К концу 1960 года Рэй Макфолл, хозяин кафе «Кэверн», что на Мэттью-Стрит, где всё ещё продолжал звучать джаз, уже начинал внимательно прислушиваться к «ливерпульскому биту».
Я же решил открыть свой собственный «Топ-Тен-Клуб» на Сохо-Стрит, за Айлингтоном, совсем неподалёку от Лайм-Стрит. Это был район многоэтажных домов и отчаянного подросткового хулиганья. Но я знал, что я делаю. У этих хулиганистых подростков были деньги, и им нужно было место, где они могли бы их потратить. Я хотел, чтобы «Битлз» были здесь звездами первой величины, когда вернутся назад. Я хотел, чтобы этот клуб стал их музыкальным домом.
Увы, этому не суждено было сбыться. Как и многому другому из моих маленьких планов.
Боб Вулер работал моим конферансье, когда я открывал клуб. Это было длинное, низкое, похожее на сарай помещение, вверх по лестнице с деревянными ступеньками. Ничем особенным в плане декора оно не выделялось. Но в этом был некий суровый шарм. Мне нравилось издеваться над самим собой. Успех клубу был обеспечен с той самой минуты, едва он открылся.
По правде говоря, Бобу не нравился «Топ-Тен». Он соглашался, что в нём царит определённая атмосфера, но именно эта атмосфера его не устраивала. Боб был человеком, которого постоянно что-то нервировало. Он привык к грубости отношений на Мерсисайде, но эти подростки были настоящей катастрофой. Их жестокость доходила до того, что они даже изобрели собственное оружие, которое оказалось новинкой в том числе и для меня, кого, как я считал, было трудно чем-то удивить. Однажды они показали мне, что они сделали со своими школьными учебниками.
В драках за углом школы, если парень падал на землю, он был абсолютно уверен, что ему уже не удастся подняться в целости и сохранности. Его противник, как само собой разумеющееся, пинками «нежно» выбивал из него пыль под взглядами своих восхищённых прихлебателей. Ими и было придумано это оружие. В корешки переплётов своих учебников они стали зашивать стальные планки. Один удар моментально повергал парня на землю, и далее - на носилках в больницу.
Жестокость? Для этого должно существовать другое слово.
У Боба была своя проблема. Он обычно выпивал целую бутылку морского рома, тёмной тягучей субстанции, которую ему доставали его друзья-моряки. К тому времени, как он добирался до дна бутылки, у него появлялось достаточно решимости, чтобы выйти на сцену и объявить программу вечера.
- Боже мой, Аллан! Это не подростки! Это маленькие взрослые мужики! – говорил Боб, взирая на толпу подростков, пытающихся попасть в «Топ-Тен».
Дела шли великолепно. Я приглашал самые разные ансамбли. Создавалось впечатление, что эти жестокие сорванцы из многоэтажек вообще впервые видели группы на сцене «живьём». Я делал огромный бизнес на кока-коле, и деньги лились рекой.
Через восемь дней после открытия клуб сгорел дотла. Короткое замыкание в проводке. Всего через несколько минут после того, как подростки покинули зал, и я закрыл двери, возник пожар. Мне чертовски повезло, что всё это не загорелось, когда подростки ещё танцевали, а Боб находился в прострации, накачавшись своим морским ромом. Наверняка могли бы быть жертвы.
Пожарная бригада мало что смогла сделать. Клуб «Топ-Тен» на Сохо-Стрит прекратил своё существование. Открылся и закрылся в течение одной недели. Звучит как сюжет о провале спектакля на театральных подмостках Вест-Энда. Накрылись все мои планы о постоянном доме для «Битлз».
В самый канун Рождества я бродил среди обугленных брёвен и закопчённых кирпичей, остатков гитар и усилителей, в поисках того, что можно было бы ещё сохранить. Начался снегопад, быстро укрывший сгоревшие останки тонким белоснежным одеялом. Внизу на Лайм-Стрит, возле театра «Эмпайр» ансамбль Армии Спасения играл рождественские гимны. Слёзы навернулись у меня на глаза.
