Поездка в Гамбург чуть было не сорвалась. На заключительном этапе у нас возникли серьёзные проблемы с получением паспорта для Джона Леннона. Его мать умерла, об отце ничего не было слышно. Он жил со своей тётей Мими. Мне пришлось побегать по приходским священникам, полицейским и представителям магистрата в отчаянной попытке успеть оформить все необходимые бумаги для получения паспорта.
У «Битлз» не хватало средств, чтобы поехать в Гамбург поездом, так что я снял потрёпанный зелёно-кремовый фургон, в который, как я надеялся, мы все сможем поместиться. В списке числились: Берилл, моя жена - очаровательная темноволосая ливерпульская девушка китайского происхождения; Барри, её брат; Лорд Вудбайн, как обычно, отправляющийся поразвлечься; Джон, Джордж, Пол, Стюарт, плюс неприветливый и угрюмый Пит Бест. Приличная нагрузка для старенького фургона. А по пути через Лондон к парому мы должны были ещё захватить того самого герра Штайнера из кафе «Рай и Ад». Штайнер отправлялся в Гамбург, чтобы работать у Бруно Кошмидера переводчиком.
Таково было начало нашей исторической поездки. «Битловская» аппаратура и десять человек на борту. Путешествие явно не в пульмановском стиле. Зато дёшево. Мы смотрели только вперёд, скрестив пальцы на удачу.
«Битлз» были в такой заднице, что попросили меня об авансе.
Пол сказал:
- Послушай, Эл, нам нужны деньги, чтобы купить всякие мелочи, бельё, зубные щётки и прочее. Как насчёт того, чтобы ссудить нам несколько фунтов, пока мы не доберёмся до цели? Мы их тебе вернём. Ты же нас знаешь.
Да, я знал их. Они все были хорошими ребятами. Они бы обязательно отдали бы мне долг – если бы вспомнили о нём! Итак, я выдал им на всех 15 фунтов. У меня всё ещё хранится расписка. Она написана на бланке «Jacaranda Enterprises» (так называлось моя антрепренерская компания). На нём значилось: «А.Р. Уильямс – «Р» значит Ричард – если кому интересно – Слэйтер-стрит, 23,Ливерпуль, 1». «Получена от Аллана Уильямса сумма в 15 фунтов в качестве аванса за предполагаемый ангажемент в Гамбурге. Обязуемся возвратить». Расписка была подписана Стюартом Сатклиффом и Полом Маккартни «от имени «Битлз»».
Всё официально. Чёрт побери, подумайте только о тех суммах, которые прошли через их руки через несколько лет. (Я так и не получил назад свои 15 фунтов. Как насчёт долга, мальчики?)
Было около 10 часов утра, когда, наконец-то, появились «Битлз», волоча за собой свой нищенский багаж. Потрёпанные и подранные чемоданчики и сумки. Пёстрая компания, сэр. Чертовски пёстрая.
Одежды у них было немного – возможно, пара перемен нижнего белья, несколько рубашек и свитеров. Для Гамбурга они прикупили себе по новому чёрному свитеру от «Маркса-и-Спенсера» плюс запасные тенниски для работы на сцене (обычно они носили свои тенниски или кеды до тех пор, пока они не разваливались у них прямо на ногах). Класс, настоящий класс!
Пол одел короткую куртку с меховым воротником мехом наружу. Стюарт был в толстом свитере и как всегда носил тёмные очки в стиле Джеймса Дина. Мы все были в неописуемом прикиде, готовые к этой некомфортной поездке.
По счастью на крыше фургона был багажник, иначе, наша поездка в Гамбург превратилась бы в настоящий ад. Мы закрепили сверху целую кучу оборудования и решили, что трое сядут впереди и семеро сзади, на боковых скамейках. Оставшееся пространство будет использовано для багажа личного.
Я взял с собой на борт небольшой спиртовой примус, чтобы мы могли выпить чаю во время остановок. Я полагал, что таким путём мы сможем хотя бы немного сэкономить. Мы планировали покупать в пути только хлеб и сыр и ,возможно, иногда стаканчик-другой пива в баре или кафе. Мы должны были быть экономными. Недостаток денег был эндемичен для нашего образа жизни в те дни. Всё делалось с пустыми карманами. Абсолютно всё.
Парни восторженно шумели по поводу своей первой поездки за пределы Англии.
- Наконец-то!
- Давайте устроим концерт в пути!
- Нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес! - изрёк какой-то шутник.
- Эй, Гамбург, готовься! Мы едем к тебе!
- Эй, Гамбург, надейся, что мы едем к тебе! – скорректировал кто-то фразу.
Берилл была занята проверкой, не забыли ли мы чего-нибудь, а Лорд Вудбайн стоял рядом, смеясь над какой-то шуткой.
- Парень, - похлопал он себя по бедру, - Ну и поездку ты затеял! Я имею в виду, почему Гамбург и «Битлз»? Нет, ты и в самом деле рехнулся!
Оглядываясь назад, я полагаю, что это была почти сюрреалистическая ситуация. Вот я, бывший водопроводчик, бывший кто-только-не-придумаешь, однажды коммивояжёр, однажды торговец липовыми драгоценностями – маленький черноволосый неудавшийся певец, собирающийся в Гамбург с пятью молодыми парнями из Ливерпуля, у которых с собой ни шиша нет. В довершении ко всему, на борту у нас был Лорд Вудбайн, знаменитый исполнитель калипсо из Порт-оф-Спейна и 8-го района Ливерпуля.
Господи боже, ну и банда! Давайте устроим концерт в пути, как уже кто-то предлагал!
«Битлз» пообещали заплатить мне 10 фунтов за путешествие. Естественно, потом. Этих денег я тоже так никогда и не получил, что в итоге стало одним из немаловажных факторов, приведших к нашему с ними расколу.
«Битлз» попросили меня написать их имена на кузове зелёно-кремового фургона, чтобы все знали, что они уезжают на гастроли. Настроение у них было «пан или пропал». Мне не удалось это выполнить, но они уже настроились на то, чтобы на потёртых боках фургона красовалось что-то вроде рекламных плакатов. Они заявились в «Джек» и припрягли всю обслугу для приготовления клея из муки и воды. Они вырезали заголовки из старых газет, целую кучу которых натаскали из мусорных ящиков на Слэйтер-Стрит, и составили слова «Битлз» и свои пять имён. Эти полоски они прикрепили к фургону с помощью доступного и простого в производстве мучного клейстера. Затем они отошли назад и залюбовались своей работой.
