Уважаемые дамы и господа! Когда-то решил перевести на русский книгу Алана Уильямса. И перевёл! Просматривая форум обнаружил полный перевод одной из книг о "Битлз". Предлагаю свой перевод Уильямса. Несколько первых глав. Если я попал в точку, а перевод рассматривается уважаемыми битломанами "положительно", с удовольствием продолжу публикацию. Авторских прав, естественно, у меня нет. Кстати, это перевод с австралийского издания книги.
ПРЕДИСЛОВИЕ
СКРИПЯ ЗУБАМИ И ОБЛИВАЯСЬ ПОТОМ
Тогда, в пятьдесят девятом, со старых, загаженных улочек Ливерпуля – города, который я очень люблю – поднялся ураган, изменивший судьбы тысяч и образ жизни миллионов. «Liverpool sound» - «ливерпульский бит».
«Биг-бит» в те годы был всего лишь воплем, эхом разносившимся по осыпающимся каньонам старого города-грубияна на берегах великой «грязнухи» Мерси. Лишь горстка подростков знала, кто такие «Битлз». Тогдашние поп-идолы носили имена Чабби Чеккера1, Боу Диддли2, Томми Стила3, Билли Фьюри4, Билла Хейли и «Комет»5. Радиостанции крутили Фрэнки Лэйна6, щёлкающего студийным «кнутом» под мелодию «Mule Train»7, и Билли Дэниэльс8 продолжал огребать гонорары, ковыряя пальцем в ухе и распиная песню под названием «That Old Black Magic»9.
В этот короткий, но жаркий период я был подхвачен первыми порывами зарождающегося урагана «битломании».
Я был первым менеджером «Битлз». У меня ещё хранятся их первые контракты, порванные и обгоревшие по краям от того, что когда-то побывали в огне, - контракты, помнящие те времена, когда можно было всего за десять фунтов ангажировать «Битлз» на весь вечер, и они при этом должны были позаботиться о транспорте, да ещё и рассыпались бы перед вами в благодарностях. Теперь они, конечно, могут себе позволить – и позволяют ведь! – отказаться от миллионов долларов за одну единственную гастрольную поездку в Штаты.
Я оставил «Битлз» на самом пороге признания их величайшим, невиданным доселе феноменом шоу-бизнеса. И если вы сочтёте, что я потерял из-за этого сон, вы будете абсолютно правы. Я часто просыпаюсь посреди ночи, смотрю на стену перед собой и чувствую, что скриплю зубами. Я ощущаю этот звук. И я начинаю обливаться потом, который стекает с бровей, при одной мысли о том, что потерял «Битлз», и миллионы фунтов утекли у меня между пальцами.
Я не единственный болван, не разглядевший тогда в «Битлз» будущих звёзд мировой эстрады. Тогда много встречалось таких, которым предлагали заключить контракт с ребятами, и которые вежливо отвечали: «Спасибо, увольте!» Так что, я попал во вполне приличную, возможно даже шикарную компанию. Зато я знаю, что не единственный меряю по ночам комнату шагами, напряжённо размышляя: «Где я ошибся? Почему все эти миллионы не мои?»
Человеку свойственно ошибаться. Шекспир был тысячу раз прав, когда изрёк, что у каждого в жизни бывает лишь один великий шанс, и если ты упустишь его, значит ты – конченый человек. И ты будешь проклинать свою судьбу до конца своих дней.
Но, чёрт возьми, сегодня всё идёт не так уж плохо. Быть может, в те дни я слишком много пил и причинял обиды многим хорошим, да и не очень хорошим людям (это, смотря с какой стороны посмотреть!). Время бежит неудержимо, и я оглядываюсь назад в надежде отхватить ещё один кусочек Большого Яблока.
Впрочем, лично для меня, это Яблоко никогда уже не будет снова таким же большим.
Аллан Уильямс.
ГЛАВА 1
ВЗГЛЯД УСТАЛЫЙ, НО СНИСХОДИТЕЛЬНЫЙ
Я всё ещё живу в Ливерпуле, своём родном городе. Мне кажется, второго такого нигде не найти, хоть я и не коренной ливерпулец, который тычет своим городом вам в физиономию не хуже типичного ирландца.
