первый сингл “The Stones”, вошедший в двадцатку лучших в Англии.
- Ты смотрел на все другие группы на той сцене. Мы знали, кто был плох. Мы знали, кто с кем соревнуется. Это позволяло знать, что происходит. Мы слышали о “The Stones”. Они играли в отеле “Station” (в Лондоне). Однажды ночью мы пошли, чтобы увидеть их, просто встали среди публики. Я помню Мика на сцене в сером пиджаке, делавшего свою штуку с хлопанием в ладоши (хлопает в ладоши в быстром ритме).
Тому парню, который завернул Битлз на “Decca Records”, случилось спросить Джорджа, знает ли он кого-нибудь, с кем можно было бы подписать контракт. Мы были их друзьями, и я просто подумал, что “I Wanna Be Your Man” им подойдет. Я знал, что они играли вещи Бо Диддли. И они сделали её хорошо. И мне нравится указывать, говорить, что мы подарили им первый хит. Так и было на самом деле.
- Теперь классные маленькие группы, как твоя и “The Stones”, играют в местах, достойных Гаргантюа. Можешь ли ты представить себе тур по маленьким зала, просто с новым материалом ? Стоит ли связывать себя подобным риском ?
- Тут нет риска. Это заманчиво. Это – одна из штук, которая заставляет вас играть лучше, когда вы скучены вместе. Мы знали это в Битлз. Мы всегда записывались на Эбби-Роуд в Студии 2. Но в случае с “Yer Blues”, мы говорим об этой сгруппированности, об этой штуке, когда вы утрамбованы, как в консервной банке. И вот мы собрались в маленьком шкафу – чулане, где были микрофонные провода и штуки, с ударной установкой, усилки повернуты к стенам, один микрофон для Джона. Мы сыграли “Yer Blues”живьем, и это было реально хорошо.
- В “All Day”, одном из треков, который ты записал с Канье Уэстом, есть часть, который ты изначально написал на гитаре в 1969-м, но в то время не использовал её. Какова история этого приемчика ?
- У Линды и меня родилась наша первая бэби, Мэри. Она восстанавливалась – я сижу рядом, ем чипсы со своей гитарой в клинике, все время бренчу на ней. И там была картина на стене, которая была у меня перед глазами много дней – Пикассо, «Старый Гитарист». Тот парень держал гитару вот так (принимает позу, как на картине), и в моей голове пронеслось молнией: «Какой это аккорд ?» Это выглядело типа как в две струны. «Знаешь, что будет клево ? Написать песню при помощи всего двух пальцев». И вот я сочинил эту вещь (играет мелодию).
Я рассказывал эту историю Канье. Я насвистел ему её. Его звукорежиссер записывал её, и она пошла в общий котел ингредиентов. Канье просто собирал вещи. Мы не собирались сесть и написать песню, сколько просто поговорить и разжечь друг друга идеями. Это только тогда я врубился в эту песню, пластинку Рианны ( “FourFive Seconds”) и “Only One”, три трека, что мы сделали, и я сказал: «Я уловил смысл. Он взял мою свистящую вещичку».
- Чувствуешь ли ты себя настоящим соавтором или сайд-меном ? Обычно ты руководишь сессией и наблюдаешь за песней от начала до конца.
- Мы провели несколько дней в отеле Беверли-Хиллз. Единственным соглашением, которое я заключил с Канье, было то, что если это не заработает, мы никому не скажем. Я не знал его систему. Я слышал вещи вроде: «У него целая комната с парнями, которые работают над риффами, так что он ходит вокруг такой: «Мне нравится вот этот» ». Мне это напомнило Энди Уорхола, эти художники, которые используют студентов для того, чтобы нарисовать задний план и штуки. Это распространенная техника. Я подумал: «Не знаю, как я подойду под это, но можно попробовать. Была не была».
- Считаешь ли ты Канье гением ?
- Я не знаю такого слова (смеется). Я думаю, что он великий артист. Возьми “My Beautiful Dark Twisted Fantasy”. Я слушал её, когда готовил что-то, и подумал: «Это неплохо. Это некая реально новаторская вещь». Когда от его людей пришла весточка через моих людей (смеется), то я подумал: «Давай-ка попробуем».
- Слушаешь ли ты много хип-хопа для удовольствия ? Или для того, чтобы «держаться на плаву» ?
-Я слушаю его для - ты можешь назвать это «обучением». Я слушаю много его и при случае хожу на концерты. Я ходил, чтобы увидеть Джея-Зи и Канье, когда они гастролировали. Я видел «живьем» Дрейка. Это музыка сегодняшнего дня.