Затем я увидел «Битлз» неторопливо пробиравшихся ко мне по снегу. Они пришли увидеть свой новый дом, о котором я им говорил. Они знали о катастрофе. Они пришли за тем же самым, что и я. Посмотреть, а вдруг что-то осталось.
- Привет, ребята.
- Привет, Эл.
- Н-да, жестоко…
- А ведь это должно было стать нашим новым домом…
- И никогда им уже не станет…
- Что за гребаная непруха, Аллан!
- Да уж, если не везёт, то не везёт…
Мы стояли кружком и смотрели на снежные хлопья, падающие на руины «Топ-Тена».
- Знаешь, Эл, неважно, что там у тебя будет ещё, мы обязательно будем там играть.
- Точно, можешь быть в этом уверен.
- Не расстраивайся, мы же с тобой, Эл!
- Спасибо, ребята, большое спасибо!
Мы вместе отправились в театральный паб, который назывался «Ма-И’з» и располагался в заднем крыле театра «Эмпайр». Мы мрачно пили и вспоминали о Гамбурге.
Они порывались вернуться в Гамбург. Но как насчёт полиции?
- Ты можешь что-нибудь сделать, Эл?
- Полиция нас больше не любит.
- Из-за пожара.
- И этого Кошмидера!
- У меня слов нет для этого гада!
Мы решили, что я попробую организовать для них несколько ангажементов в Ливерпуле, а тем временем попытаюсь разузнать, в каких выражениях там, в Гамбурге, вспоминают о «Битлз».
Приглашений у них было мало. Они играли во вновь открывшемся Гросвенорском «концертном зале», в Уолласи, вместе с Дерри и «Сеньорз». А на второй день Рождества, в День Подарков, они отправились в Литерлендский городской танцзал, чтобы играть на вечере, организованном одним из самых известных антрепренеров Мерсисайда, Брайаном Келли.
«Битлз» уже не были теми мальчишками, которые ехали когда-то со мной в одном фургоне в том далёком-далёком августе. Их игра цепляла, а дикое, ничем не разбавленное звучание их музыки сбивало с ног подростков Мерсисайда. Они сходили с ума по «Битлз».
Брайан Келли и сегодня хорошо помнит тот День Подарков. Он заплатил «Битлз» восемь фунтов за вечер.
Когда «Битлз» появились на сцене и начали играть, все, кто был в зале, как будто обезумев, рванулись к сцене. Подростков захватила волна «битломании». Вышибалы, дежурившие у дверей, решили, что начались массовые беспорядки и тоже поспешили в зал, чтобы предотвратить возможную беду.
Брайан Келли видел, что происходило, и во время первого перерыва он зашёл к «Битлз» за кулисы, пока те перекуривали.
- Послушайте, ребята, как насчёт ещё нескольких ангажементов на следующие пару месяцев?
«Битлз» к тому времени изобрели между собой нечто вроде собственного языка, на каком разговаривают мальчишки из колледжа, оставляя присутствующих совершенно сбитыми с толку. Они вновь прибегли к этому жаргону, и, в конце концов, Леннон произнёс:
- О’кей, по рукам…
«Битлз» подняли на уши весь Мерсисайд. Я имею в виду самую юную его часть. Они играли в приходских и муниципальных танцзалах практически во всех городских районах. Они были сногсшибательны.
Боба Вулера тоже накрыла волна «битломании», и он стал их самым горячим поклонником.
- Эл, когда-нибудь они станут очень, очень знамениты, - говорил мне Боб.
В то время большинство ливерпульских групп носили нечто вроде униформы, в основном, мохеровые костюмы и тонкие галстуки. Но не «Битлз». Если посмотреть, они были теми ещё «оборванцами». Им было абсолютно наплевать, как они выглядели. И понемногу другие ансамбли начали подражать их потрепанным кожаным курткам, изношенным ботинкам и туфлям и тому хулиганистому «да-пошёл-ты!» образу, который они создавали на сцене.