У города особенный, очень живой характер и особенная культура. Он находится в графстве Ланкашир, в часе езды по главному Восточно-Ланкаширскому шоссе от Манчестера. Храня репутацию остроумного, приветливого, но грубого города, Ливерпуль никогда не считал себя частью графства; жители его никогда не называют себя «ланкаширцами». Они из Ливерпуля. «Скаузеры», «уэкеры», одним словом, «ливерпудлийцы». И каждый, будь то мужчина или женщина, страшно этим гордится.
Лайм-Стрит, главная улица Ливерпуля, наверное, одна из самых известных улиц мира, нежно хранимая в веках благодаря обессмертившим её непристойным и шумным словам песенки под названием «Мэгги Мэй», которую распевают моряки во всех портах земного шара:
«Ах, милашку Мэгги Мэй
В «воронке» увёз злодей,
И по Лайм-Стрит не гулять ей никогда!
Не пойдёт моряк с тобой,
И не трахнет китобой, -
И на Лайм-Стрит ты не выйдешь никогда!»
Всего несколько лет назад по Лайм-Стрит прогуливались сотни таких мэгги. Нельзя было пройти и пары сотен ярдов по мостовой между гостиницей «Адельфи» и отелем «Вашингтон», чтобы к вам не пристала одна из «жриц любви». Если же вы сворачивали на одну из узких боковых улочек, то непременно сталкивались с одной или несколькими «девочками», склоняющими своих клиентов к тому, что называлось «дрожью в коленках»: совокуплению стоя – далёкому от комфорта союзу охваченных похотью тел.
Отцы города вскоре устали от статистики роста числа венерических заболеваний, от того ужаса, который открыто выражался на лицах честных гостей метрополии. Порок настолько впитался в поры города, что между «Адельфи» и «Вашингтоном» в двух, по меньшей мере, барах весь женский персонал состоял из профессиональных шлюх. Лайм-Стрит потеряла своё очарование, когда компания по «очистке» города убрала девочек с улиц, и теперь это всего лишь призрак былого великолепия. Впрочем, это относится и к городу в целом.
Как и во многих больших городах, центр Ливерпуля тоже утерял часть своего характера, перестраиваясь вдоль и поперёк и приобретая жёсткость артерий от инъекций бетона в свои жилы. Зато здесь я чувствую себя в полной безопасности. Когда бы я ни выезжал из Ливерпуля, я сразу же начинаю ощущать себя беспомощным и рвусь назад, даже если моё отсутствие длится всего один день.
Меня хорошо знают в городе – в барах, кафе, клубах. Когда бы я ни напился, а это иногда случается, всегда найдутся друзья, которые позаботятся обо мне. Даже полицейские – не все, но самые достойные, - относятся к моим слабостям с пониманием и снисхождением. Я часто ловлю на себе их взгляд. Усталый. Но снисходительный.
___________________________
ГЛАВА 2
НА СЛУЖБЕ У РАБОВЛАДЕЛЬЦА
Я не собираюсь рассказывать вам историю неудачника. Нет ничего скучнее, чем вешать кому-то на уши лапшу о том, что могло бы произойти, если бы… если бы…
«Если бы». Кошмарная фраза! Когда кто-нибудь в беседе со мной начинает со слов «если бы», у меня появляется непреодолимое желание выключить звук.
Перейдём же к началу моей довольно поучительной истории. Начального образования я практически не получил. И очень жалею об этом. Посчитав, что слесари-водопроводчики более или менее обеспечены работой, я поначалу туда и подался. Однако личные амбиции вскоре заставили меня бросить эту затею. Я стал продавцом книг и одновременно коммивояжёром, долгое время навязывая клиентам холодильники и электрические пишущие машинки. В нужный момент, словно по мановению волшебной палочки, меня осеняло вдохновение, и я блестяще отрабатывал свои гонорары.
Оглядываясь назад, я понимаю, что, вероятно, был чертовски нахален. Обычно я катил в крохотный угловой магазинчик со старушкой-хозяйкой, у которой едва ли можно было отыскать пару пенни в одном кармане. Я ошарашивал её вопросом о том, какой сорт мороженого она продаёт, и что я с удовольствием купил бы у неё стаканчик за пару пенсов. Не успевала бедная женщина сообразить, что к чему, как растерянно подписывалась на холодильник, способный на год загрузить «кунардовский»1 лайнер одним мороженым.