- Кажется ли тебе хип-хоп столь же важным в этой эре, какта музыка, что ты сотворил в 1966 и 67 ? Люди часто говорят, что рок мертв, что он сполна насладился своим моментом в роли исторической силы.
- Время покажет, насколько это верно. Не мне судить. Но я думаю, что эта музыка дарит радость. Ты идешь в клуб и слышишь хорошую пластинку с хип-хопом – это определенно делает свое дело. Я бы не хотел критиковать это и ставить напротив “A Day In The Life”. Для меня, это – как реггей, в котором я бы не особо чувствовал, что могу играть это. Я бы оставил его для Боба Марли, для людей, которые делают это. То же самое с хип-хопом. Было радостно работать с Канье, внести вклад в “All Day”. (улыбается) Это – лучший рифф на пластинке.
- В твоей работе с более молодыми артистами вроде Канье или Дэвида Грола, ощущаешь ли ты такой же кураж, который исходил к тебе от Битлз, и особенно - от Джона ? Существует ли вообще какая-нибудь достойная замена этому ?
- Нет. И не думаю, что это может быть. В какой-то точке тебе нужно понять, что кое-чего просто не может быть. Джон и я, мы росли вместе в одном и том же окружении и испытывали одинаковые влияния: он знает пластинки, которые знаю я, я знаю пластинки, которые знает он. Вы вместе сочиняете свои первые невинные песни. Потом вы сочиняете что-то, что потом записывается. Проходят годы, и у тебя появляются более классные шмотки. Потом ты пишешь более классную песню, которая соответствовала бы более классным шмоткам. Мы стояли на одном и том же эскалаторе – на одной и той же ступеньке эскалатора, всё время. Это нельзя заменить – то время, дружбу и связь.
- Есть ли сейчас такие люди, к которым ты можешь обратиться сейчас за советом по поводу новой песни или альбома ?
- В музыке – нет. Я полагаюсь на опыт и знание того, что случилось бы, если бы я принес это в Битлз. Это – наилучший критерий.
- Что ты скажешь по поводу жизни в общем ?
- У меня есть несколько очень хороших друзей. Лорн Майклз (создатель и продюсер шоу “Saturday Night Live”) и я достаточно близки. Я всегда могу пойти выпить вместе с ним - мы довольно искренне общаемся друг с другом. У меня есть родственники, мой брат и моя жена. Нэнси в этом плане очень сильна. Но музыка – нет. Это очень трудно. Джона не переплюнуть. А Джон не мог переплюнуть Пола.
- Твой последний студийный альбом “New” был музыкально приподнятой, эмоционально позитивной пластинкой. Но он вышел после нескольких альбомов, которые были более мрачными, даже грустными, как “Chaos and Creation in the Backyard”. Было ли тебе трудно писать песни после смерти Линды и во время личных трудностей, котрые последовали потом ? ( Маккартни развелся со своей 2-й женой, Хизер Миллс, в 2008).
- Вся вещь о “New” – то, что это была Нэнси. Вот кто был новым. Это было бодрое пробуждение. Это побудило меня к желанию писать позитивные песни. Музыка – это как психиатр. Ты можешь рассказать своей гитаре то, что ты не можешь рассказать людям. И она ответит тебе тем, чем тебе не смогут ответить они. Но грустные песни ценны. Происходит что-нибудь плохое – ты не хочешь подавлять это. Так что ты отыгрываешься сам на себе, при помощи гитары. У меня есть парочка на моем следующем альбоме, которые немного – (делает шокированное лицо). Но это работает, потому что ты можешь сделать это при помощи песен. Таков блюз, куда ты забиваешь эти штуки.
- Твоей младшей дочери Беатрис в этом году исполнится 13 лет. Насколько она в курсе твоей истории ?
- С твоими детьми это – очень забавная штука. «ОК, папа знаменит – скучно». Дальше этого не простирается. Если они приходят на концерт, это типа: «О, мне понравилась “Back In the USSR”». Или: «Что это за песня?» «Она называется “All My Loving”». «Мне она понравилась». Когда они становятся старше, то до них , наконец, доходит. Когда они пойдут в колледж, их друзья скажут: «Мне нравится “Ram”». «Что это такое ?» «Это альбом твоего папы».
- Каков твой дневной распорядок в роли отца, когда ты не гастролируешь ?