За первые несколько месяцев 1961 года «Битлз» бесспорно стали рок-н-ролльной бит-группой номер один на Мерсисайде. Вокруг любого из танцзалов, где играли «Битлз», собирались бешеные очереди. «Битлз», «Битлз», «Битлз»! На языке у тинейджеров вертелось только это имя. Они стали притчей во языцех среди подростков. «Битлз» знали это. И антрепренеры это знали. И я знал это. Но никто из нас не мог даже представить себе, что эти мальчики вскоре резко взмахнут крыльями и сумеют завоевать не только большой и широкий экран, но и займут центральное место в мире развлечений для взрослых.
Да, и Боб Вулер, и я говорили, что их ждёт очень, очень большое будущее. Но насколько большое? И когда? Через миллион лет?
Многие из нас не попали в лодку. Мы были свидетелями зарождающегося урагана, но не поставили паруса, что он подхватил нас. Но я не переживаю по этому поводу, не дождётесь, господа!
Все эти названия звучат как места собраний членов лейбористской партии, скучно и отталкивающе: Гамильтон-Холл, Лэтэм-Мемориал-Холл, Блэйр-Холл, Эйнтри-Институт. «Битлз» отметились в каждом из этих залов, прежде чем снова отправиться в Гамбург.
Они страшно хотели туда вернуться.
- Послушай, Эл, ты не забыл, что мы снова хотим уехать в наш милый, старый Гамбург?
- Мы любим этот город, Эл.
- Ливерпуль, конечно, велик…
- Но Блэйр-Холл - это не Репербан!
- Я тоскую по «Гретель и Альфонсу», Эл…
- Эй, Эл, так как же? Эл, эй, Эл, Гамбург? Эл…
- Хорошо, хорошо. Я делаю всё, что могу.
Я действительно старался. Я знал, что Петер Экхорн стремится заполучить мальчиков, чтобы вывести их на сцену «Топ-Тен-Клуба» на Репербане. Им нравился Петер. Мне нравился Петер. Всем нравился Петер. И нравится до сих пор. Он великий парень. Высокий, стройный, с кривой ухмылкой на лице. Он смотрит на тебя в этакой оценивающе смешной манере, когда слушает. Ничего не упуская. Пережёвывая всё это в своём мозгу, рассматривая всё это со всех сторон. Очень осторожный и проницательный тип.
Я должен был польстить германскому правительству, чтобы попытаться вернуть ребят назад в Германию. Они уехали оттуда, если быть точным, с не совсем положительной оценкой со стороны германской полиции.
Вот такое письмо я написал 1 марта 1961 года:
Германскому консулу,
Консульство Германии,
Черч-Стрит,
Ливерпуль.
Уважаемый сэр,
От имени группы музыкантов, имена которых прилагаются, я бы хотел ходатайствовать о получении для них разрешения на работу в качестве профессиональных музыкантов в Гамбурге.
Они не так давно работали в Гамбурге в том же составе, как музыканты, на мистера Кошмидера, (Гроссе-Фрайхайт, 36, Гамбург-4). К сожалению, упоминаемый ангажемент с мистером Кошмидером был практически разорван, поскольку мистер Кошмидер нарушал оговорённые периоды работы, не предоставил им нормальных условий для проживания, а также нёс ответственность за получение для них разрешений на работу, но, насколько я понимаю, сделать этого он даже не пытался. К тому же предполагалось, что он будет еженедельно переводить 10 фунтов стерлингов [мои комиссионные от Бруно] в германский банк, но этого он тоже не делал.
Полагаю, я выразился достаточно ясно о том, что м-р Кошмидер не соблюдал оговорённые условия конкретного контракта, он намеренно старался не допустить упомянутых музыкантов к работе в другом клубе, но в итоге оказался не способен этого предотвратить.
Затем он заявил на них в полицию из-за пустякового проступка, который допустили музыканты, в результате чего двоим из них было предписано покинуть страну.
