Аллан Уильямс: The Man Who Gave The Beatles Away. Главы 23-24
ГЛАВА 23«БРАЙАН – НЕ СВЯЗЫВАЙСЯ С НИМИ НИ ЗА КАКИЕ КОВРИЖКИ!» «Битлз» были готовы вернуться в Ливерпуль из «Топ-Тен-Клуба». Ожидалось, что они несколько раз сыграют в «Кэверн», который теперь окончательно переключился на рок-н-ролл и биг-бит. Перед тем, как уехать из Гамбурга, ребята заранее подготовились, чтобы застолбить за собой несколько выступлений в «Стар-Клубе», хозяином которого был Манфред Вайсследер, во второй половине этого года и в следующем, 1962 году. В те дни в «Топ-Тен-Клубе» они были абсолютно счастливы. Чего нельзя было сказать обо мне из-за нашей размолвки. Играя в «Топ-Тене», они приобрели себе большого друга в лице Розы, уборщицы туалетов. В гамбургской гавани у неё был плавучий домик, и «Битлз» частенько брали вместе с Розой такси и проводили ночи на этом дебаркадере, болтая ни о чём и бренча на своих гитарах, покуда луна над городскими крышами не начинала бледнеть. Она будила их после полудня, встречая их любимым блюдом - хлопьями в молоке и бутылочкой пива. Золотые это были денёчки. С Розой, уборщицей туалетов. Тем временем, Рэй Макфолл готовил великое будущее, Ринго мечтал о широких и открытых прериях Техаса, а молодёжь Мерсисайда сходила с ума по пластинке «My Bonnie». Не из-за Тони Шеридана. Тони был великолепен, но подростки покупали пластинку из-за того, что на ней играли «Битлз». У Боба Вулера, конферансье и диск-жокея «Кэверн», эта пластинка была. Он беспрестанно её проигрывал, протаскивая «Битлз», как сумасшедший. - Народ, а теперь послушаем легендарных «Битлз», наших родных ливерпульских ребят, записавшихся с Тони Шериданом! Как все уже знают, однажды в магазин Брайана Эпстайна по продаже пластинок и мебели в Уайтчепеле вошёл подросток и спросил Брайана про «My Bonnie». - Никогда о такой не слышал. «Битлз»? Кто такие «Битлз»? Брайан был несостоявшимся актёром. Он проучился курс в КАДИ (Королевская Академия Драматического Искусства), но оказался слишком застенчивым для актёрской карьеры. Он был гомосексуалистом, и постоянно кружился с толпой ливерпульских парикмахеров, у которых было своё «логово» на Фолкнер-Сквер. Брайан был великолепным парнем, у него было доброе сердце, и я считал его своим настоящим другом. Когда он начал собирать дополнительные сведения об ансамбле, на котором были повёрнуты подростки, он пришёл ко мне, и я много чего наговорил ему о «Битлз». Я рассказал ему о том, какие они классные, но удержался от кровопролитных подробностей того, как они меня кинули. Затем он пошёл к Бобу Вулеру в «Кэверн». Боб был помешан на «Битлз» и сообщил Брайану, когда они должны снова выступать в «Кэверн». Брайан пришёл туда и пристроился сбоку от основной массы подростков. Его сразу ошеломили и музыка и личности самих музыкантов. Он ходил по залу, повторяя одну и ту же фразу: «Не кажется ли вам, что они очень притягательны?». Именно личности «Битлз» были тем фактором, который привлёк его прежде всего. Их возбуждающее присутствие действовало на него больше, нежели высочайшее качество их звучания. Нужно было быть гомосексуалистом, чтобы ощутить тот глубокий отклик, который эти четверо неряшливых ливерпульских юнцов, слоняющиеся по сцене «Кэверн» и поворачивающиеся спиной к своим фанатам, способны были вызывать у аудитории. Когда «Битлз» выходили на сцену в этой потной «теплице», окружённой лабиринтом фруктовых лавок, подростки усаживались на задние лапки, как если бы они поклонялись каким-то странным богам из другой