Однажды вечером мы встретились с «Битлз» за парочкой кружек пива во время их короткой передышки между выходами в «Кайзеркеллере» - «powzer». Мы сидели в одном из клубов на Гроссе-Фрайхайт вместе с парой местных гангстеров и их подружками.
Играл какой-то латиноамериканский ансамбль. На музыкантах были белые смокинги, волосы набриолинены. Под дробь бонгов и маракасов группа исполняла популярную в те дни песню Элвиса «It’sNowOrNever».
Тогда это была любимая мелодия Пола Маккартни. Он как раз что-то подпевал под латиноамериканские ритмы, когда я обратил внимание на парня, направлявшегося к нашему столику. Он сразу показался мне подозрительным. Одна рука была засунута в карман пиджака, как у того злодея в фильме с Джимом Кэгни. Точно, это был злодей.
Он остановился у нашего столика и вытащил руку из кармана. В ней он держал пистолет и целился прямо в одного из наших немецких друзей.
Я заорал:
- Шухер, пацаны! – думая в первую очередь о безопасности «Битлз».
Все нырнули под стол. Вспышка и страшный грохот. Парень с пистолетом убежал. Когда я снова сел, я увидел нашего немецкого приятеля лежащим на столике с кровавой маской вместо лица.
Я не знаю, что это было. Скорее всего, гангстерская война за территорию или за «крышу». Откуда-то появились двое ребят, и раненный парень со струящейся из ран на лице кровью был унесён.
Вот таким местом был квартал Сан-Паули-Репербан. Попивая пиво в спокойной обстановке, можно было запросто лишиться головы.
- О’кей, народ, всё в порядке!, - закричал вышибала.
«Битлз» были в этом не уверены.
- Черт побери, это настоящий Чикаго!
- Это мог быть один из нас…
- Мама, я слишком молод, чтобы умереть…
- Не могу поверить в то, что случилось!
- А нам через пару минут на сцену!
- Меня всего трясёт!
Несмотря на все попытки отнестись к произошедшему с доброй толикой «битловского» оптимизма, ребята были потрясены. Меня тоже трясло. И лужа крови на столике среди пивных бокалов.
Парни ушли и играли свою музыку. Кто-то ещё сомневается в том, что у них хватило запаса прочности, чтобы пережить «битломанию»?
Во период их урочной работы в «Кайзеркеллере», «Битлз» записали свою самую первую пластинку. Я был их режиссером, продюсером и агентом, всё в одной маленькой упаковке.
У Рори Сторма, ведущего вокалиста «Харрикейнз», был в группе ещё один паренёк, обладавший очень приятным голосом. Звали его Уолли. У него был фантастический вокальный диапазон, и «Битлз» были им очарованы. Сам будучи когда-то опытным певцом, я считал, что у Уолли в этом плане достаточно большой потенциал. Возможно, с поддержкой «Битлз», мы могли бы выдать что-то новенькое.
На самом деле, к тому времени «Битлз» - за исключением барабанщика Пита Беста – уже хорошо знали Ринго Старра. Они пили и расслаблялись в одной компании, и «Битлз» часто говорили о Ринго.
- Он чертовски крут!
- Мы могли бы поработать с ним в Ливерпуле, когда вернёмся.
- У него есть стиль.
- У него есть драйв, Аллан.
Неприветливому и угрюмому Питу Бесту эти разговоры не нравились. И конечно же, вскоре пришёл день, когда место Пита занял Ринго.
Любимыми песнями Уолли были «Fever» и «Summertime».
- Скажи, Эл, как ты смотришь на то, чтобы записать пластинку?
- Пластинку? Какую пластинку?
- Ну, такую, с дырочкой в середине!
- Я понял, понял, а что записывать?
- Нас с Уолли, певцом у Рори.
- Почему Уолли?
- Он чертовски хорош.
- Кто будет за это платить? – спросил я.
- Ты.
- О!
Вот так мы «решили» записать самую первую пластинку «Битлз». История, мы на твоих страницах!
Они сочли необходимым известить Пита Беста о том, что на этой записи барабанщиком у них будет Ринго Старр. Они убедили его, что для этого подойдёт только Ринго, потому что он знает весь репертуар Уолли. Питу это не понравилось, но, как говорится, ему пришлось с этим согласиться.