- Классно!
- Это – мы, ребята, знаменитые «Битлз»!
- Похоже на татуировку, мать её!
- Смоется после первого же дождя!
- Да, ну, прилипло как дерьмо к бумажке!
После того, как мы загрузили фургон и все уселись, я сказал:
- Хорошо, сейчас мы прокатимся по кварталу, чтобы увидеть, как машина будет вести себя в дороге.
Я хотел убедиться, что груз сбалансирован, а тормоза фургона достаточно эффективны, чтобы справиться со всем этим лишним весом. Мы проехали по Болд-Стрит, потом по Лайм-Стрит, и вернулись назад. Всё это с достаточно медленной скоростью, в то время, как я качал ногой педаль тормоза, проверяя, проверяя и проверяя.
Несмотря на проверку, вскоре выявилось ещё одно серьёзное упущение. Я никогда раньше не водил автомобиль на континенте. Они там ездят по «неправильной» стороне дороги – по правой. Я не задумывался об этом, отправляясь в поездку. Я был уверен, что мы выживем. «Битлз» об этом тоже не задумывались. Они были слишком возбуждены, чтобы обращать внимание на что-то ещё.
«Битлз» уезжали без оркестра, но не без слёз прощания. Обильные материнские слёзы, как положено, уже тогда были пролиты в дверях ближайшей лавки на Слэйтер-Стрит. Мы этого не видели, но мама Стюарта Сатклиффа, Милли, стояла там, оплакивая своего малыша Стю, отправляющегося в Гамбург, где рядом с ним не будет его нежно любящей мамочки. Позже она говорила, что не хотела устраивать сцены и, тем более, огорчать Стюарта. Они простились дома, и Стюарт уехал. Он даже не догадывался, что Милли следовала за ним, чтобы не расставаться со своим мальчиком до самого момента отъезда. Одинокая женщина, плачущая и утирающая слёзы, не отрывающая глаз от своего сыночка.
У «Битлз» не было разрешений на работу в Германии, и парни ехали туда под видом студентов. Должен признать, что они походили на школяров больше, нежели Дерри Уилки и его ребята.
Но вот великий момент настал, и я был счастлив тронуть с места расшатанные старые колёса нашей колымаги. Наконец-то мы отбыли, направляясь к берегам пролива и парому. Когда мы выезжали на Слэйтер-Стрит, толпа парней выдала нам вслед неуклюжее приветствие, заметив имена «Битлз» приклеенные мукой и водой к ободранным бокам фургона.
- Дорогу знаменитым «Битлз»! – кричали они. Ответ не заставил себя долго ждать.
- Прощай Ливерпуль, привет Гамбург!
- Ах, милашку Мэгги Мэй в воронке увёз злодей, и ей Гамбурга не видеть никогда, - пели ребята, выбивая ритм на футляре от гитары. Этими короткими ободряющими воплями мы старались поддержать наше приподнятое настроение. Мы едем к успеху, говорили мы. Впрочем, Ливерпуль не умолял нас остаться.
В Лондон вела старая автострада А5, начинающаяся на Уотлинг-Стрит. По дороге мы остановились на привал. Я вытащил свой спиртовой примус, и мы вскипятили себе по чашке чаю.
Под ласкающим летним солнцем мы уплетали сэндвичи, которые приготовили для нас девушки в «Джеке», а ребята подняли возню на ближайшей лужайке, играя в ковбоев и индейцев, издавая боевые кличи и нарезая круги по пёстрому, сладко-пахнущему полю.
Я обошёл фургон, проверил багаж на крыше, проверил подкачку колёс и прочее. «Битлз» до этого не было никого дела, они дурачились, играя на залитом солнцем поле. Счастливое, счастливое время для всех нас. Подростки на увеселительной прогулке – анекдот, да и только.
Мы вернулись на шоссе и поехали в Лондон, чтобы забрать герра Штайнера. Он ждал нас у дверей «Рая и Ада» со всеми своими вещами, увязанными в скромный узелок. Он испытал нечто вроде шока, когда узрел, насколько тяжело нагружен фургон. Очень дотошный и педантичный парень был этот герр Штайнер. Но он запрыгнул на борт, и мы выехали из Лондона на Нью-Хэйвенское шоссе. Нью-Хэйвен – это порт у пролива.
Проехав через Фулхэм, мы проскочили через Митчем, Кройдон, Коулсдон, Катергем, Блайндли-Хит, Нью-Чепель, Фелбридж, Ист-Гринстед, Форест-Роу, свернули направо к Уич-Кроссу, затем - на Дэйнхилл, Фернерс-Грин, Хейворд-Хит, Чейли, Куксбридж, Льюес и далее вниз, к Нью-Хэйвену.
Мы прибыли как раз вовремя, чтобы успеть к ночному парому.
Портовые грузчики поначалу нанесли нам тяжёлый удар. Они бросили один долгий взгляд на фургон с багажом и музыкальными инструментами на крыше и потрясли своими нахмуренными лицами.
- Ха, - сказал бригадир грузчиков, - это будет очень непросто, ребята.
Леннон сказал:
- Да? А что не так, дружище?
Бригадир уставился на этого ливерпульского сопляка, затем снова на фургон. По его лицу было понятно, что он старался подбирать слова.
- Хм, нам ещё не попадались похожие фургоны с такой кучей дерьма на крыше. У нас может не получится зацепить его крановыми стропами.
- Да, ладно, - умолял Леннон. – Попробуй, дружище! Корабль вот-вот отойдёт.
Бригадир отдал несколько приказов, и крановый паук завис над фургоном, длинная стрела портового крана темнела в вечернем небе.
- Ну-ка, попробуем, мальчики, - сказал бригадир.
Через секунду наш старенький фургон был облеплен дюжиной дюжих докеров. Они сумели-таки зацепить стропы за колёса. Но без пассажиров внутри, крыша фургона явно перетягивала. Когда кран слегка тронул стрелу, для нас наступил действительно ужасный и неприятный момент. Фургон перевалился с боку на бок, но в конце концов удобно устроился в сетке и стропах, как усталая старая леди, усаживающаяся в своё любимое кресло у камина.
Дальнейшая погрузка фургона на борт парома прошла без приключений. Мы заторопились на корабль, чтобы увидеть его, уже покоящегося на упорах. Мы снова вздохнули. «Битлз» очень переживали за свои гитары и ударную установку.