страны, из другого мира, из другой Вселенной. Брайан видел потенциал в их глазах. Он чувствовал, что мог бы увидеть те незримые нити, которые Битлз протягивали между собой и слушателями. Если бы он не был гомосексуалистом, вряд ли бы он смог так глубоко отреагировать на них. Он часто говорил со мной о «Битлз». Он приходил в «Блю Эйнджел» вечер за вечером. Я видел, как он запал на них. Он не думал ни о чём другом. Он был опустошён. В один из вечеров, когда он появился у входа, я впустил его и поставил ему выпивку. Я видел, что он очень хотел поговорить. О «Битлз», безусловно. Мы прошли с ним к роялю, за которым всегда торчал парень по имени Дагги, бренчащий для старых завсегдатаев, которые любили посидеть вдали от бит-музыки, орущей внизу, в подвальчике.(Я старался удовлетворять в «Блю» все возрастные категории). Под приглушённым светом лампы, висящей над роялем, я увидел, что Брайан снова покраснел. Он всегда краснел. Это была одна из его внушающих симпатию уловок. Он всегда выглядел как школьник. - Ну, начинай, Брайан. Это снова «Битлз», да? Я слышал, ты гоняешься за ними по всему городу. - Это правда, Аллан, так оно и есть. Послушай, ты был самый первый, кто их открыл, так что ты должен знать их очень хорошо, лучше, чем кто бы то ни было. - Да, Брайан, я думал, что знаю их. Продолжай… - Что ты имеешь в виду, что «думал, что знаешь»? Я знаю, ты злишься на них из-за контрактов… - Ага… Я как раз хотел, чтобы ты сам об этом узнал, прежде чем я что-то тебе скажу, Брайан. Я не из тех, кто разносит сплетни. - Да, я знаю об этой размолвке, Аллан. Но я решил, что хочу их взять, я хочу быть их менеджером, я хочу протолкнуть их настолько далеко, насколько смогу. Я верю в них, я … Он не только покраснел, но и вспотел, когда говорил о них. Он был заворожён ими. Я обязательно должен был рассказать ему о том, что произошло между «Битлз» и мной, коль скоро он был так серьёзно настроен. - Так вот, Брайан, будь чертовски осторожен. Посмотри, как они поступили со мной в Гамбурге. Они отказались платить мне мои комиссионные, паршивые 15 фунтов в неделю. Мне, после всего того, что я для них сделал. Они бы вообще нигде не были без меня. Я обозвал их разными словами. Брайан сморщился. - Прошу тебя…, Аллан… Я продолжал: - Они совершенно необязательны. Они милые парни, здесь всё в порядке, но они непредсказуемы, когда дело доходит до контрактов. О, они есть пуп этой грёбаной Земли, Брайан. Будь внимателен, когда что-то подписываешь. Убедись, что нигде нет никаких подводных камней. Ради твоего собственного блага. Да и их тоже. - О’кей, Аллан, так мне стоит брать их или нет? Только честно. - Если честно, Брайан, то не связывайся с ними ни за какие грёбаные коврижки! Я это сказал. Должно быть я совсем выжил из ума. С другой стороны, если бы Брайан последовал моему совету, он был бы сегодня жив. Не слишком богат. Но жив. А «Битлз» могли бы остаться большой пустышкой. Хотя в этом я не уверен. Слова, сказанные Брайану, эхом отдаются у меня в голове по сей день. А здорово звучит, правда? «Не связывайся с ними ни за какие грёбаные коврижки!». Мы с «Битлз» расстались с того самого момента, когда они отказались платить мне гонорар. Насколько я знал, в те дни они были сами по себе. Они могли бы получить столько выступлений в «Кэверн», сколько захотели, по крайней мере, достаточно для того, чтобы удержать сытого волка от разглядывания леса. А ведь я был заинтересован в том, чтобы обеспечить им более широкую аудиторию, нежели та, которая