- Мои дети уже выросли, кроме младшенькой, и это занимает не все мое время, потому что это ситуация опеки. Я стараюсь быть полноценным отцом. Я встаю утром и готовлю ей завтрак, везу в школу. Я справляюсь у учителей, наблюдаю, как все идет. Я вручаю приз на безмолвном аукционе. Эти незатейливые отцовские штучки. В конце этого периода я сажусь на самолет, прилетаю в Америку и становлюсь рок-звездой.
- Насколько нелегко было сбалансировать это с твоей музыкой и славой, когда ты и Линда растили детей на ферме в 70-х ?
- Это была больше хиппи-культура. Мы были вроде школы на дому. Я учил их писать. Как только они поступали в школу, мы нанимали учителей, когда ездили в тур. Мне приходилось идти в школу, узнавать, что им нужно наверстать – географию, историю, математику – и организовывать это настолько ощутимо, насколько я только мог. У нас это работало. Линда и я все время говорили: «Главная вещь – это то, что у них добрые сердца». Так и есть. А еще они довольно смекалисты.
- Дети Битлз – твои, Шон и Джулиан Ленноны, Дхани Харрисон, Зак Старки – выросли сильными и чувствительными, часто уже имеющими за плечами свои собственные музыкальные карьеры. Как величайшая группа мира справилась с ролью родителей среди всего этого безумства ?
- Это – ливерпульские корни. У нас были крепкие семьи. Моя семья была особенно крепка. Тетя Джона была по-хорошему строгой, думал я. Ринго был единственным ребенком, но его мама и папа были классными. Если ты растешь в Ливерпуле, то ты никогда не зазнаешься.
В моей семье было полно детей. Тебе всегда давали на руки ребенка. Ты привык к этому. У Джона этого не было, но он научился позднее. Четверо нас, собравшихся вместе, со всеми этими корнями – здесь было ощущение того, что мы захотим сделать это правильно, по-домашнему. У нас была общая цель, общая мудрость, в жизни и в музыке.
- Есть ли у тебя любимый альбом, который, как ты считаешь, недооценен или недопонят ? Когда ты переиздал “Ram” в 2012-м, он был встречен дифирамбами, но когда он впервые вышел в 1971, его ждала выволочка.
- Тот альбом часто приходит мне на ум. Но я никогда не давал себе времени сесть и пройтись по всему списку. Самое крайнее, до чего у меня сейчас доходят руки – это поискать вещи для исполнения на концерте, типа “Love Me Do” – «Нам нужно бы попробовать вон ту».
- Ты застал редкое положение дел – достаточно зрел, чтобы слышать, как кое-какие твои работы «поливают», а потом, спустя десятилетия, восхваляют.
- Я выпускаю альбомы, и, как дурачок, прислушиваюсь к тому, что о них говорят другие. Критик из “New York Times” проклял «Сержанта Пеппера», едва тот вышел в свет. Жуткая штука – то, что это заставляет тебя ненавидеть свои собственные вещи. Это играет на твоей неуверенности в себе, несмотря на то, что ты преодолел эту неуверенность, когда сочинял ту песню. У тебя остается это «запах» музыки – аромат чего-то не очень хорошего – и он пристает к тебе намертво. И лишь потом ты избавляешься от этого. Некоторое время назад один из моих племянников, Джей, сказал: «”Ram” – это мой любимый альбом всех времен». Я подумал, что этот диск давно лежит дохлый, воняя где-то в навозной яме. Но тут я прислушался к этому. «Вау, я врубаюсь в то, что я делал».
- Был ли ты расстроен тем, что твой последний сингл “Hope For the Future” не стал хитом ?
- Ага. Это было нечто, что должно было иметь успех, как я считал. Так не случилось.
- У тебя уже иные рассчеты в отношении того, из чего должен состоять потенциальный хит, по сравнению с тем, что ты знал в 1966-м ?
- Я забил на это. Не могу. Как этот альбом “Pure” – мне звонят: «Он занял №3». «Вау, это клево, парень. Сколько штук продано ?» «15000». Я думаю внутри себя: «Шутки сказать, в те времена 15000 в день – это было не особо».
Но таков новый мир продаж, если ты не Рианна или Бейонсе. Я выпущу свой следующий альбом, но я не думаю, что продам много копий. Я выпускаю его потому, что у меня есть песни, которые мне нравятся. И я сделаю ту работу, которая получается у меня лучше всего. Арена действий изменилась, но меня это не напрягает, потому что я уже снял пенки – продавая по 100 000 в день или что-то вроде “Mull of Kintyre”. Я порадовался сполна. Если этого нет теперь, то это не моя вина. У всех моих современников, которые по- прежнему довольно клевые, такая же ситуация, потому что всё меняется.
И знаешь что ? У нас было это. И это было классно.