- Слава Богу, всё в порядке!
- Чёрт побери, я думал всё, хана!
- Давайте надеяться, что те ребята на другом берегу смогут его выгрузить.
- Ну, раз уж он погружен, то его точно здесь не оставят!
- Сплюнь!
Ребята носились по кораблю, исследуя его самые укромные уголки – стоянку, комнаты отдыха, наконец, скамейки, на которых им предстояло провести ночь в попытках заснуть.
Впрочем, они бывали и в гораздо худших местах. В подвальчике Лорда Вудбайна, например. На неудобства эти ребята внимания не обращали. Они могли заснуть и на бельевой верёвке.
Мы стояли у борта – пятеро ливерпульских парней, моя жена-китаянка, Лорд Вудбайн - певец калипсо из Вест-Индии, герр Штайнер - педантичный немец, и Барри - мой шурин-китаец. Довольно разношерстная кучка путешественникова, всматривающаяся в темную полоску английского берега, исчезающую за горизонтом.
Один из «Битлз» начал тихонько напевать «Прощай, черный дрозд», эту ностальгическую песенку. Мы все присоединились к нему:
Сложи свои заботы и печали,
Мы уезжаем и тихо поём.
Прощай, черный дрозд…
Никто здесь не будет любить тебя,
Никто здесь не поймёт тебя,
Или какими там историями о тяжёлой жизни
Они все пичкают меня…
Сложи свои заботы и печали,
Мы уезжаем и тихо поём.
Прощай, черный дрозд…
Приготовь постель и зажги свечу…
Я буду дома поздно ночью…
Черный дрозд, прощай…
Мы прошли в комнату отдыха и устроились спать на жёстких скамейках.
Паром пыхтел, море было спокойным, впереди нас ждал причал Хук-Ван-Холланда. Мы были на полпути к Гамбургу. Мне кажется, в эту ночь мы все спали без задних ног. Позади была довольно тяжёлая поездка.
Мы проснулись рано утром, на носу корабля уже показался Хук-Ван-Холланд. «Битлз» впервые увидели Большую землю. Они стряхнули сон с глаз, плеснули немного холодной воды на лица, и с надеждой смотрели через водную гладь на землю обетованную.
- Точь-в-точь, как Англия.
- Черт побери, какая плоская, а?
- Так это и есть иностранцы?
- А выглядят как нормальные люди.
- Как мы.
Я надеялся, что опасные моменты при разгрузке фургона с корабля больше не повторятся.
Мы сошли с корабля, когда он пришвартовался, и встали возле причала, со страхом ожидая разгрузки фургона. Им всё равно пришлось бы его снимать, коль его туда погрузили.
Фургон был опущен на причал без происшествий. Но сердца у нас были не на месте, пока его колёса не коснулись земли. Все сразу и одновременно. Слава Богу.
Мы готовы были расцеловать лохматых докеров. Они обращались с фургоном, как с драгоценностью английской короны. Вряд ли они догадывались, что эти инструменты были дороже нам любого золота, даже, если брать по весу.
Нашим следующим препятствием была голландская иммиграционная служба. Я не думаю, что они были настолько легковерны, когда мы вешали им лапшу по поводу нашей «студенческой» экскурсии. Но теперь в дело вступил магнетизм личностей «Битлз». Они могли бы очаровать птичек на деревьях, если бы захотели.
Как обычно, всем заправлял Леннон. Джон позаимствовал шляпу у одного из чиновников и расхаживал с ней по кругу гусиным шагом. Ребята превратили всё это в шутку, и мы прошли без помех. Обыкновенная шайка студентов.
Мы были в Европе.
Проезжая через Гаагу, я забыл про правостороннее движение и чуть было не врезался в такси, которое свернуло с нашего пути в самую последнюю секунду. «Эти долбанные англичане ездят по неправильной стороне дороги! Вот, олухи!».
Внезапно нас окружила стая велосипедистов, целое стадо. Они все спешили на работу. Они были очаровательны - здоровые, розовощёкие, чисто выбритые. Когда мы остановились на красный цвет, они, естественно, остановились тоже. Они вытянули руки и оперлись на наш фургон, ожидая когда сигнал светофора сменится на зелёный. Их было так много, что машина опасно закачалась на рессорах.
«Битлз» высунули свои взъерошенные головы из боковых окон фургона и, улыбаясь, защебетали:
- Пошёл в п…, приятель!
- Убери свои грёбаные лапы от машины!
- Перестань раскачивать лодку, скотина!
- Почему бы вам не свалить по-хорошему?!
- Опа, глянь-ка на эту разъевшуюся харю!
Голландцы тоже улыбались и кивали, приветствуя нас на своём языке.
Когда мы тронулись со светофора я совершил ещё одну ошибку в вождении, проехав по кольцу в обратную сторону (ещё одна типичная ошибка англичан, впервые едущих за рулём на континенте). Навстречу нам вылетел огромный грузовик. Я рванул руль и выскочил на обочину. Грузовик прогремел мимо, ревя сиреной, грозящий кулак из окна. «Эти долбанные англичане! Они перебьют нас всех!».
Я должен был приноровиться к езде по «неправильной» стороне дороги. И сделать это быстро.
«Битлз» подбадривали меня криками, и вскоре мы вырвались на дорогу, по обеим сторонам которой раскинулись бескрайние голландские поля. Здесь мы безнадёжно заблудились. Кого мы только не спрашивали, каждый указывал нам своё собственное направление. Вдобавок ко всему, – моё везение! – двое из тех, к которым я обратился за помощью, оказались глухими. Двое голландцев подряд. Убейте меня! А, может, они вовсе и не были глухонемыми, а попросту были сбиты с толку видом нашей разношёрстной компании?
По большому счёту нам было на это наплевать, да мы особо и не волновались. Вуди пытался заварить чайку, сидя на переднем сиденье. Кто-то из «Битлз» бренчал на гитаре. Солнце садилось. Фургон ехал, как во сне. Мы наслаждались жизнью, и доехали бы до Гамбурга в любом случае, либо сделав крюк, либо напрямую, через Хук-ван-Холланд.
Я начал привыкать к езде по «неправильной» стороне дороги. Ароматы голландской глубинки приводили нас в восторг. Мы все расслабились.
«Битлз» непрерывно восклицали:
- Смотри, прямо как на открытке!