ожидала их в Ливерпуле. Но хорошая задумка провалилась из-за их отношения к моим гонорарам. Полагаю, я мог бы вернуться к «Битлз» и сказать: «О’кей парни, давайте забудем о комиссионных, давайте начнём думать о будущем». Я этого не сделал. Теперь передо мной сидит Брайан Эпстайн, спрашивающий у меня разрешения взять их под своё крылышко. - Ты всё ещё хочешь, чтобы твоё имя ассоциировалось с их именем? – спросил меня Брайан. Долго я не думал. Ответ у меня уже был готов. - Нет уж, увольте, кто угодно может забрать их, если тебе интересно моё мнение! Всё. Я это сказал. Обрезал все концы, в том числе, ментальные. Всё ещё действовал их эксклюзивный контракт со мной. И теперь я говорил Брайану, да и вообще, всем остальным, что они могут делать с ними всё, что они, черт возьми, захотят! Забирайте «Битлз», и да пребудет с вами удача! Да, если вы хотите это услышать, я даю им пинка! Дагги на рояле наигрывал одну и ту же мелодию, которая называлась – вы не поверите! - «Судьба». Можете себе представить что-нибудь подобное? Язык у Брайана развязался. Мы поболтали ещё немного. - Я думаю, я возьму их, - сказал Брайан. – Им сейчас кто-нибудь нужен. - Нужен-то, нужен, но обрати внимание на моё предостережение, Брайан. Смотри, чтобы они не попытались увернуться от своих обязательств, как они это проделали со мной. Мне бы очень не хотелось увидеть, что ты вложишь в это кучу денег, а в итоге останешься у разбитого корыта. - Я этого тоже не хочу! Я видел, что Брайан старательно прокручивал всё это в своём мозгу. Решиться или не решиться? Вероятно, я мог бы склонить для него чашу весов против «Битлз» в этот вечер. Но все мы знаем, что я этого не сделал. А Брайан уже был в двух шагах от столкновения с будущим высокомерием и своей ранней гибелью. - Послушай, Брайан, они классные ребята. Они талантливы, симпатичны, индивидуальны под завязку. Они великолепно смотрятся на сцене. С музыкальной стороны они превосходны и станут ещё лучше. - Всё это хорошо, Брайан. Но они показали себя абсолютно беспринципными, когда дело коснулось честного выполнения собственных обязательств. Ты должен хорошенько над всем этим поразмыслить. - Да, да, Аллан, ты прав, но я чувствую здесь, - он похлопал себя по груди, - что вместе, «Битлз» и я сможем совершить что-то по-настоящему грандиозное. Настолько грандиозное, что… Он не нашёл слов, чтобы описать свою слепую веру в них. «Они так притягательны, так притягательны!». Это была фраза Брайана о «Битлз», которую он постоянно повторял в те ранние дни. Я сказал ему: - Брайан, в том плане, насколько это касается лично меня, то они - твои. Я всё сказал. Да сопутствует тебе с «Битлз» грёбаная удача! Грёбаную удачу с «Битлз» он поимел. Они стали новыми мессиями подросткового мира. Брайан спросил меня, не буду ли я против, если он будет обращаться ко мне за советами. - Всегда пожалуйста, Брайан. Рассчитывай на меня. В любое время. Он выпил ещё стаканчик и ушёл. Путь его лежал к «Кэверн» и «Битлз». Где-то в промежутке между ангажементами в гамбургском «Стар-Клубе» и спонтанными появлениями на Мерсисайде, где «Битлз» подчинили себе «Кэверн», ребята подобрали Ринго. К тому времени Ринго окончательно забросил идею стать техасским ковбоем. Это было как нельзя кстати, потому что команда, а именно Джон, Джордж, Пол и их новый босс Брайан Эпстайн, решили сказать Пит Бесту – нет, а Ринго - да. Прощай, Техас, здравствуй, Гамбург, и миллион фунтов в придачу. Паренёк по имени Ричард Старки, спасённый от техасского забвения