Интервью Пола Маккартни журналу PLAYBOY, 1984 год (наконец-то на русском)

Давным-давно, далеко в туманах Шестидесятых, существовала дружба двух людей, которая, в дополнение к тому что стала сердцем легендарной группы, явила свету невероятное число стандартов поп-музыки во время короткого беспрецедентного взрыва творческого потенциала. Они вместе шли к своему успеху, но были и их размолвки на виду у всех и скрытые противоречия, их любовь и ненависть. Динамика отношений между ними оказывала влияние на их работу в течение всех тех нескольких лет, которые стали почвой для бесчисленных статей и книг, сплетен и, в конечном счете, мифологии.

Один из двух, Джон Леннон, мертв уже почти четыре года. Другой, Пол Маккартни, общаясь с прессой целую жизнь, остается загадкой. Он был Битлом, который говорил больше и сказал меньше остальных. В ранние годы его дружелюбие и непосредственность сделали его идеальным фронтменом Битлз. Однако после распада группы его собственные склонность к сентиментальности и меркантилизм, а также посмертная лесть в адрес Леннона (более острого на язык), составили его имидж, который он, кажется, уже неспособен изменить. Он считается умным, но поверхностным, умудрившимся даже об убийстве своего партнера высказаться чересчур легкомысленно – «Это обуза». ("It's a drag").

После успешных пластинок и концертных туров со своей новой группой, Wings, в состав которой входила и его жена Линда, а позднее выпустив несколько разнообразивших его успех сольных альбомов, Пол стал гораздо более скрытным. Он появлялся в центре внимания только для того, чтобы представить новую песню или быть эффектно арестованным за хранение наркотиков.

За десятилетие перед своей смертью в декабре 1980, Леннон укрепил общественное восприятие Маккартни ядовитыми и глумящимися комментариями к музыке Пола. Он смеялся над легкими, броскими мелодиями, которые Маккартни штамповал, похоже, вполне осознанно. Маккартни же трудился и трудился, но его стремление дистанцироваться от общественности стало более явным. Когда он что-то говорил, это выглядело банальной заботой только о собственных интересах. Линда Маккартни также освещалась в прессе не очень хорошо: часто как надменная и бесцеремонная (из-за участия в группе ее мужа), она изображалась так же как Йоко Оно — как нарушитель, как одна из двух женщин, которые "разрушили" Битлз.

В эти дни Пол Маккартни снова на виду у всех. Он активно продвигает фильм "Give My Regards to Broad Street", сценарий которого он написал и в котором он сам и Линда играют главные роли. Он дает стандартные ответы на банальные вопросы, так же как и на протяжении более чем 20-ти лет. Но почти год назад, Пол и Линда начали серию экстраординарных бесед со свободной журналисткой Джоан Гудмен. Она предложила им, чтобы они объединили эти беседы и опубликовали их как интервью в журнале Playboy, на что они согласились, и беседы продолжились в течение почти шести месяцев. Именно в этом интервью Пол впервые говорит подробно об отношениях с Джоном, о своей реакции на его смерть, о событиях, окружающих распад Битлз, о своих чувствах, о себе и то, что он думает о своей музыке с и без Битлз. Линда, которая всегда считала трудным "объясниться", также говорит откровенно о своем имидже и работе ее мужа, так же как и о своей собственной.

Для начала, для тех, кто был на Марсе в течение последних 20 лет, вот резюме истории Пола и Линды Маккартни — до настоящего времени:

Родившийся в Ливерпуле 18 июня 1942, в семье Джеймса и Мэри Маккартни, торговца хлопком и медсестры, Пол, с его младшим братом Майклом, вырос в районе, где его мать служила акушеркой. Его отец недолгое время был профессиональным музыкантом и стремился к постоянному самосовершенствованию; его мать, по словам Пола, «безумно трепетно относилась к своим сыновьям». Она надеялась, что Пол станет доктором. Когда ему было 14 лет, она умерла от рака. Его отец продолжил их воспитание в окружении множества теть и кузин, что создавало настоящую семейную атмосферу. Маккартни говорит: «Мы походили на большую итальянскую семью, кто-то всегда укачивал ребенка на коленях».

Юность была, тем не менее, временем страданий для него и, возможно, причиной того, что Пол всю жизнь скрывает от посторонних глаз свои подлинные чувства, прячет их за жизнерадостным лицом – и выражает их в своей музыке. В пятнадцать он начал писать песни. Это было в том году, когда он через общего друга познакомился с Джоном Ленноном и позже присоединился к группе Леннона, Quarrymen, названной в честь ливерпульской школы, где Леннон учился. Даже еще достаточно неумелый, Маккартни повысил уровень группы и самого Леннона в мастерстве игры; его отец поощрял талант Пола и преподавал ему музыкальную гармонию. Он и Леннон нашли общий язык, как только Леннон уверился, что способности Маккартни не были угрозой лидерству Леннона в группе. Группе, которая должна была стать Битлз.