- Как на картинке в школьном учебнике!
- Где же эти долбанные тюльпаны, о которых мы читали?
- И ветряные мельницы.
- Я не вижу никаких ветряных мельниц.
- Вон одна!
- Везёт же голландцам.
Со стороны это может показаться странным, но в течение всего нашего путешествия в Гамбург мы чувствовали, что это – начало той самой цепной реакции событий, которая в итоге приведёт ребят к величию и славе. Я понимаю, что это звучит натянуто, но я был уверен, что делаю что-то значимое. Как будто душа сумела заглянуть вперёд и увидеть те оглушительные события последующих лет, ставшие сегодня частью истории «Битлз». Вы улыбнётесь. В конце концов это были всего лишь пятеро подростков с неудержимой страстью к музыке. Тем не менее, так оно было. Я действительно ощущал, что делаю что-то очень важное.
Мы подъехали к указателю на Арнем, город, где во время последней войны отчаянно сражались солдаты британской армии. Я читал, что эта военная операция не увенчалась успехом, и они не добились ничего, кроме славы. Разве в других войнах бывает по-другому? Ничего хорошего в войнах не было никогда, за исключением тех славных эпизодов, когда храбрые мужчины геройски, но глупо умирали.
Я решил, что наступило время сделать очередную остановку для того, чтобы перекусить. По пути мы прикупили немного хлеба и сыра и могли бы заварить чай. Горячий напиток улучшил бы нам настроение.
Я остановился неподалёку от Арнемского Мемориала, на котором выбиты слова «Пусть их имена живут вечно». У моего шурина, Барри, был с собой фотоаппарат, и после того, как мы подкрепились хлебом и сыром, он сфотографировал нас на фоне Мемориала.
Я был искренне потрясён картиной бесконечных рядов маленьких белых крестов, каждый крест - метка смерти одного британского солдата, покоящегося в этой чужой земле. Я подумал о их плоти и костях, питающих тучную зелень голландской глубинки. Удобрение. Навоз. У меня навернулись слёзы. Я отвернулся и прикрыл глаза рукой, чтобы этого никто не заметил. Я не хотел, чтобы они считали меня маменькиным сынком.
Джон Леннон даже не вылез из фургона. Определённо, такие места его не привлекали.
- Подобные вещи меня не интересуют. Это всё - туфта.
Он чувствовал то же самое, что и я – любая война безумна, и все эти парни не должны были умирать. Так или иначе, но я был удивлён тем, что если он считает также, почему не захотел выйти и своими глазами увидеть свидетельства этого злополучного безумия.
В душе я обозвал Леннона нехорошими словами. Оглядываясь назад, я полагаю, что он-таки был прав, а я – нет. Я должен был вести машину, а не упиваться этой жуткой и трагической атмосферой. В этом был весь Джон – упрямый, циничный, вспыльчивый не по годам. Едва ли я когда-либо воспринимал его как юношу, в отличие от других ребят. Скорее, как молодого старика. Ворчащий, упрямый, вечно шпыняющий окружающих, выставляющий их на смех (и часто это было в самом деле смешно!) в своей сногсшибательной манере. Среди мальчиков он был лидером. Он довлел над ними. Его зловещее и хулиганское присутствие ощущалось везде, где бы он ни был. Гениальность порой живёт в странных упаковках. Не последней из таких странных упаковок был Джон Леннон. Дорогой Джон.
Остальные мальчики, как и положено, переживали эту ситуацию каждый по-своему. «Пусть их имена живут вечно» гласила надпись на Арнемском Мемориале. Имена «Битлз» также будут существовать вечно. То, что мы остановились именно здесь, было знаком судьбы, предзнаменованием будущего? Впрочем, в тот момент мы и вправду заблудились.
Арнем был довольно милым городком, и мы немного задержались, чтобы прогуляться по его живописным улицам. День был жаркий и приятный, пчёлы жужжали в воздухе, пока мы шли по усаженной деревьями улице, глядя, как жители торопятся по своим повседневным делам. Свернув в на боковую улочку, мы подошли к магазину по продаже пластинок. «Битлз» вошли внутрь, а я остался снаружи с Берилл, Лордом Вудбайном и Барри. Надо было мне пойти вместе с ребятами!
Когда они вышли несколько минут спустя, у них был виноватый и возбуждённый вид. Как у нашаливших мальчишек, которые совершили увенчавшийся успехом набег на кухню.
Я бросил взгляд на их лица и спросил:
- В чём дело, парни? Что случилось? Что?
Хотелось бы, чтобы наше путешествие завершилось без каких-либо проблем. Мы находились здесь, не имея разрешений на работу, скрываясь под масками «студентов». Последнего, чего нам не хватало – это неприятностей с местными властями. Я почуял неладное.
Леннон оглянулся, чтобы увериться, не смотрит ли кто на нас. Затем он вытянул из кармана своего пиджака большую и дорогую губную гармошку.
- Как вам? – спросил он, показывая её нам.
- Где, черт побери, ты её взял Джон? У тебя же нет денег, я прав?
Я прекрасно знал, что денег у него не было. И он знал, что я это знаю.
- Считай, что я её где-то достал.
- Ты стащил её! – пошёл я в атаку.
Леннон злобно посмотрел на меня. Стальной взгляд.
- Черт возьми, ты украл её, что ли?! – продолжал я. – Мы здесь в чужой стране, под видом студентов, а ты совершаешь такие идиотские поступки! Черт меня побери! Не хватало нам теперь ещё и кражи!
Я скорчил гримасу. Джон не ответил. Он снова засунул гармошку назад в карман.
- Да, - согласился он, - я её украл.
- Ты - болван, - сказал я с горечью. - Зачем ты это сделал, Джон? Ты мог сорвать все наши долбанные планы. Я бы купил тебе губную гармошку, если бы ты меня правильно попросил.
- Дождёшься от тебя, - хмыкнул Леннон, ни капельки не смущаясь. У него была эдакая непробиваемая физиономия, типа «меня-не-надуришь!».
- Да, пошло всё к чёрту, - сказал я ни к кому не обращаясь. – Все равно ты идиот!
Они были всего лишь мальчишками. Это была мальчишеская выходка. Не акт воровства. Джон Леннон никогда бы себе этого не позволил. Он мог быть кем угодно, только не вором.