Хочешь жить – умей вертеться. Надо было делать деньги.
Как сейчас, например. Я закупаю внутреннее убранство подлежащих сносу старых церковных зданий и неплохо на этом зарабатываю, продавая оконные витражи, кафельную плитку и деревянные скамейки. Как-то раз я балансировал на узкой доске футах в ста над землёй, намереваясь снять несколько витражей. Вдруг меня угораздило посмотреть на каменный пол далеко внизу. На мгновение мне показалось, что я падаю, и я потом долго вспоминал, какую именно молитву я тогда прочитал. Бог мой, наверняка, что-нибудь подходящее! Жадность и ещё раз жадность. Такой вот способ зарабатывать на жизнь!
В бытность свою продавцом на вечере, посвящённом Дню Малайской независимости2, я повстречал одного парня, который сказал, что занимается бриллиантами. Это вовсе не накладно, убеждал он, а прибыль получается неплохая. Оказалось, речь шла о стразах. По его словам, все вокруг просто помешались на фальшивых драгоценностях. Он сказал, что ему нужен продавец в Лондоне, центре его деловых операций, и что я бы неплохо получал, если бы согласился поработать на него.
Этот парень снимал крохотный убогий подвальчик на Куинзвей, где я нашёл с полдюжины вечно голодных индусов, которые и представляли собой «фабрику бриллиантов», кропотливо трудясь от рассвета до заката. Как выяснилось, вместо того, чтобы торговать, я должен был пахать вместе с ними. Этот парень хотел сделать из меня что-то вроде белого раба. Индусы ни слова не понимали и не говорили по-английски, но оказались довольно славными ребятами. В перерывах мы часто сидели рядышком и поглощали «карри»3 из одной огромной кастрюли. Пальцами, за неимением столовых приборов. Так обычно получается, когда веришь, что, наконец, нашёл что-то стоящее, а на деле ввязываешься в сомнительную авантюру.
Вскоре мне надоело быть рабом у своего чернокожего хозяина, и я решил поискать более выгодное местечко. В течение некоторого времени я объездил автостопом всю Европу, ночуя, где придётся, и обедая в студенческих столовках. То были весёлые и беззаботные денёчки, и я, как и все в молодости, искренне верил, что где-то впереди меня ждёт настоящая удача.
Вернувшись в Англию, я обосновался в 8-ом районе Ливерпуля – уголке, облюбованном местной богемой, а в прошлом – богатыми продавцами хлопка, судовладельцами и работорговцами. Помню, я собирался податься в Юго-Восточную Азию. Почему именно в Юго-Восточную Азию, я не знаю до сих пор. Наверное, она
тогда меня чем-то привлекала. Но тут я услыхал, что некий старичок-часовщик на Слэйтер-Стрит, что за углом от Болд-Стрит, разорился, и всё его недвижимое имущество сдаётся в аренду.
Честно говоря, я не имел ни гроша в кармане, но, обобрав всех своих родственников и знакомых на фунт там, фунт здесь, я ухитрился собрать порядка ста фунтов. Имея на руках этот крохотный капиталец и друзей мастеров-на-все-руки, я превратил бывшую мастерскую в кафе, которое назвал «Джакаранда»4 – или «Джек», как его позже окрестили посетители. Художники, музыканты, сутенёры, бродяги, обычные бездельники и прочий сброд 8-го района вскоре сделали его своей штаб-квартирой. Нашим фирменным блюдом были сэндвичи с ветчиной.
Ливерпуль переполняли безработные, и молодёжь, едва окончив школу, тут же шла получать пособие. В конце концов, это тоже было способом заработать на жизнь. Они с утра до вечера толпились в «Джеке», явно не торопясь принять участие в гонке за место под солнцем.