цветом своих «динглских» зубов. Насколько удачливым ты можешь быть! Я провернул несколько совместных проектов с Брайаном, в частности, организовав выступления «Битлз» в таких местечках, как Нью-Брайтон-Тауэр и Саутпорт. Но весь бизнес он держал в своих руках. Увольте, на большее я и не рассчитывал. А ещё я отстранил «Битлз» от своего клуба «Блю Эйнджел», что сильно задело их с социальной точки зрения. Поздними вечерами после своих выступлений все городские ансамбли собирались у меня в клубе. «Битлз» чувствовали себя изгоями. Отлично, думал я, отлично! «Битлз» попытались сделать морды кирпичом и нарисовались однажды вечером у дверей клуба. Джон, Джордж и Пол постучали, и я им открыл. Они стояли на пороге в своих черных кожаных куртках, с большими нервными улыбками на своих мордашках. - Привет, Аллан, мы можем войти? - Привет, Аллан, как дела? - Мы подумали, надо завалиться к тебе и сказать «здрасьте». Я не мог поверить ни своим ушам, ни глазам. - Да вашу ж мать! - взорвался я. – Вы сделали то, что сделали в Гамбурге и теперь вы хотите попасть в мой грёбаный клуб? Вы нахальные ублюдки! Проваливайте отсюда! Идите на х…й! Вы вообще сюда никогда не войдёте, пока я здесь хозяин! Они всё поняли. - О’кей, Эл, о’кей. - Не стоит так нервничать. - Мог бы просто, мать твою, намекнуть. Они развернулись и зашагали в ночь. Проклятые нервы, мать их! - думал я. Внутри я ощущал себя просто ужасно. Я любил этих мальчиков, как младших братьев. Но что я мог сделать? Помимо всего прочего, забавно было послать Легендарную Четвёрку на х…й, когда уже в самое ближайшее время весь мир будет из кожи вон лезть, чтобы отдать им свои уши, свои сердца, свои души. Впрочем, долго я упорствовать не мог. Брайан умолял меня, чтобы им разрешено было появляться в «Блю». Это было одним из условий на которых он приглашал меня поучаствовать в совместных проектах – он хотел, чтобы мы с «Битлз» снова подружились. (Он также хотел научиться некоторым хитростям, связанным с коммерческими авантюрами). Я не мог долго таить обиду, так что я сказал, «о’кей, «Битлз» могут придти, а кто старое помянет, тому глаз вон». Так и случилось. __________________________________________________________________________________ Вечером того дня, когда «Битлз» первый раз играли в «Кэверн» с Ринго, заменившим Пита Беста, Джордж, Пол и Джон пришли вместе с Брайаном Эпстайном в «Блю Эйнджел». Мы спустились вниз в бар выпить и поболтать о том, о сём. В свете лампы над стойкой я разглядел, что у Джорджа фингал под глазом. Джордж - мирный паренёк. Я не стал ни о чём его спрашивать. После того, как я разлил выпивку – виски с кока-колой, как обычно, для ребят и двойную порцию чистого «скотча» для Брайана – Джордж со всей серьёзностью вдруг спросил меня: - Аллан, скажи честно. Кто лучший барабанщик – Пит Бест или Ринго Старр? Я не знаю, почему Джордж захотел услышать именно моё мнение. Не могло быть никаких сомнений в оценке достоинств обоих барабанщиков. Ответил я без раздумий: - Безусловно, Ринго Старр. Он чертовски хорош, и все об этом знают. Джордж, улыбнувшись, повернулся к Брайану: - Видишь, Брайан? Что я тебе говорил? Ринго Старр! Во время дневного выступления в «Кэверн» в тот день, когда Ринго заменил Пита Беста, некоторые поклонники группы временно позабыли о своей преданности группе в целом. Один из фанатов врезал Джорджу и поставил ему фонарь под глазом. Они были адски преданными, эти подростки из «Кэверн», хотя вскоре они приняли и Ринго. В один из других вечеров, вскоре