Мы погрузили всю аппаратуру, барабаны, гитары, микрофоны, пиво и несколько бутербродов в мой автомобиль, за рулём которого я был во время моего очередного приезда в Гамбург. Мы приехали в студию звукозаписи под названием «AkusticStudio», о которой я где-то слышал, и где люди могли записать на пластинку поздравления для рассылки родственникам и друзьям. Ну, знаете, что-то вроде: «Привет, мам, это я. У нас всё хорошо, и мы надеемся увидеть тебя на Рождество. Как ты? Малыш шлёт тебе свою любовь. Скажи что-нибудь маме… гули-гули-гули … ну, вот, пока всё. Мам, передай привет Джо, Джону, Саре, Сэмми, Альфу, Дотти, Лулу…» и так далее.
Студия располагалась прямо позади Центрального вокзала Гамбурга. Рейтинг у неё, естественно, был очень маленьким. Кто знает, может быть, сегодня у них большой бизнес.
Имя «Битлз» ничего не значило для её сотрудников. Для них они были просто ещё одним самодеятельным коллективом, который хотел записать пластинку. Возможно, с целью поисков работы или для отправки записи своим английским друзьям.
- Вы тоже хотите отправить послание?
- Не-а, мы не хотим отправлять послание.
- Если я захочу отправить послание, я напишу письмо.
- Послушай, Эл, скажи им, что мы музыканты.
- Не очень большое помещение для студии звукозаписи, а?
- Ты-то откуда знаешь? Ты же никогда не был в студии!
- Эй – а что это за забавная аппаратура вон там, в углу?
- Это их кофеварка, тупица!
- Ха-ха.
- О’кей, мальчики, давайте начинать.
Уолли был маленьким худым пареньком с мышиного цвета волосами и говорил он очень тихо. Но голосовой диапазон его был феноменальным. От фальцета до глубокого баса. Именно это и привлекало в нём «Битлз». И кроме того, это была их первая сессия звукозаписи.
В помещении не было отдельной зоны под ударную установку, что было нормой для любой студии. Мальчики, с Уолли в центре, столпились вокруг микрофонов и запись началась.
Уолли так нервничал, что забыл слова к «Summertime».
- Давай Уолли, какого х…!
- Ты же её пел, наверное, миллион раз.
- Теперь ты е…ёшь нам мозги!
- Дайте мне минуту, ребята… Я нервничаю.
- Черт тебя возьми, Уолли…
- Эй, кто-нибудь, дайте ему таблетку!
Уильямс:
- Спокойно, ребята, спокойно, он сейчас будет в полном порядке. Дайте ему минуту. Давай, Уолли, вспоминай, ты же знаешь слова!
Ринго сидел за барабанами, вертя в руках палочки. Так много колец на пальцах, что он вряд ли смог бы поковырять у себя в носу. Его первая запись с «Битлз». Впервые вся четвёрка «Битлз», которой суждено было потрясти мир, собралась в одной студии звукозаписи – студии такой же большой, как кухня моей тётушки Фанни дома в Дингле. Но это была «студия звукозаписи»!
Мне оставалось лишь смотреть на часы и тревожиться о том, чтобы ребята вовремя попали на сцену «Кайзеркеллера». Мне не хотелось попадать в неприятную ситуацию с Бруно Кошмидером. У меня складывалось впечатление, что неприятности с ним были всегда. Этот конфликт поколений, казалось, напрочь сносил его мерзкую старую башку.
Уолли, наконец-то, собрал слова в кучу, и «Битлз» включились в процесс.
Затем они с небольшими заминками сыграли «Fever». Звукоинженеры проиграли нам запись.
Всё было великолепно. Всё, кроме звучания Ринго на ударных. Из-за того, что у него не было отдельных микрофонов, его барабаны гремели, как два кокосовых ореха, стукающихся друг об друга. Или что-то вроде того приспособления, которое используют в радиопьесах для передачи звука скачущих лошадей. Мы от души над этим повеселились, но сам Ринго, естественно, был не слишком этим доволен.
- Черт побери, Эл, - произнёс он, - это в самом деле я?
«Битлз» принялись подтрунивать над ним.
- Да, это ты, Ринго.
- «Цок-цок-цок, старушка Джиль, проскачи хоть пару миль!»
- Нет, это одинокий ковбой!