Кто из нас может честно сказать, что когда он был мальчишкой, он не делал ничего противозаконного? Я помню, что заходил в лавку Вулворта и таскал сладости с прилавка. Я действительно делал много такого, когда был подростком. Я «специализировался» на электротоварах. Главное, что мне они были не так уж и нужны. Я делал это просто так, ради возбуждения, ради ощущения опасности. Чтобы бороться со скукой. Но губная гармошка была очень нужна ансамблю. Леннон профессионально играл на этом инструменте.
- Ладно, парни, - сказал я, - поехали. Мы не можем вернуть эту гармошку в магазин. Они сразу вызовут полицию, и мы попадём в настоящую беду. Давайте уберёмся отсюда, пока нас не засекли. Нам не хватает только одного – закончить поездку в Арнемской тюрьме!
- О’кей, Эл, - согласились они, немного испуганные, но не слишком.
Я выехал из Арнема с молитвой в сердце, что владелец магазина не обнаружит кражи и не потребует от полиции задержать нас по дороге. Мы вырвались из городка без происшествий.
Некоторое время мы ехали в полном молчании.
- Ну, хватит, - сказал Джордж, пытаясь разрядить атмосферу, которая сгустилась в салоне из-за этой несчастной губной гармошки. – Давайте лучше споём.
Мы посчитали это хорошей идеей. Мы не могли долго предаваться этому ледяному антагонизму. Мы должны были притираться друг к другу. Я не мог продолжать злиться на Джона. Леннон всегда оставался Ленноном. В его случае это бы не сработало.
Нас было десятеро, и мы разбились на несколько нестройных хоров, затянув «Мэгги Мэй», песенку о популярной ливерпульской шлюшке. Мы, должно быть, чертовски громко шумели, заглушая не только рёв мотора, но и всё дорожное движение, потому что люди на улице оборачивались, махали нам руками и что-то кричали.
Через границу с Германией мы перевалили без каких бы то ни было неприятностей с таможней и иммиграционной службой. Они безропотно проглотили лапшу, что мы - просто студенты, едущие навестить своих друзей в Гамбурге. Гитары? Они лишь для того, чтобы дружно петь песенки по вечерам (и это была истинная правда!).
- Немцы - очень музыкальная нация, не так ли, meineHerr?
- Ja, ja, - соглашался таможенник, давая нам отмашку.
Едва мы пересекли границу, как колёса нашего фургона застряли между трамвайными рельсами. К этому моменту за рулём сидел Лорд Вудбайн, дав мне небольшую передышку.
- Что за херня, Вуди? – сказал я. – Ты хочешь, чтобы всех нас поубивало?
- О, Боже, - взмолился Вуди, сражаясь с баранкой. – Я не знаю, что случилось с этой штукой!
«Битлз» призывали Вуди убрать фургон с путей.
- Давай, Вуди, сдвинь его с места!
- Газу, Вуди, газу!
- Чёрт побери, какого х… ты ничего не делаешь?!
- Съезжай с рельсов, уезжай!
- Берегись, Вуди, вон и долбанный трамвай показался…!
В голосе звучал жуткий страх, поскольку трамвай действительно двигался прямо на нас. Из задних колёс повалил дым, Лорд Вудбайн упрямо рвал двигатель. Казалось, нас сейчас сметёт с лица земли.
Трамвай названивал, мы могли видеть искры из под его огромных стальных колёс, когда вожатый нажимал на тормоза. Я завизжал на Лорда Вудбайна, у которого с бровей лился пот.
- Сделай что-нибудь! Убери нас отсюда! Нас всех убьёт! СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ! – Мой голос сорвался.
Затем, когда трамвай должен был вот-вот нас задавить – прощай Гамбург! Здравствуй морг! – Лорду Вудбайну удалось наконец-то заставить фургон двигаться. Мы пулей сорвались с путей и встали поперёк дороги. Сзади прогремел трамвай, фонтан искр из-под колёс, побелевшие лица, прижавшиеся к окнам.
Мы не могли объяснить, почему вдруг колёса фургона застряли в трамвайных рельсах. Да нас это и не заботило. Нам удалось выкарабкаться, и мы были теперь в безопасности. Лорд Вудбайн вышел из кабины, дабы успокоить нервы.
Мы поехали дальше. Гамбург, Гамбург. Доберёмся ли мы когда-нибудь туда в целости и сохранности. Я уже начинал сомневаться.
Наконец, поздно вечером мы прибыли в Гамбург. Пока мы искали Гроссе-Фрайхайт Штрассе, – улицу на границе района красных фонарей Репербана – где находились «Индра» и «Кайзеркеллер», я врезался в авто, за рулём которого сидела немецкая леди.
Беда, беда, беда. В самую последнюю минуту. Я обернулся к «Битлз»:
- Это всё, мальчики. Первое, что мы увидим в Гамбурге, это стены его тюрьмы.
- Типун тебе на язык, Эл.
- Блин, ну и поездочка!
- Всё наперекосяк!
- Смотри, Эл, она к нам направляется.
- А выглядит она хреново, jawohl!
Эти ребята шутили бы у самых врат ада.
Леди оказалась очень милой. К счастью я не причинил её машине много повреждений. Она это понимала и потратила на нас уйму времени, направляя нас в нужное место.
Мы притормозили на Гроссе-Фрайхайт Штрассе, когда уже зажглись огни стрип-клубов, и проститутки начали свой ночной обход в поисках клиентов. Улицы кишели сбродом и отбросами человеческого общества. Тут были обкуренные наркоманы, сутенёры, посетители стрип-клубов и борделей, гангстеры, музыканты, трансвеститы, обычные гомосексуалы, грязные старикашки, юнцы, женщины, ищущие подруг. В магазинчиках вы могли купить оружие – ножи, кастеты, кнуты, тяжёлые дубинки, наручники – даже гранаты, если вы подходили к этому вопросу с правильной стороны. В 4-ом районе Гамбурга вы могли купить кого угодно и что угодно.
«Битлз» вывалились из фургона, разминая свои скрюченные ноги. Они дышали воздухом неряшливого Гамбурга, оглядывались вокруг и их глаза вылезали из орбит. Им всё это нравилось с первого взгляда. Они приняли этот город. Отлично, отлично.
- Посмотри на уличные огни.
- Посмотри на этого парня в женской одежде.
- Что он делает в этом прикиде?
Я должен был объяснять им про трансвеститов. Для них всё это было в новинку.
- Транс… кто?
- Ну и дела. Ух, ты!
- Классный городок, Эл!