после того, как Ринго уже был в составе группы, Брайан забежал в «Блю» со слезами на глазах. У него тогда был новый «бентли-континенталь», машина ослепительной красоты и мощи. - Выйди и посмотри на это! Аллан, просто выйди и посмотри на то, что они сделали. Это ужасно. Как они могли? На его щеке застыла слеза. Временами Брайан принимал всё очень близко к сердцу. Ужасом, на который Брайан позвал меня посмотреть, был его автомобиль, припаркованный снаружи на Сил-Стрит. Кто-то плеснул кислотой на кузов. Отвратительное месиво. Бессмысленный и злобный поступок. Пока мы там стояли, уныло взирая на машину, Брайан показывал мне повреждения и твердил: - А посмотри вот здесь, а посмотри на это! - Но почему, Брайан, почему? - Ревность, - вздохнул он. – Обыкновенная примитивная ревность. - Кто тебя ревнует? К кому? - Ревность ко мне и «Битлз». Знаешь, Аллан, вокруг достаточно злых людей. Когда ты сталкиваешься с этой стороной шоу-бизнеса, всякое может произойти. - Да ладно, ты всегда можешь перекрасить кузов заново. А тем, кто такое сотворил, новую голову не закажешь. Это уж точно. Мои слова подбодрили его, и мы вернулись в «Блю» за очередной порцией алкоголя. Это был как раз тот период, когда я начал жутко пить. И до сих пор не могу остановиться. Просто мне это нравится. На одном из наших совместных проектов, а именно в Нью-Брайтон-Тауэре, Брайан впервые увидел, как «битломания» может вылиться в мерзкое и кровавое насилие. Он ещё не был знаком с этой стороной шоу-бизнеса. В этот вечер состоялось его «крещение». То, что он увидел, его страшно напугало и заставило с большей подозрительностью относиться к тому, что будет дальше. Для Нью-Брайтон-Тауэра было обычной практикой ставить вышибал не только на входе, но и на всём пути вдоль лестницы в зал. Взвод вышибал у входной двери как раз отгонял орды юнцов, пытающихся прорваться внутрь без билетов. Когда подростки осознали, что внутрь им не попасть, они рассвирепели и началось побоище. Я помогал вышибалам отбрасывать нападавших назад. Внезапно подростки начали швырять в нас камни и кирпичи. Я заорал вышибалам: - Быстрее ребята, закройтесь этими крышками от мусорных баков. Снаружи был ряд мусорных баков, и мы быстро похватали крышки и прикрыли себя от града камней. Как римляне или древние бритты. Крышки оказались очень эффективны, но ситуация всё ещё оставалась чрезвычайно опасной. Безбилетники, эти маленькие бандиты, не ретировались. Они росли в грубой и жестокой атмосфере на другой стороне Мерси. Я думаю, они таили злобу на нас, ливерпульцев. Брайан услышал шум суматохи у входа и отправился поглядеть на то, что там происходит. Он прибыл как раз к тому моменту, когда двое здоровенных охранников обрабатывали одного из нападавших своими дубинками. Брайан не мог этого вынести. Он схватил одного из вышибал и завопил своим высоким голосом: - Немедленно перестаньте, вы, паршивые твари! Прекратите это немедленно! Оставьте этого несчастного паренька в покое, вы грязные…! Он выглядел, как один из тех маленьких ябед из книги «Школьные годы Тома Брауна». Вышибалы не могли поверить своим ушам. Это был один из боссов, перекинувшийся на сторону врага. Чего Брайан не знал, так это того, что секундой раньше один из «несчастных пареньков» сбил одного из вышибал с ног кирпичом. Охранник получил такие серьёзные раны, что был немедленно отправлен в больницу. Так что выступление Брайана в защиту юных «партизан» не было принято во внимание. Один из вышибал ненадолго отвлёкся от нанесения