- Звучит, как последняя атака Кастера…
- Ну, и х… с ним!
Голос Уолли и вправду звучал классно. У него всё отлично получилось. А у нас появилась пластинка. Инженер извинился за то, что ему пришлось сделать её на скорости 78 оборотов. Он использовал диски, на оборотной стороне которых разместилась торговая реклама какого-то парня, продающего кожаные вещи, типа дамских сумочек и туфель. Как вам сторона «В» первой «битловской» пластинки? Я заплатил за запись, «цок-цок»-барабаны и прочее. Десять фунтов.
«Битлз» были поражены собственным звучанием, которое они воспроизвели на записи. Теперь они хотели сделать свою собственную пластинку. Только «Битлз». Без Уолли.
Я посмотрел на часы.
- В другой раз, ребята. Через пару минут вы уже должны быть на сцене.
- Забудь про Кошмидера!
- Давайте сделаем нашу запись.
- Мы сами за это заплатим.
- Какие-то жалкие десять фунтов!
Уильямс:
- Деньги значения не имеют. Время поджимает. Вы знаете, каков Бруно.
Последовало несколько ужасных фраз по поводу бедного, старого Бруно Кошмидера. Его германские уши должны были бы свернуться в трубочку.
- Мы должны вернуться на Репербан, парни. Ну же, отдавайте нам наши пластинки, мы уезжаем.
- Черт тебя побери, Аллан!
- Да, давай, Эл! Будь человеком!
- Посмотрите на долбанные часы. Поехали, мальчики.
- Ты будешь жалеть об этом, Эл!
- Нет, не буду. А вот вы будете жалеть, если Бруно Кошмидер натравит на вас своих псов.
В общем, мы так и не записали ещё одну пластинку с «Битлз» и без Уолли в «AkustikStudio» за гамбургским Центральным вокзалом. Я остался глух к мольбам «Битлз» и погнал их вместе с инструментами к машине. Мы загрузились и помчались назад, на Гроссе-Фрайхайт, как раз, чтобы мальчики успели выйти на сцену и не испортили настроение Бруно Кошмидеру. Каким же я должен выглядеть идиотом, что не прислушался к их просьбам!
Я принёс этот демо-диск в агентство «GradeOrganization» в Лондоне. Меня мило и вежливо встретили, внимательно прослушали запись. Казалось, их даже заинтересовало звучание, но думаю, интерес был слегка подпорчен грохотом ринговских барабанов, этими «цок-цок»-звуками.
Один из сотрудников спросил:
- Как вы их назвали? Кто это?
- «Битлз». Они сейчас в Гамбурге.
- Гамбург, вы сказали? Они что, какая-то немецкая группа?
- Нет, они англичане… - хм… - ливерпульцы, - поправился я. – Они там зарабатывают пару шиллингов, играя в клубе.
- В клубе, вы сказали?
- Да.
Люди из «Grade» ничего не сделали с этой записью.
Если я правильно помню, всего инженеры студии «Akustik» сделали четыре демонстрационных диска. Сегодня они могли бы обладать огромной коллекционной ценностью, если бы вы смогли раздобыть хотя бы один. У меня один был. У Ринго тоже. К Рори и Уолли тоже попало по одному. Свой я потерял, и знаю, что Ринго тоже утратил свой экземпляр. Свою пластинку я, как обычно, посеял где-то на вечеринке, после того, как хорошенько набрался.
Это случилось в Лондоне, несколько лет спустя. Я собирался передать свой диск Ринго. Он хотел сделать с него копию. По пути к Ринго я оказался в компании с какими-то знакомыми по шоу-бизнесу, которые сказали, что направляются на вечеринку, где будут певцы Джек Джонс и Тони Беннетт. Всегда готовый разделить с друзьями выпивку и веселье, я присоединился к ним на этой шикарной сходке и продолжал веселиться, пока не набрался в дугу.
Я все время твердил себе:
- Легче, не нажрись, не потеряй пластинку. Она нужна Ринго.
М-да, Ринго её, конечно, не дождался. Спиртное лилось рекой. Я принимал свою дозу и тревоги не ощущал. Одной рукой я прижимал пластинку к груди, а другой заливал алкоголь себе в рот. Должно быть, в какой-то момент, я стал делать это как-то по-другому. И всё. И всё! И всё…
Прямо перед окончанием их контракта с Бруно Кошмидером, за несколько дней до Рождества, Бруно вновь довёл себя до бешенства, распалившись по поводу того, что «Битлз» проводят слишком много времени в других клубах.