Смею уверить Вас, что у всех музыкантов хороший характер, все они выходцы из очень уважаемых семей, и у них никогда не было конфликтов с полицией у себя на родине.
У меня есть собственное агентство по поиску работы для музыкантов, которое я ежегодно регистрирую в местных органах власти.
Если им будет разрешено работать в Германии я могу уверить Вас в том, что они будут работать у порядочного работодателя и будут иметь не допускающий двойного толкования контракт.
Искренне Ваш
А.Р.Уильямс
Вскоре я получил благосклонный ответ из германского консульства в Ливерпуле и приступил к необходимой бумажной работе. Поскольку ребята были ещё несовершеннолетними, требовалось получение письменного согласия их ближайших родственников. По окончании всей этой долгой и трудной работы я подписал контракты с Петером Экхорном, и ребята счастливые рванули в Гамбург и «Топ-Тен».
Играя в «Топ-Тен-Клубе», «Битлз» между делом записали ЕР с местным певцом-гитаристом Тони Шериданом. Пластинка называлась «MyBonnie» и была выпущена на фирме «Полидор».
У ещё одной из моих групп, Джерри и «Пэйсмэйкерс», тоже был ангажемент в «Топ-Тене». Ребята дружили между собой. Чрезвычайно удачное совпадение. В этот период пребывания в Гамбурге Стюарт Сатклифф встретил красивую немецкую девушку, которую звали Астрид. Вечер за вечером она находила место поближе к сцене, насколько это было возможно в «Топ-Тене», и во время каждого перерыва они со Стюартом сидели рядом, держа друг друга за руки.
Стюарт все ещё продолжал рисовать, и каждый день слонялся рука об руку с прекрасной блондинкой Астрид по аллеям и улочкам старого Гамбурга. Его картины маслом привлекали внимание. Преподаватель местного Художественного колледжа, где Стюарт был записан слушателем, профессор Эдуардо Паолоцци, был заряжен энтузиазмом. Он полагал, что Стюарта ждёт блестящая карьера художника. Но он считал, что Стюарт изматывает себя, работая до раннего утра в «Топ-Тене» и после этого приходя на лекции.
Вскоре Стюарт оставил «Битлз» и полностью отдался своему художественному творчеству. Это было мудрым поступком. Стюарт любил «Битлз», ему нравилось быть одним из них, но он не был музыкантом.
Он не потерял контакта со своими друзьями. Он регулярно наведывался в «Топ-Тен» хлебнуть пивка и просто поговорить. Так случилось, что именно Стюарт принёс мне плохие известия.
«Битлз» получали в «Топ-Тене» сто пятьдесят фунтов в неделю. Из этих денег они должны были выплачивать мне еженедельно 10 процентов, пятнадцать фунтов. Им было предписано переводить эти деньги в мой банк в Гамбурге.
Стюарт написал и сообщил мне, что «Битлз» не собираются платить мне эти комиссионные. Он писал, что об этом решении он узнал от Джона Леннона. Битлз настаивали на своей правоте, поскольку они договорились о заключении контракта с «Топ-Теном» ещё когда играли в «Кайзеркеллере».
Как бы не так! Если бы не моя троянская работа с германским консульством в Ливерпуле, они никогда бы не получили разрешения вернуться в Германию. А кто вертелся, как проклятый, собирая подписи от их ближайших родственников, чтобы легализовать весь процесс в целом?
Я разнервничался, был очень разозлён и ошеломлён этим предательством после всего того, через что мы вместе с ними прошли. Я видел во всём этом дьявольскую руку Леннона.
Могу ещё раз повторить, что эта книга не является личным гимном ненависти ко всему, так или иначе связанному с именем Леннона. Он был лидером и доминировал среди «Битлз», так что было вполне естественным, если иногда он выступал, как «главный злодей». Он был краеугольным камнем группы, её движущей силой. Странный и сильный по характеру юнец. Сегодня я уже не питаю к нему враждебных чувств, да и наша неприязнь вскоре сошла на нет.