ударов юнцу, но лишь для того, чтобы оторвать от себя Брайана, врезать ему как следует и заорать: - Пошёл на х…й, паршивец грёбаный! Брайан, не слишком пострадавший от удара, поджал хвост и вновь нырнул обратно в зал, в то время как вышибала вернулся помочь своему приятелю продолжать выбивать душу из юного безбилетника. Который к тому времени уже не сопротивлялся. Счастливые были денёчки! ГЛАВА 24УЖЕ НЕ ЖИЛЕЦ НА ДОРОЖКЕ КЕГЕЛЬБАНА В начале 1962 года «Битлз» вернулись в Ливерпуль после завершения недавних выступлений в гамбургском «Стар-Клубе». Стюарт Сатклифф тоже приехал с ними, и мы все вместе встретились в кегельбане в центре города. Очаровательная Астрид была рядом со Стюартом, и было заметно, что они влюблены друг в друга по уши. Я был шокирован и напуган физическим состоянием Стюарта. Я отвёл его в сторонку и сказал: - Послушай Стюарт, ты не очень хорошо выглядишь. По правде говоря, ты выглядишь совсем хреново. Что происходит? - Да знаю я, Аллан, знаю. Это всё те ужасные головные боли, мать их! Наверное, они никогда не прекратятся. И я ничего не могу с этим поделать. Я был у врачей здесь в Британии. Они не в силах мне помочь. Как и врачи в Германии. Они говорят, что никак не могут определить, что именно у меня не так. Для меня он выглядел, как человек, находящийся на пороге смерти. Даже сейчас, он отказался рассказывать мне ещё что-нибудь о себе. Он без умолку говорил о том, как развивается карьера «Битлз». Он не сожалел о том, что ушёл от них. Он знал, что и за миллион лет никогда не смог бы стать настоящим гитаристом. Он подошёл к дорожке кегельбана и начал игру. Я тихонько сказал «Битлз»: - Что-то надо делать со Стюартом. Он выглядит так, как будто умирает. - А что мы можем предпринять? - Доктора не могут ничего у него найти. - Он чувствует, что измождён, но ничего не может с этим поделать. Мы смотрели, как он пускает шар вдоль дорожки. Мы смотрели на того, кто был уже не жильцом. Стюарт с Астрид и «Битлз» вернулись в Гамбург. Пару недель спустя я получил от Астрид телеграмму с простыми словами: «Мой Стюарт умер». Головные боли внезапно усилились, и его забрала «неотложка», чтобы быстро довезти до больницы. По пути он скончался от кровоизлияния в мозг. Это произошло 10 апреля 1962 года. «Пятый битл» умер в возрасте двадцати одного года. Короткая жизнь. Он так и не дожил до того, чтобы увидеть рывок «Битлз» к славе. Он был бы этому рад. Он не стал бы этому завидовать и не сожалел бы горько о том, что он не с ними. Мне выпало донести эту печальную весть до матери Стюарта Милли, которая разрыдалась и сказала: - О, нет, только не мой бедный маленький Стюарт! Стюарт, его больше нет, нет, нет! Она рыдала на моём плече. Я плакал вместе с ней. Миссис Сатклифф прилетела в Гамбург с Брайаном Эпстайном, который хотел повидаться с «Битлз». Ребята встретили их в аэропорту. У них были слёзы на глазах, когда они здоровались с матерью умершего друга. «Битлз» не были на похоронах Стюарта на Хайтонском кладбище в Ливерпуле. Они даже не прислали букетика цветов на могилу мальчику, который так любил их. «Битлз» не из тех, кто ходит на похороны. Но они ужасно переживали потерю Стюарта. Астрид, которая часто говорила мне «Стюарт – это вся моя жизнь», была попросту убита. Она и Милли Сатклифф на деле никогда не ощущали большой привязанности друг к другу. Я помню один случай, когда после приезда из Гамбурга Стюарт и Астрид оставили миссис Сатклифф дома, где они останавливались, и пришли ко мне, постучав в дверь. Я впустил