Подвальчик «Джека» был переделан в миниатюрный танцзал, но как там умудрялись танцевать, оставалось для меня загадкой, потому что пол там был вымощен грубо отёсанным кирпичом. По нему и ходить-то было неудобно, не говоря уже о танцах. Я ангажировал Вест-индский оркестр ударных инструментов, что было в те дни экзотической новинкой. Всё это, вместе взятое, напоминало Калькуттскую Чёрную Яму1, положенную на музыку. Но людям это нравилось. Кафе переполнялось каждый вечер. Парочки обнимались, танцевали и пили кока-колу. Хотя это и не разрешалось, многие тайком приносили крепкие спиртные напитки, которыми разбавляли свои лёгкие коктейли. Я поначалу об этом не догадывался, пока не обратил внимания на юношей и девушек, выходивших из кафе в невменяемом состоянии. Меня тогда же посетила мысль, что вряд ли они сумели бы так накачаться одной колой.
На первом этаже вдоль стенок располагались скамейки и узкие столики, за которыми посетители сидели и потягивали свой кофе, заедая его бутербродами с ветчиной или гренками. В «Джеке» царил дух всеобщего братства. Все друг друга здесь знали, близко и не очень, иногда только в лицо. Мы закрывались, когда последние ночные пташки начинали поклёвывать носом над своим кофе или колой. Когда я опускал шторы, небо уже отливало перламутром.
Именно в «Джеке» где-то в конце пятьдесят девятого, я впервые увидел Джона Леннона, Пола Маккартни, Джорджа Харрисона и Стюарта Сатклиффа. Стюарт был «пятым битлом», трагически ушедшим из жизни в возрасте 21 года.
Джон Леннон уже тогда считался лидером и был одной из центральных фигур в толпе бездельников и мечтателей – авангардном отряде местных хиппи, оккупировавших квартиры на Перси-Стрит и Гамбия-Террас. Мебели там не было вовсе – столы и стулья они сжигали в кострах посреди комнат, когда становилось чересчур холодно. Это было одной из причуд Модильяни2, и я полагаю, парни считали, что ведут себя в традициях богемы. Квартиры были забиты разным хламом – лампами пешеходных переходов, ящиками из-под чая, дорожными знаками и кучами драного тряпья. Откуда-то они притащили гроб, в котором спал Джон. Шёлковая обивка создавала подобие комфорта. Джон был большим поклонником чёрного юмора в те дни.
В Ливерпуле никогда не было недостатка в личностях, и «Битлз» были всего лишь одними из многих. Моим любимцем был Артур Дули, знаменитый городской скульптор, чьи апартаменты не шли ни в какое сравнение даже с квартирой Джона. Поскольку он работал в металле, то свои творения он не вешал на стены, а украшал мотками колючей проволоки.
Артур снимал комнату недалеко от «Джека», и частенько после закрытия мы с приятелями отправлялись к нему, чтобы его разбудить.
Это могло показаться довольно рискованным, если учесть, что Артур был верзилой шести футов четырёх дюймов ростом и почти всегда спал как убитый после тяжёлой ночи. Если было холодно, он заваливался спать, вообще не раздеваясь. Забавно было войти, растолкать его и помирать со смеху при виде его большой неуклюжей фигуры в армейской шинели и шерстяной шапке, восседавшей посреди разобранной постели. К счастью, он всегда был рад нашему приходу, и мы вместе накачивались вином и пивом, пока не поднималось солнце.
«Битлз» сутками отирались в «Джеке», считая своей привилегией находиться рядом с такими популярными ливерпульскими бит-группами, как «Харрикейнз» Рори Сторма3 и «Сеньорз» Дерри Уилки4. Джон, Пол, Джордж и Стюарт уже тогда составляли ансамбль5, и, благодаря тому, что Джон и Стюарт были студентами Художественного колледжа, ребята умудрялись заполучать приглашения поиграть на студенческих вечеринках за несколько шиллингов на брата. Звучали они ужасно, не считая того, что Стюарт, игравший на бас-гитаре, с трудом воспроизводил элементарную музыкальную ноту. Он играл из рук вон плохо, да сам никогда и не считал себя музыкантом. Ребята попросту прикрывали его.
Группы, оккупировавшие подмостки «Джека», пользовались громадным авторитетом у «Битлз». Ребята восхищались ими и в дружеских беседах всегда соблюдали «табель о рангах».