Но как, интересно, они оправдывали свои действия, если учесть, сколь долгое время они находились со мной в контрактных отношениях? Они были всё ещё мальчишками и, возможно, попросту не осознавали в полной мере степень ответственности перед своими обязательствами, как письменными, так и устными.
Будучи донельзя уязвлённым, и кипя от возмущения, я сел за стол и написал Битлз следующее письмо:
20 апреля 1961 года
Дорогие мои,
Меня очень расстроило известие о том, что вы не собираетесь платить мои комиссионные из своего заработка, как было согласовано в нашем контракте на ваш ангажемент в «Топ-Тен-Клубе».
Могу я напомнить вам, непомерно задравшим нос и желающим получить больше, чем вы сами того стоите, что вы не ощутили бы даже запаха Гамбурга, если бы я не подписал ваших контрактов, не говоря уже о том, что любая попытка со стороны кого бы то ни было заключить новый контракт в рамках уже подписанного им контракта, являлась бы в высшей степени незаконной.[Это по поводу их утверждения, что они сами провели подготовку к их последующему появлению в «Топ-Тене» ещё когда играли в «Кайзеркеллере».] Я бы хотел также указать, что то, что вы сейчас находитесь в Гамбурге, является исключительно моей заслугой, и если бы вы попытались появиться на сцене «Топ-Тена» без bonafide контракта и минуя зарегистрированное Британским правительством агентство, вас бы в Германии уже не было.
Надо ли вам напоминать, что в вашем недавнем контракте с Кошмидером вы подписались не играть нигде в течение 30 недель с момента окончания этого контракта? И то, что вам удалось обратное, вновь является исключительно моей заслугой. Иными словами, вы понимаете, что Кошмидер наверняка сохранил тот контракт.
Смотрите сами, парни. Я очень расстроен [ты можешь повторить это ещё раз!] тем, что вы пытаетесь нарушить подписанный вами контракт. Если вы откажетесь платить, я обещаю вам, что выкину вас из Германии в течение двух недель вполне легальными способами, и не думайте, что я блефую.
Я отошлю отчёт о вашем поведении в Ассоциацию Агентств, членом которой я являюсь, и всякий антрепренёр в Англии является её членом, чтобы защищать себя от артистов, которые непорядочно себя ведут и уклоняются от выполнения соглашений.
Так что, если вы хотите играть в Ливерпуле для местных ребят, вы будете вести себя как положено и прекратите уклоняться от собственных контрактных обязательств. Не сомневайтесь в моих возможностях выполнить всё то, о чём я тут говорю.
Далее следует пересказ местных новостей из Ливерпуля, после чего письмо продолжается.
Мой приятель, у которого есть собственное агентство в Лондоне, в сентябре привозит в Англию Рэя Чарльза и планирует организовать здесь его гастроли. Я подумал, что вы могли бы поехать на эти гастроли вместе с Чарльзом, но коль скоро вы отказываетесь выполнять свои обязательства, можете об этом забыть. Я сохраню этот ангажемент за Рори Стормом. Это не шутка, почитайте музыкальную прессу.
Послушайте, парни, я могу сделать для вас больше, чем все антрепренёры Ливерпуля вместе взятые, если я этого захочу. Помните, что все остальные лишь копируют мою оригинальную идею. Ведь это именно я убедил Рэя Макфолла [хозяина «Кэверн»]сделать ставку на рок. Я знаю, что вы безумно рвётесь повторить свой успех перед ливерпульской аудиторией, которая только и ждёт, что вы для неё сыграете [этим я хотел подтолкнуть «Битлз» к мысли о том, что они не просто какая-то известная лишь в узком кругу местная группа].
Мне не хотелось бы ссориться с вами, но я терпеть не могу, когда кто-то не держит своего слова или обещания, хотя я мог бы поклясться, что вы все были честными ребятами, поэтому я поддерживал вас, когда никто не хотел слышать о вас.