их. Астрид сказала мне, что она и миссис Сатклифф не смогли ужиться вместе, и они со Стюартом от неё ушли. Даже теперь, на похоронах, обе женщины не смогли забыть о своей взаимной неприязни. Астрид остановилась у жены Джона Леннона Синтии в Уиррале. Астрид была очень расстроена, когда увидела, как миссис Сатклифф наклоняется к гробу и целует лицо своего мертвого сыночка. - Мне казалось, это ужасно, - сказала она. После похорон я думал об этом мальчике, который когда-то пошёл работать мусорщиком, чтобы встретить «реальных людей». Мальчике, перед которым открывалась захватывающая карьера художника. Я взял машину и мотался по всему Ливерпулю, от кабака к кабаку. Выпил я много. Где-то уже под утро я обнаружил, что нахожусь на Бланделлских песках, где я когда-то провёл много счастливых часов, распевая песни у пляжных костров со Стюартом и всеми остальными. Я слышал туманный горн «Бутллский Бык» в проливе Кросби, слушал скорбный рёв судовых гудков и , наконец, уснул возле маленького костерка. Я проснулся лишь с первыми лучами солнца. Какая-то собака лизала мне лицо. Наверное, решила, что я умер. Возвращаясь в Ливерпуль, я увидел солнце, внезапно прорвавшееся сквозь пелену облаков. __________________________________________________________________________________ После своей смерти Стюарт стал некоей культовой личностью среди подростков Ливерпуля, которые начали относиться к нему также, как к Джеймсу Дину. Газета «Liverpool Daily Post» писала на смерть Стюарта: В пятнадцать лет он получил свой аттестат в Прескотской общеобразовательной школе; в шестнадцать он был студентом Ливерпульского Художественного колледжа; в семнадцать он стал бас-гитаристом группы «Битлз»; два с половиной года спустя он оставил «Битлз», чтобы продолжить учёбу в Гамбургском Художественном колледже, где он показал редкое дарование; десять месяцев спустя он умер от кровоизлияния в мозг. Это была трагически короткая жизненная карьера Стюарта Сатклиффа, картина которого, когда ему было девятнадцать, была отобрана для выставки Джона Мурза – картина, которая впоследствии была куплена самим Джоном Мурзом. Он ушёл от нас, но его работы никогда не будут позабыты… Ранние ливерпульские работы Сатклиффа представляют собой некие реминисценции в стиле Джона Брэтби. В течение года (будучи с «Битлз») он вообще не рисовал. Затем, когда он снова взял в руки кисть, находясь вместе с «Битлз» в Гамбурге, он начал творить абстракции тёплой, погружающей в раздумья глубины. Днём он учился в Гамбургском колледже, вечером и до самого раннего утра он играл вместе с «Битлз» в гамбургских ночных клубах. Затем его наставник, профессор Эдуардо Паолоцци, предупредил его, что он попросту изматывает себя, посоветовал ему оставить «Битлз» и сконцентрироваться на рисовании. Он так и поступил. Но он уже был совсем больным, его творчество прерывалась периодами болезни. Ему оставалось жить всего десять месяцев. Ожидаемая посмертная выставка его картин в ливерпульской школе «Bluecoat Chambers» стала по большей части результатом усилий его матери, бывшей школьной учительницы, вышедшей замуж за корабельного инженера мистера Чарльза Сатклиффа, в настоящее время находящегося на транспортном судне «Шеридан» компании «Лампорт и Хольт», выполняющем рейс «Южная Америка – Нью-Йорк». Билл Харри, основатель и владелец поп-газеты «Mersey beat», ныне PR-менеджер и один из самых авторитетных представителей шоу-бизнеса в Лондоне, писал в своём издании: Я всё ещё помню Стю