Я видел в «Битлз» обычную шайку бездельников. И был не одинок в своём мнении. Правда, они были не похожи на других, они были сильными личностями, в чём-то даже неотразимыми, и потом, в них таилось что-то притягательное, что именно, невозможно было объяснить словами. Бездельники, думал я. Четвёрка шалопаев, выделяющаяся из толпы. Должно быть, во мне тоже таилось нечто, что притягивало в моё заведение неудачников и потрёпанных жизнью людей со всего Ливерпуля. «Битлз» для меня были просто частью толпы.
Днём «Джек» являл собой довольно паршивое зрелище, почти убогое, напоминая несвежую и усталую комнату ожидания на железнодорожном вокзале. Это была атмосфера абсолютного вакуума. Посетители сидели часами, обмениваясь лишь приветственными кивками и в лучшем случае парой слов, тупо уставившись в окна, выходящие на Слэйтер-Стрит. Время от времени кто-то замечал проходящего мимо приятеля, вскакивал и выбегал на улицу выпросить несколько пенсов на бутерброд и стакан колы. Только к вечеру, когда прибывал Вест-индский оркестр, кафе начинало оживать.
______________________________
В 1959 году все газеты писали о прошедшем в Челси костюмированном балу, и я решил организовать нечто похожее в Ливерпуле. Для этой цели я снял Сент-Джордж-Холл в центре города и попросил Стюарта Сатклиффа и Джона Леннона изготовить несколько так называемых «фигур» или транспарантов, которые должны были разбиваться в полночь, в полном соответствии с «бальной» традицией. Джордж и Пол тоже приняли в этом участие. Я пообещал им целую кучу денег – 15 фунтов – плюс бесплатные билеты на вечер.
«Фигуры» получились замечательные, лишний раз засвидетельствовав то, что у «Битлз» имелось истинное чутьё на линию и цвет. Стюарт был настоящим художником; если бы он не умер так рано, его ждала бы блестящая карьера. Однажды ему случилось попасть с одной из своих картин на престижную выставку Джона Мурза. Полотно Стюарта было куплено хозяином-мультимиллионером для своей частной коллекции. Джон и Стюарт были движущей силой, и с помощью Джорджа и Пола произвели на свет нечто потрясающее. Одна из «фигур», как я припоминаю, была сделана в форме огромной гитары, символа их будущей славы.
Бал в Сент-Джордж-Холле, располагавшемся прямо напротив старинного здания театра «Эмпайр» на Лайм-Стрит, вызвал у жителей города невероятный интерес. Было продано несколько сотен билетов. Люди готовы были покупать их по ценам чёрного рынка. Не помню, кто, позвонил мне и пообещал целую неделю бесплатно поить меня пивом в своём баре – «сколько смогу выпить» - если я достану ему пару билетов. К сожалению, я ничем не мог помочь. Все билеты были проданы, а городской совет выражал опасение по поводу возможного переполнения их драгоценного, древнего, многократно прославленного Сент-Джордж-Холла.
В обычные дни в помещении заседал Верховный суд, и многие ливерпульские «урки» взирали на это здание со страхом и ужасом. В главном зале, где должны были происходить основные события, был установлен один из самых больших и знаменитых органов мира. Это была одна из достопримечательностей, которой гордился город. Многие известные пианисты мира стояли у гигантской клавиатуры этого потрясающего воображение инструмента.
Мы планировали провести конкурс на самую симпатичную медсестру и пригласили представительниц от всех городских больниц. Председателем жюри был Брюс Форсайт, звезда местной эстрады и телевидения. Я организовал наверху спецбуфет для своих высокопоставленных гостей, откуда они могли бы наблюдать за всем, что происходило в зале. Всё было подготовлено на славу.
В день открытия бала, за несколько часов до начала, «Битлз» и я перетащили части транспарантов в главный зал. Затем Джон, Джордж, Пол и Стюарт собрали их воедино. Нам пришлось так поступить, потому что «фигуры» были такими огромными, что не пролезали сквозь распахнутые двери.
Мы отошли на шаг и застыли в восхищении.
- Здорово получилось, ребята! Вам лучше было бы стать дизайнерами, а не музыкантами. Ещё не поздно передумать, а?
- Я бы не возражал, Аллан, - сказал Стюарт, единственный истинный художник среди них.