Я повёл их в «Кайзеркеллер», на другой конец Гроссе-Фрайхайт. Бруно был ошеломлён, увидев их.
«Битлз» тоже были ошеломлены, увидев, каким легендарным клубом был «Кайзеркеллер». Я вынужден был напомнить им, что их ангажировали не для «Кайзеркеллера», а для другого клуба Кошмидера - «Индры».
- Ага, zo, - сказал Бруно. – Это и есть знаменитые «Битлз»? Он общался через герра Штайнера. Бруно устроил нам действительно тёплый приём. Он сразу запал на «Битлз». Они произвели на него тот же эффект, что и на Брайана Эпстайна. Он нашёл их притягательными и вскоре стал очень ревнивым по отношению к ним. Но всё это было в туманном будущем. Пока же ребята потрясли его руку, и бывший клоун засиял, когда они сделали лестные замечания о его клубе.
Дерри Уилки, Гови Кейси и ребята тоже были там, в ожидании выхода на сцену. Гови довольно холодно принял «Битлз», потому что не считал их стоящей группой. Гови не был сволочью, как это может показаться, у него и Дерри были свои, довольно высокие, стандарты. Они просто не представляли, насколько продвинулись «Битлз» с того времени, как они их слышали. Потом, он, наверное, думал, что я передал мальчикам содержание его жёсткого письма, хотя я и не собирался этого делать. Мне не хотелось создавать напряжённость, раздувать вражду, и, вообще, раскачивать лодку на этом раннем этапе наших отношений. Я был абсолютно уверен в том, что отношение к «Битлз» резко переменится в лучшую сторону, едва они услышат их игру.
Но на тот момент они рассматривали «Битлз» как насмешку. Гови был явно рад указать ребятам, что они будут играть не в блестящем «Кайзеркеллере», а в «Индре».
- Вы будете играть в «Индре», грёбаном стрип-клубе, - сказал Гови. Я возразил, что это неправда. Это бывший стрип-клуб. Как только Бруно увидел, какую пользу может принести ливерпульский бит процессу выжимания денег из посетителей, стриптизу указали на выход, а «Битлз» - на вход.
«Битлз» не могли скрыть своего разочарования, услышав эти страшные для них слова - «стрип-клуб».
- Послушай, Эл, мы уже наелись стриптиза в Новом артистическом кабаре-клубе.
- Да, этой хрени мы поимели достаточно.
- Мы не собираемся всё время играть для стриптизёрок.
- Нет, Алан, нет, нет и нет!
Я снова возразил. Это не тот случай. Там не будет стриптизёрок.
- Парни, давайте решать проблемы по мере их поступления. Я никогда не предложу вам чего-то подобного, а herr Кошмидер, – я кивнул на Бруно, – никогда не нарушит своего слова.
- Не волнуйтесь, «Битлз», - сказал он. – Там больше никогда не будет стриптиза. Можете быть в этом уверены.
«Битлз» вздохнули с облегчением, к ним вернулось хорошее настроение, и они забросали Дерри и Гови вопросами о ночной жизни, о шлюхах, о выпивке.
- Всё, что вы хотите, вы получите, - был ответ от Дерри. Глядя на Дерри, было ясно, что он хотел всего, и получал это «всё» без малейших проблем.
«Битлз» решили, что они были бы не прочь получить «всё то же самое» и немедленно! Они были нормальными парнями с горячей кровью, и обеими руками загребли бы всё, что предлагалось в районах Репербана и Гроссе-Фрайхайт.
Мы двинулись по Гроссе-Фрайхайт с Бруно и герром Штайнером. Он повёл нас вниз, к «Индре». Вход в клуб не был освещён так, как прочие здания, и представлял собой унылое зрелище.
- Эй, Эл, а где наша большая афиша?
- Не вижу, где здесь что-нибудь о грёбаных «Битлз», Эл.
- Нас здесь никто не найдёт.
- Мы, что, должны сами рисовать и расклеивать свои афиши?
- Да, - я должен был согласиться. – Это немного разочаровывает.
Бруно что-то успокоительно прошумел, и мы вошли в фойе, где Джон чиркнул спичкой и вгляделся в мерцающие тени.
- Вот вы и на месте! - сказал я с триумфом в голосе. – А вот и ваша афиша. Не так уж плохо, а?
Сказать, что это хорошо, было бы явной натяжкой. В мерцающем свете от догоравшей спички Леннона мы увидели несколько крохотных надписей, гласивших: «Легендарные «Битлз» из Ливерпуля, Англия». Спичка погасла, и я ощутил то разочарование, которое испытали «Битлз», пока мы стояли там, во мраке фойе.
- О’кей, мальчики? – вопросил Бруно довольно приветливо, не замечая настроя ребят, которые ожидали афиш более крупного размера.
- Ага, как же, - проворчал один из них.
- Могло бы быть снаружи и с подсветкой!
- Будут-будут. Вот увидите!
- Хотелось бы поиграть в «Кайзеркеллере»…
- Не очень мне нравится это место.
- Да, ладно, мальчики, - сказал я. - Давайте поставим этот клуб на уши!
Беда была в том, что постоянные посетители приходили в «Индру» смотреть стриптиз. Это была не танцплощадка. Но, договор есть договор. Моей главной задачей было доставить «Битлз» в Гамбург. Я знал, что там они придутся ко двору. Их музыка прекрасно подходила для этого города. Гамбург был ещё одним Ливерпулем, более шумным и открыто поставляющим всё для того, что некоторые называют торговлей нравами (а я называю «удовлетворением обыкновенных сексуальных аппетитов», которые так востребованы в нашем закрытом обществе).
Бруно затем повёл нас в ближайший кинотеатр.
- Эй, Эл, мы не хотим смотреть кино.
- Может быть они хотят, чтобы мы работали таперами?
- Мак-Сеннет, У.Ч.Филдс…
- Пошли, город посмотрим!
- Мы не хотим в кино, Эл.
- Я не думаю, что нам собираются показывать фильм, парни. Наверное, ваши квартиры где-то поблизости.
Моя догадка оказалась правильной. Если бы мы не были такими уставшими и, в то же время, ликующими по поводу прибытия в Гамбург, могла бы разыграться неприятная сцена.