Искренне Ваш
Аллан Уильямс
Вы можете понять из этого письма, как сильно я был уязвлён и расстроен поведением «Битлз». Мне кажется, больнее всего меня ранило то, что контракты были заключены не просто между деловыми партнёрами, а между давними друзьями, которые съели вместе не один пуд соли.
Это письмо стало началом конца наших деловых отношений. Я не думаю, что мог бы поступить как-то по другому. Хотя тогда я этого и не знал, но этим письмом я говорил «прощай» миллионам фунтов и всемирному успеху. Впрочем, как я уже говорил, каждый силён задним умом.
Ребята не убрали оружие в кобуру, или Леннон не убрал, вы можете смотреть на это с какой угодно точки зрения. Конечно же, я не выполнил своей угрозы сделать их «невостребованными» со стороны всех остальных агентств, что было вполне в моей власти. Я легко мог выкинуть их из Германии, как обещал, но об этом не могло быть и речи. Мстительность и мелочность мне не свойственны.
Я написал Стюарту ещё несколько писем, жалуясь на этих сволочных «Битлз». Но он ничего не мог сделать. В ответном письме он рассказал мне о себе.
Взаимная любовь между ним и Астрид крепла с каждым днём, и теперь они жили вместе в одной из квартир на верхнем этаже дома номер 42 по Аймсбуттелерштрассе. Интерьер квартиры был выдержан в абсолютно черных тонах. Очень эксцентрично.
Стюарт жаловался мне на постоянные приступы головной боли и периоды депрессии. Были бессонные ночи, когда он в буквальном смысле бился головой о стенку, чтобы унять боль. Это было началом конца для «пятого битла» - мальчика с джеймс-диновской внешностью «рождённого-чтобы-умереть».
Он обращался к докторам в Германии и Англии, но никто из них не мог установить причину его болезни, или хотя бы как-то облегчить страдания несчастного парня. Стюарт соглашался со мной, что эти головные боли вполне могли быть следствием тех травм, которые он получил, когда был избит бандой враждебно настроенных юнцов за пределами Литерлендского городского танцзала после одного из появлений «Битлз» на тамошней сцене.
Как ни странно, но работы Стюарта невероятно улучшились в этот период, хотя и приобрели мрачные, нездоровые краски. У меня до сих пор сохранилось множество его картин маслом.
Примерно в это же время, ближе к концу 1961 года, некто Ричард Старки – или Ринго Старр – вышел из состава «Харрикейнз» Рори Сторма. Он протирал свои башмаки, в безделье и ожидании слоняясь по родительскому дому на Адмирал-Гроув, Дингл, Ливерпуль. Насколько я знаю, Ринго обожал музыку в стиле «кантри-энд-вестерн» и хотел бы уехать и жить среди великих прерий.
Ринго всегда представлял себя скачущим на лошади, в больших сапогах и с пистолетами. Он написал письмо в Хьюстонскую Торговую Палату в Техасе и, сам того не зная, балансировал на грани известности и забвения в ожидании ответа.
Ответ скоро пришёл:
Хьюстонская Торговая Палата
Основана Хартией Республики Техас в 1840 году.
Теннесси-Билдинг, Кэпитал 7-5111.
Почтовое отделение 2371, Хьюстон 1, Техас.
24 октября 1961 года.
М-ру Р.Старки
Адмирал-Гроув, 10
Ливерпуль, 8
Англия.
Уважаемый М-р Старки,
Благодарим Вас за Ваше письмо, отражающее Ваш интерес к работе в нашем городе. Ниже прилагается список агентств по трудоустройству, который вы можете при желании просмотреть с целью поиска возможных контактов.
Если мы сможем оказать вам дальнейшее содействие, пожалуйста дайте нам знать.
С уважением
(подпись)
А.Ф.Прайето,Управляющий.
Департамент Мировой Торговли.
Как вам это, а? Ринго хотел стать техасцем. Вместо этого он стал «битлом».