- Будь я проклят, Эл, они бесподобны, - поддакнул Пол. – Надо бы увеличить гонорар!
- Обойдётесь, - сказал я.
Я не скупердяй, поймите меня правильно. Просто я всегда считаю деньги. Слишком часто они ускользали от меня. Когда их мало, я становлюсь ужасным скрягой, но превращаюсь в транжира, если имею дело с приличными суммами. У каждого из нас свои слабости, не так ли?
Бал закончился кошмаром. Чудное старое здание едва не было разнесено по кусочкам. После того, как всё завершилось, отцы города заявили, что больше не позволят никаких «костюмированных балов». Никогда. И уж тем более в Сент-Джордж-Холле. Ни в коем случае. Нет, нет и нет, сэр!
Буфеты вели оживлённую торговлю. По всему залу шатались подвыпившие гости. В каждом углу валялись пьяные. Когда пришло время разбивать «фигуры», люди просто обезумели. В центре разрушения я увидел откровенно забавлявшихся «Битлз». Они явились на вечер в костюмах Пьеро, а их подружки в юбочках из травы изображали, по-видимому, туземок с островов Южных морей.
Позже я наткнулся на Пола в буфете и за кружкой пива спросил, нравится ли ему вечер.
- О, да, Эл. Но у Стюарта, похоже, другое мнение. Он расстроился.
- Что ты говоришь? Отчего? Что приключилось со стариной Стю?
- Ну, эти «фигуры»… Ему, по-моему, всё это не понравилось.
- Что именно?
- Ну, то, что их раскурочили, - вздохнул Пол. – Все просто взбесились и разломали наши транспаранты.
- Но это же изюминка любого костюмированного бала. На этом всё и держится. Это же символ бала. Без этого бал не бал.
- Я понимаю. И ты понимаешь. А Стюарт расстроился Он, похоже, совсем скис.
- Чёрт, - сказал я, глотая пиво, - Лучше бы ты мне этого не говорил.
- Я подумал, надо сказать тебе об этом, если ты вдруг увидишь его сегодня. Ты будешь знать, отчего он такой кислый.
- Да, конечно. Спасибо, Пол. Бедняга Стюарт.
Я дождался, пока Пол с истошным воплем не нырнул в толпу в поисках своей подружки. «Битл» в костюме Пьеро. Словно сошедший с полотна Пикассо. Я отправился на поиски Стюарта, надеясь поднять ему настроение. Его нигде не было, и я решил глотнуть свежего воздуха. Как раз должен был начинаться конкурс на самую симпатичную медсестру.
Когда я вышел из Сент-Джордж-Холла, на небе пылала огромная полная луна. В воздухе пахло грязью и пылью, долетавшими со стороны Мерси. В центре автостоянки на Лайм-Стрит развернула торговлю чаем передвижная автолавка, окружённая полуночными прохожими. Мимо протопала ватага китобоев, прямо на ходу присасываясь к горлышкам бутылок. К дверям старинного ливерпульского Пресс-клуба постоянно подъезжали лимузины и подходили приглашённые. Туда теперь пускали всех подряд. Если говорить о журналистской братии, то эти ребята из Пресс-клуба знали толк в хорошем времяпрепровождении. Интересно, у них там тоже была выпивка?
Вернувшись к дверям, я заметил всеми покинутую, одинокую фигурку в костюме Пьеро. Это был Стюарт. Он стоял возле огней одной из реклам на огромной площадке перед входом в здание.
- Привет, Стюарт, - сказал я, - Почему один? Почему бы тебе не вернуться в зал и не повеселиться вместе с ребятами?
- Спасибо, Эл, мне просто захотелось побыть одному.
- С тобой всё в порядке?
В свете луны я видел его тонкое грустное лицо. Даже его костюм, казалось, свисал мешком, грустя вместе с ним.
- Ты же знаешь, Аллан. Эти «фигуры»… Мы так старались. Ребята и я. А их разломали, как какую-то никчёмную вещь. Я не понимаю людей.
Я положил руку ему на плечо. Из дверей просачивались звуки музыки. Из соседнего магазинчика доносились хохот и весёлые визги.