Помещение (точнее, не скажешь!) представляло из себя три пыльные, заваленные мусором гардеробные в задней части кинотеатра. Когда-то давно здесь был театр, и гардеробными не пользовались, черт знает, сколько лет. Это был новый дом для «Битлз». Я не знал, что сказать. Назад мы вернуться не могли. Или могли? Берилл, Лорд Вудбайн, Барри и я собирались поискать дешёвую гостиницу. У нас было достаточно наличных, чтобы продержаться некоторое время, если мы будем очень-очень экономными. У «Битлз» в карманах не было ни цента. Они должны были смириться с этим сортиром.
В это время в кино шёл фильм, и вы могли слышать шум звуковой дорожки и видеть мелькающие картинки на оборотной стороне экрана. Довольно забавное зрелище.
- Эл, что мы такое натворили, чтобы этакое заслужить?
- И здесь мы будем жить?
- Передайте маме, что я люблю её и больше не буду себя плохо вести!
- Свинарник и тот приличнее!
- Спорим, здесь даже нет горячей воды.
Я смотрел на опечаленных «Битлз».
Леннон сказал:
- Эл, этот козёл думает, что мы – животные?!
- Извините ребята…
Что я мог ещё сказать? Сказать, что это вам не подходит?
Не подходит? Это была просто жуть. Мне до слёз было жалко ребят. Они были всего лишь подростки, и это должно было стать их новым домом.
- О’кей, ja? – спросил Бруно. Нет, не «о’кей»! Nein. Я оглядывал помещение, замечая сломанные раковины, полнейшее отсутствие мебели, за исключением покалеченных стульев, толстый слой пыли, грязь на стенах.
- Отнюдь, - произнёс я. Я не должен был позволять «Битлз» здесь оставаться. К моему удивлению они уговорили меня не поднимать скандала.
- Давай посмотрим, что будет дальше, Эл.
- Начнём играть и увидим, как пойдут дела.
- Кто знает, может мы сумеем вскоре занять местечко получше.
- Дай нам попробовать, Эл.
- Это не твоя вина.
В конце концов я сдался и сказал Бруно:
- Полагаю, на некоторое время это нас устроит.
Бруно сказал:
- Я привезу мебель. Мои ребята сейчас принесут сюда ваши кровати.
И действительно, банда вышибал из «Кайзеркеллера» ввалилась внутрь, таща с собой полдюжины раскладушек и несколько ветхих старых простыней. Постели для «Битлз». Счастливых снов, мальчики.
Таким был первый дом «Битлз» в Гамбурге – три убогие дыры за экраном кинотеатра, пыльные, тёмные и грязные. С той стороны экрана сотни людей смотрели на свои целлулоидные мечты. С этой стороны экрана группа с названием «Битлз», которая должна была стать величайшим феноменом в истории шоу-бизнеса, укладывала свои усталые лохматые головы на подушки. Когда им нужно было побриться, они должны были топать в «Кайзеркеллер» и ловить капли грязной горячей воды из туалетных кранов.
В ту ночь у них была работа. Они убедились, что раскладушки разложены, и к их возвращению всё будет готово для ночного отдыха. Они бросили последний взгляд вокруг, собрали инструменты и сказали Кошмидеру: «О’кей, мы готовы начать.»
Этель Мерман могла бы ими гордиться.
В «Индре», как обычно, собрались те, кто собирался поглазеть на девочек. Никто даже не позаботился известить их, что со стриптизом покончено, и гвоздём вечера будет бит-группа из Ливерпуля.
Декор тоже подкачал. Ковры на стенах и тяжёлые драповые шторы, глушившие музыку ребят. Сцена была слишком маленькая и тесная. Катастрофа.
«Битлз» сделали всё, что было в их силах, но клиентов это не заинтересовало. Верните девочек, говорили они. Они чувствовали себя обманутыми. Ребятам это не сулило ничего хорошего.
Я приходил туда несколько вечеров подряд, надеясь, что что-то изменится. Ни хрена.
Вдобавок ко всему прочему, наверху, над «Индрой» жила одна старушка со странностями. Пока внизу шло стриптиз-шоу, большого шума от этого не было. Но она немедленно пожаловалась на «дикий шум» после того, как туда пришли «Битлз». Даже с учётом глушащих штор и ковров, шум был слишком непереносим для её старых ушек. Она сообщила в полицию. Она сообщила Бруно. И Бруно сказал мне, что я должен что-то предпринять, чтобы музыка звучала потише.
Я сказал ему, что рок-н-ролл это громкая штука. Чего он ожидал от «Битлз»? Камерной музыки? Впрочем, я согласился уговорить ребят немного снизить громкость.
- Что этот Бруно себе думает? Мы, что, долбанные мышки?
- Как можно играть бит-музыку тихо?!
- Он знал, что получает.
- Да, пошёл ты, Эл, он рехнулся!
- Кто эта старая кошёлка, которая жалуется?
- Ребята не наезжайте на меня. Я только передаю просьбу. Я знаю, что вы не можете играть по-другому.
Мы не знали, что делать. «Битлз» были расстроены, как и я. На маленькой сцене они не могли двигаться. Из-за старой ведьмы, ежечасно звонящей в полицию, они не могли играть так, как привыкли. А Бруно боялся, что полиция на него наедет.
«Битлз» играли в «Индре» всего неделю, когда Бруно решил вновь вернуть туда стриптиз. Его нельзя осуждать. Он знал, что рок-н-ролл совсем не подходил для этого места. Но, по крайней мере, он сделал попытку.
Я полагаю, та старая кошёлка, которая жила над стрип-клубом, вернулась к своему вязанию, когда в «Индру» вернулись голые девочки. Бьюсь об заклад, она была набожной особой, посещающей церковь. Умереть от смеха.
Бруно Кошмидер сказал, что «Битлз» могут выступать в «Кайзеркеллере», разделяя программу с Дерри Уилки и «Сеньорз». Ребята были рады.
- Отличные новости, Эл.
- Это место для нас.
- Мы знали, что эта грёбаная «Индра» долго не протянет.
- Мы спихнём Дерри и его ребят со сцены!
- Чтоб эта «Индра» провалилась вместе с той старой курицей! Долбанной курицей!
- Вот такие дела, мальчики, - говорил я, вновь возвращая себе хорошее настроение.
Зато теперь происходила очень странная вещь. «Битлз» жаловались на крохотные подмостки «Индры», стесняющие их движения. Но в «Кайзеркеллере», на гораздо более просторной сцене, они, казалось, примерзали к одному месту.