Я говорил ему:
- Послушай, Бруно, ты не можешь требовать от ребят, чтобы они каждую чёртову минуту торчали в твоём кабаке. Они делают свою работу, они играют лучше, чем кто бы то ни было. Чего ещё ты от них хочешь?
Он меня не слушал. Я знал, что он разругался с «Битлз», и они не собирались работать на него дальше. Я думаю, он сам это понимал, но это лишь ещё сильнее обостряло ситуацию.
Однажды вечером «Битлз» отправились в «Топ-Тен-Клуб» на Репербане, чтобы увидеть своего идола, Тони Шеридана. И они не только завернули за угол, чтобы поглазеть на Тони, они – о, ужас, шок – сели за инструменты и начали ему аккомпанировать!
Глупые мальчишки. Ведь, прямо там, в центре аудитории, находился известный вам информатор. Герр Штайнер, собственной персоной. Герр Штайнер, когда-то служивший в «Рае и Аде» на Олд-Комптон-Стрит в Сохо, через дорогу от «Ту Ай’з». С горящими глазами Штайнер тут же полетел к своему хозяину и работодателю с несвязным докладом об ужасной новости. Бруно вновь выдрал на себе волосы (у него вообще не осталось волос, если вы спросите меня!).
Конечно, «Битлз» нарушили свои соглашения, появившись на сцене вместе с Тони, «ну, и хрен с ним», говорили они – их контракты и так подходили к концу.
- Он всегда нас пугает, Эл.
- Он не оставит нас в покое.
- Он не выпустит нас из своего поля зрения.
- Он любит нас.
- Ага, очень смешно!
Но в контрактах было указано, черным по белому с добавлением пятен пива, что они не могли выступать в радиусе двадцати пяти миль от «Кайзеркеллера» за тридцать недель до и тридцать недель после того, как отыграют у Бруно. Вот так.
Кошмидер был синий от злости. Ребята скалили зубы.
- Прости, босс.
- Больше не будем.
- Обещаем.
- Было-то всего один раз.
- Отпустите нас, мистер.
Что-то вроде этого.
Позже в гардеробных каморках, позади серебристого полотна экрана, где ребята копотью от свечки вывели на потолке надпись «The Beatles» случился тот самый известный всем инцидент.
Пока ребята собирали в кучу свои мятые шмотки, один из них забавлялся с презервативом. Это был стандартный предмет в «битловском» багаже, уж такими сладострастными ребятками они были. Они надули его до размера футбольного мяча и, затем, подожгли. Этим обычно занимаются все мальчишки от Англии до Сингапура. Беда была в том, что стены так заросли паутиной, что был хлопок, вспышка и внезапное возгорание.
Кошмидер узнал об этом и, не стесняясь в выражениях, высказал всё, что он об этом думает.
«Доброжелатели» говорили Бруно, что «Битлз» назло ему хотели сжечь свой старый дом дотла, что они хотели уйти от него со злорадными ухмылками и т.д. и т.п.…
Теперь Бруно был добрым и ласковым. Он столько раз закрывал глаза на их проделки. Но его терпению когда-нибудь должен был придти конец. Я думаю, что он попросту запал на них так же, как и пришедший вскоре Брайан Эпстайн.
Мстительный и сварливый Бруно рассказал об этом инциденте копам. Стукач грёбаный!
Бедных Джорджа и Пола забрали в участок. Всё выглядело чистым фарсом. Простую случайность раздули до невероятных размеров. Обвинений им никто не предъявлял, но этот инцидент мог иметь серьёзные последствия в отношении их будущих возможностей вернуться в Германию.
На следующий день копы посадили Джорджа и Пола на самолёт, улетающий в Англию. Прощайте, «Битлз». Не возвращайтесь к нам больше.
Оставшиеся музыканты добирались домой сами. Вскоре они снова были все вместе на Мерсисайде, вновь пытаясь найти себе работу. Они стали не намного богаче, чем были пять месяцев назад, но теперь они обрели своё собственное уникальное звучание. Звучание, которому суждено было перевернуть мир.