- Послушай, Стюарт, ты же прекрасно знал, что всё этим закончится.
- Знал. Но в людях есть что-то звериное. Что-то ужасное. Стремление к разрушению. Я вдруг понял, что больше не люблю людей. Там в толпе мне стало страшно. Эта толпа стала одним огромным чудовищным зверем, разрывающим на куски всё вокруг.
Бедняга Стюарт. Такой чувствительный. Такой ранимый. Не подозревающий о своей скорой смерти.
- Вряд ли мы можем что-нибудь с этим поделать, Стюарт. Люди, в общем-то, не такие уж плохие. Немного без тормозов, быть может. В каждом из нас сидит зло. Лучшие из нас не позволяют ему вырваться наружу. И таких большинство. Таково наше общество. Поверь, хороших людей всегда было больше, иначе мы бы все давно рехнулись. Ну, давай же, улыбнись!
Я знаю, сейчас это читается как куча дерьма, но так оно было на самом деле.
Лицо Стюарта озарилось слабой улыбкой.
- Наверное, ты прав, Аллан. Я должен ближе узнать людей. Таких, какие они есть.
Он всегда хотел увидеть людей, «какими они есть». Бедняга Стюарт.
- Это как? Заглянуть им внутрь, что ли?
- Я хочу нарисовать картины, которые покажут миру его собственное лицо, хочу заставить мир увидеть собственную душу. Заставить людей взглянуть на самих себя, таких, какие они есть на самом деле – счастливые и грустные, подлые и благородные, скупые и щедрые, и, конечно, глупые. Глупые в первую очередь.
В свете луны я увидел слёзы, катящиеся по его щекам. Я взял его за руку.
- Пошли, Стю. Пошли в зал. Не стоит так раскисать из-за мелочей. Ты должен сдерживать себя. Нельзя быть таким ранимым.
Но Стю был именно таким. Он был настоящим художником. Он переживал вместе с людьми и за людей.
Мы вернулись в зал, и я потерял его из виду. Объявили конкурс «Мисс Медсестра». Девушки устроили парад. Они были действительно великолепны.
А затем всё полетело ко всем чертям.
На балу было полно студентов Ливерпульского университета, в массе своей немногим отличавшихся от обитателей Лондонского зоопарка. Они тайно пронесли с собой десятки пакетов с мукой, и через минуту весь зал наполнился летящими снарядами. Студенты были наверху, на галёрке, и с этой позиции открыли прицельную бомбардировку танцующих. В зале начался хаос. Люди рвались во все стороны, пытаясь скрыться от обстрела. Пол покрылся дюймовым слоем белой пыли. В самый разгар битвы я вдруг услышал тяжеловесные аккорды могучего органа. Какой-то подвыпивший идиот пытался играть рок-н-ролл на самой большой драгоценности Ливерпульской корпорации – на их всемирно известном органе! Я послал вышибалу оторвать этого придурка от клавиш, но едва я отдал распоряжение, как увидел ещё одного типа, державшего в руках огнетушитель. Аппарат извергнул реактивную струю пены, которую эта скотина целила на толпу внизу.
Едва первые крупные белые хлопья обрушились на ещё не пришедших в себя гуляк, раздались истерические крики. Я вырвал огнетушитель из рук балбеса и помчался к ближайшему туалету. Направив струю в унитаз, я стоял и смотрел, как помещение медленно наполняется горой белой пузырящейся пены. Очень сюрреалистично.
Тем временем, в главном зале всё окончательно пошло кувырком. Я с трудом прорвался наверх, к спецбуфету, где Брюс Форсайт с друзьями потягивали пиво.
Предполагалось, что в полночь на головы танцующих будут опускаться воздушные шары. Было уже около полуночи. Я посмотрел вниз на толпу, усыпанную мукой. Одним это нравилось, другие возмущались. В самой гуще я заметил «Битлз» с подружками. Четверо Пьеро и девчонки с Гавайских островов. Подростки, похоже, переживали свой звёздный час.
Шары, которые должны были разноцветным ковром опускаться вниз, удерживались под потолком огромными сетями, которые использовались для ограждения трибун непосредственно за футбольными воротами, не позволяя мячу улетать к зрителям. Я взял сетки напрокат, и они выглядели очень эффектно.