Сатклиффа, яркого, сложного, талантливого…, это огромная потеря. Не для музыки – для искусства. Он любил «Битлз» и когда он приобрёл гитару и влился в группу, он пережил самые счастливейшие моменты своей короткой жизни. Он внёс огромный вклад в «Битлз», не как музыкант, но как личность. Он вёл долгую внутреннюю борьбу из-за столкнувшейся любви к музыке и искусству, и искусство победило… Многие ведущие искусствоведы восхищались его работами. Никто другой в столь юном возрасте не имел потенциала стать одним из величайших художников в мире. Его смерть была ударом для многих…, у его матери, Милли, … помимо воспоминаний осталось много работ Стюарта. У меня самого есть несколько его картин, с которыми я никогда не расстанусь. По случаю выставления гамбургских работ Стюарта периода 1961 и 1962 годов в Галерее Театра «Нептун» в Ливерпуле в 1969 году, искусствовед Айвор Джонс писал: Между рождением Стюарта в Эдинбурге 23 июня 1940 года и его смертью в Гамбурге 10 апреля 1962 года, пролегли созидательные годы его детства и юности, годы его учёбы в Прескотской общеобразовательной школе и Ливерпульском Художественном колледже, периоды его непризнавания и разочарования, его короткий период с «Сильвер Битлз» и последний его год напряжённой творческой активности в Государственном учебном заведении в Гамбурге. Невозможно недооценивать факторы, которые непосредственно оказали влияние на формирование его личности, начиная с рождения и вплоть до 1961 года – это и безумная любовь его матери, чья вера в сыновний талант никогда не колебалась; это и его ранние школьные годы и учёба в Художественном колледже; и, конечно, его «битловский» период, а в особенности его дружба с Джоном Ленноном. Тем не менее, именно в Гамбургском колледже он обрёл самого себя. Он поступил туда в 1961 году, чтобы учиться у Эдуардо Паолоцци, приходящего читать лекции профессора, который принял Стюарта в свой мастер-класс. Музыка перекочевала на «заднее сиденье автомобиля», в то время как он всё больше и больше отдавался искусству, лихорадочно работая в своей печально известной «черной студии» на чердаке дома, где жило семейство Кирхгерр, с чьей дочерью-фотографом Астрид он был помолвлен. Это был период триумфа над отчаянием, период одержимости, период «сжигания себя», период вкладывания души в свои работы. Тот факт, что почти вся его личная выставка 1964 года в Галерее Уокера была посвящена гамбургскому периоду его творчества, важен сам по себе, поскольку именно в Гамбурге он достиг поворотного пункта своей короткой жизни – Ренессанса, который продлился очень недолго. Работы, представленные на этой выставке, отражали лишь малую частичку его громадного гамбургского наследия, а необходимость осмысления всего увиденного стала для автора этой статьи огромным движущим опытом. Выставка Уокера предстала удавшейся попыткой отдать дань памяти чрезвычайно «восприимчивой и чувствительной личности». Это не было уловкой, придуманной для привлечения заполняющих автобусы подростков, пребывающих со всех концов света, чтобы поглазеть на творения экс-«битла». Организационный комитет выставки, а именно Джон Уиллетт, Николас Хорсфильд и Джон Джейкоб, являются достаточно порядочными людьми, чтобы унижать себя подобными уловками. Сегодня, в Театре «Нептун», семь лет спустя смерти Стюарта, организаторы этой выставки, движимые теми же мотивами и верой в его талант, выражают твёрдое намерение выразить Стюарту Сатклиффу по крайней мере часть того признания, которого он безусловно заслуживает.
|