Когда я приходил посмотреть на их выступление в «Кайзеркеллере», я кричал им на сцену: «Шевелитесь, ребята, давайте, покажите шоу! Двигайтесь! Подрыгайте ногами!»
Немецкая аудитория переняла мои крики, и вскоре по всему Репербану разносилось ночным хоровым призывом: «Тафай шоу!» «Тафай» - это ближайший вариант произношениями немцами английского «давай».
- Тафай шоу, «Битлз», тафай шоу, камрады!
«Битлз» пользовались огромным успехом, и скоро у них появились свои собственные поклонники из числа посетителей. Они становились величайшей сенсацией в ночной жизни Гамбурга.
Кошмидер любил их. Хотя и не упускал возможности слегка поворчать или на что-то пожаловаться. Как я уже говорил, он стал очень ревнивым по отношению к «Битлз», как позже Эпстайн. Назойливо опекающим, как любящая и вечно кудахчущая мать.
Например, ему не нравился тот факт, что «Битлз» иногда не двигаются на сцене. После того, как я вернулся в Ливерпуль, он написал мне письмо, указывая, что я должен заставить их «тафай шоу». Он также пожаловался, что «Битлз» говорят о каком-то отпуске. Всё, что Бруно хотел от них, – это побольше работы.
Бруно также желал продлить их контракты до конца года, на тех же условиях. Это было сделано, но только после того, как я написал «Битлз» следующее письмо, датируемое 21 сентября 1960 года.
«Битлз»
«Кайзеркеллер»,
Гроссе-Фрайхайт, 36,
Гамбург, Сан-Паули,
Германия
Дорогие мои,
Я очень рад, что ваш ангажемент удовлетворяет пожелания всех заинтересованных сторон.
Должен добавить чуточку сожаления по поводу того, что вы не отнеслись серьёзно к доказанному факту чересчур громкой игры в «Индре». Я не могу огульно осуждать вас за это, поскольку трудно ожидать от рок-н-ролльных групп игры в духе похоронной команды, но ради отношений с мистером Кошмидером, умоляю вас прислушиваться к тому, что он говорит. Он спрашивает, не хотите ли вы продлить своё пребывание в Гамбурге?
Я понимаю, что вы двигаетесь на сцене только тогда, когда нет аудитории – это глупая и самоубийственная практика для любого ансамбля.
Я всегда говорил вам, чего именно ожидает публика от той или иной музыкальной группы. Она будет наслаждаться ансамблем, который умеет вести себя на сцене так же, как и играть хорошую музыку. Об этом я говорю вам только потому, что, как вы знаете, я посылаю в Гамбург Рори Сторма и «Харрикейнз».
У них вообще нет сдерживающих факторов. И мне лично будет очень больно, если до моих ушей дойдёт новость о том, что вас больше никуда не приглашают. Я боюсь, что так оно и будет, если вы будете продолжать вести себя в той же манере.
Я искренне надеюсь, что вы примете мой совет близко к сердцу, поскольку это всё очень серьёзно и может омрачить ваше будущее в Германии, впрочем, и моё тоже.
Я не знаю, насколько тяжёлой представляется вам ваша работа, но я был очень удивлён, услышав, что вы намереваетесь взять какой-то отпуск в конце ангажемента. Если есть возможность какого-то продления контрактов – а я уверяю вас, что такая возможность есть, – всякие упоминания об отпуске сводят эту возможность на нет.
Мне кажется, у вас уже был один большой «отпуск». Слишком большой, как мне помнится. И я боюсь, что если вы будете настаивать на этом в разговорах с мистером Кошмидером, у вас снова будет долгий отпуск, повторяю, очень долгий.
Если вы хотите, чтобы я что-то сделал в Ливерпуле для вас, т.е. увидел родителей и прочее, я буду только рад решить какие-то ваши личные проблемы, поскольку считаю себя вашим менеджером. Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы там вы чувствовали себя спокойно.
Хотел бы воспользоваться предоставленной возможностью и поблагодарить вас всех за те несуществующие письма с информацией, которые я от вас получил.
Искренне ваш,
Аллан.
Из тона письма вы можете понять сложившуюся ситуацию. Что это были за идеи по поводу отпуска, я не знаю по сей день. Куда они хотели податься? На луну? Сумасшедшие мальчишки. Но они были просто мальчишками.
Я не могу вспомнить, почему спустя столь долгое время я упоминаю об «Индре».
Я вёл переговоры о том, чтобы отправить Рори и его мальчиков в Гамбург. Он был ярким исполнителем, великим шоуменом и потрясающим рок-певцом.
Я несколько раз приезжал в Гамбург, чтобы приглядеть за группами. С каждой поездкой я убеждался в том, что «Битлз» пользуются ошеломляющим, растущим успехом.
Однажды вечером, в «Кайзеркеллере», я сидел в баре вместе с Дерри Уилки и Гови Кейси. Мы смотрели на аудиторию, которая была в состоянии шока и страдала от симптомов ранней битломании.
- Ну, и как тебе, Гови? Что ты теперь думаешь о «Битлз», приятель? – Я не мог сдержать удовлетворения в голосе. Когда-то Гови отвергал «Битлз».
Гови глотнул пива и сказал:
- Да, Алан, я знаю, что ты имеешь в виду. Я отвергал их. Но я никак не ожидал, что они смогут так вырасти. Они лучшие. Сомнений нет. Лучшие из лучших.
В устах старины Гови это была похвала высшего класса. Я чувствовал, что моя вера в «Битлз» (надо сказать, иногда она колебалась!) получила новую прочную опору. Они были выдающейся, потрясающей группой, их мощное звучание и создаваемый ими имидж завораживали и держали аудиторию мёртвой хваткой.
Дерри, этот певец с золотисто-медовой кожей, проговорил:
Благодарю всех за лестные отзывы о переводе. Первоначальный вариант был сделан аж в 1986 году, а когда я его вновь пересмотрел, то понял, что редакция необходима. Одновременно сверяюсь с оригинальным изданием. Заранее приношу извинения за задержку публикации глав. В итоге будут все. Обещаю.
>Интересно, это Аллан так пишет колоритно или литературная >обработка переводчика?
Переводчик, конечно, на высоте (правда, Бруно Кошмидера (Koschmider) называет Кошмайдером. Некоторые источники неверно указывают фамилию Бруно как Koschmeider), но изначально это заслуга соавтора Уильямса, Уильяма Маршалла (William Marshall). Советую посмотреть http://clck.ru/VB6h