Высоко под потолком плавало больше сотни шаров, которые мы надували несколько часов. Неподалёку стоял мой человек, который должен был обрезать два угла сети, когда я подам знак. Минутная стрелка подошла к заветной цифре «12», и я заорал:
- Давай! Обрежь верёвки и выпускай шарики!
Парень, ответственный за шары, вытащил огромный тесак и полоснул им по верёвкам, привязанным к углам футбольных сеток.
Брюс Форсайт, стоя рядом со мной, сказал:
- Отлично, Аллан. Неплохо придумано, парень!
- Посмотрим, Брюс.
Парень отрезал два угла, и шары начали медленно опускаться вниз на возбуждённую зрелищем толпу. Словно глоток успокоительного в этот безумный вечер.
- Отлично, Аллан, отлично! Просто прекрасно! – сказал Брюс. – Правда, ребята? – повернулся он к своим приятелям.
- Балдёж, - согласились те.
В этот самый момент я увидел своего человека, прорывающегося по галёрке на другой конец балкона. Нож всё ещё был у него в руках. Огромные футбольные сети болтались под потолком.
Внезапно я понял, что он хотел сделать. Он собирался перерезать остальные верёвки и позволить сетям свалиться в зал. Люди могли получить серьёзные травмы. Меня бы посадили в каталажку и потребовали бы отчёта за каждое пенни, которое я не получил. Катастрофа!
- Стой! – завопил я в ужасе. – Эй, ты, с ножом! Ради всего святого не делай этого, идиот! Пожа-а-а-а-луйста, сто-о-ой!
Этот недоносок помахал мне рукой, аккуратно перегнулся через перила балкона и отрезал одну из верёвок. Я опоздал. Я был уже почти рядом, когда последние верёвки были обрезаны и сети обрушились вниз.
Десяток танцующих был пойман на манер гладиаторов из фильмов о Древнем Риме. Раздались панические крики. Проклятые студенты, почуяв забаву, схватили сети и стали запутывать в них как можно больше пар. Парень, который был всему виной, исчез, а я вернулся в буфет.
Брюс Форсайт стоял, разинув свою знакомую всем телезрителям «варежку». Он не верил своим глазам.
- Аллан, мальчик, я никогда ещё не видел ничего подобного! Задумано великолепно, но если ты чего-нибудь немедленно не предпримешь, боюсь, могут быть жертвы.
Что я мог предпринять? Коротышка (а я всего пяти футов ростом!) против этих здоровенных студентов? Служители же были уже немолодыми людьми. Тем не менее, я собрал их и послал вниз в качестве карательного отряда. Седовласые старики в роли вышибал!
Надо отдать им должное, они ринулись в самую свалку. На мгновение всем показалось, что порядок восстановлен. Но тут один из этих типов с плечами регбиста, явно выступавший у них за центрового, заорал:
- А ну, ребята, загоняйте ублюдков в сеть! Подкинем их повыше!
Бедные старики были пойманы в сети и в своих военных регалиях и униформе, на счёт «раз-два-три» были подброшены к потолку. Высокие фуражки, военные медали, синяя саржа и седые виски смешались в одну большую кучу. После этого стариков вывалили из сетей на пол. Как вышло, что никого не убили, я не понимаю до сих пор.
Но и это ещё не всё. Не расходитесь ребята, дальше будет ещё интереснее! Какой-то подонок спустился в подвал и открыл все пожарные краны.
Праздник пришлось срочно прекратить и начать срочную эвакуацию. Мы хорошо повеселились. В Ливерпуле об этом говорят по сей день. В некоторых, слегка одряхлевших кругах, седые «свингеры» вспоминают об этом с ностальгией.
Ливерпульский городской совет пришёл в ужас и сказал, о, боже, боже! Рок-н-ролл на нашем драгоценном органе! Пакеты с мукой! Служители в сетях! Огнетушитель, извергнутый в туалете!
Больше никаких «костюмированных балов», сказали они. Никогда.
Моим самым ярким воспоминанием остаётся разговор со Стюартом. Он открыл мне свою душу. Я помню слёзы на его щеках. Его погасший взгляд. Его желание общаться с людьми, «какими они есть».