По общему мнению, Леннон и Маккартни стали противоположными сторонами одной монеты. Джон был остр и агрессивен; Пол – приветлив и беззаботен. Журналисты всегда стремились охарактеризовать их и определить их личные роли. В то время как Леннон был лидером группы, именно Маккартни был ее движущей силой. Леннон мог небрежно относиться к Битлз, считал Битлз чем-то незначительным. Джордж Мартин, продюсировавший фактически все записи Битлз, сказал ПЛЕЙБОЮ: «Пол в конечном счете стал единственным членом группы, который всегда проявлял активный интерес ко всему, что группа делала. Джон был склонен очень усиленно работать над своей частью, затем оставлять остальных и уходить. Джордж тоже. Пол влезал во все».

В 1969 за несколько дней до того, как Леннон женился на Йоко Оно, Маккартни женился на 27-летней Линде Истмэн, рок-фотографе из Нью-Йорка, у которой был маленький ребенок, Хизер, от краткого первого брака. Родившаяся в 1941 в Scarsdale, Нью-Йорк, в семье успешного юриста (и позже по ошибке считавшаяся наследницей Eastman Kodak), Линда стала фотографом знаменитостей рок-н-ролла. Она подтвердила ПЛЕЙБОЮ, что, когда она встретилась в первый раз с Битлз, именно Джон сначала заинтересовал ее; но скоро она влюбилась в Пола, который в то время публично разорвал помолвку с британской актрисой Джейн Ашер. В отличие от утонченной Ашер, Линда виделась всеми как нахальная американка и презиралась британской прессой. Свадьба состоялась во время пика всеобщего возбуждения, окружавшего раскол Битлз.

Маккартни удочерил Хизер, в том же году у него и Линды родилась их вторая дочь, Мэри. Затем у них родились третья дочь, Стелла, и сын, Джеймс. Опираясь на миллионы Пола (у них есть огромные землевладения в Сассексе и Шотландии) и на сильное чувство семейных ценностей, Линда тщательно выстроила полусельский, «обычный» образ жизни семьи Маккартни. Заявления из лагеря Маккартни всегда подчеркивали их тихое непримечательное существование.

Тем временем Леннон, с его даром устраивать красочные медиа-события, сделал свой брак с Йоко Оно выглядящим как экстремальный повстанческий рок-союз. Это укрепило суждение, что Маккартни был всего лишь обычным парнем, которому повезло, благодаря встрече с Джоном Ленноном, стать известным и богатым.

После года нахождения в тени Маккартни «хлопнул себя по лбу» и сформировал группу Wings. Он сделал с новой группой то, что он хотел сделать с Битлз. Они отправились в тур и выступали без широкой огласки и рекламы. Были и трения, связанные с доминированием Пола и нехваткой у Линды мастерства. Она хотела уйти из Wings, но Маккартни не допустил этого. Если не получилось с первого раза, значит, они попробуют еще раз, до тех пор пока не получится. Огромный успех Wings плюс популярность новых песен Маккартни среди молодого поколения — несмотря на жесткую реакцию критиков — доказывали его правоту. Позже, в сотрудничестве с Майклом Джексоном и Стиви Уандером он создает новые хиты.

До недавнего времени Маккартни демонстрировал вихрь своего потрясающего музыкального таланта; но в 1982, когда ему исполнилось 40, он сказал, что «думаю, что пришло время осуществить старые идеи». Ему нравилось участвовать в фильмах Битлз, и он хотел снова сделать фильм. Он искал подходящий сценарий. Не найдя, заказал сценарий ливерпульскому драматургу Уильяму Расселу, который ранее написал пьесу «Джон, Пол, Джордж, Ринго и Берт» о Битлз. (Как ни странно, но Маккартни был критически настроен по отношению к этому произведению). Ему понравился новый сценарий, но «он не совсем соответствовал моим взглядам». Тогда, также как он делал прежде в музыкальной карьере, Маккартни решил сделать всё сам. Он прочитал все, что мог, получил профессиональные консультации и написал сценарий фильма самостоятельно. Задуманный первоначально как фильм типа "день из жизни", он вырос в масштабах, когда Маккартни добавил сюжетную линию об исчезновении ценных записей. Он выстроил свой сценарий вокруг этой идеи и включил 14 музыкальных номеров – старые песни Битлз и Wings, а также новые.

Он выступил в главной роли, написал роли для Ринго, его жены Барбары Бах, для Линды, и в очередной раз пригласил звукорежиссера Джорджа Мартина продюсировать музыку. Джоан Гудмен встретилась с четой Маккартни во время съемок «Broad Street». Она рассказывает:

«Перед встречей с Полом Маккартни, люди, которые не знали его, предупреждали меня, что лучше всего быть осторожной. Это скользкий клиент, говорили. Он манипулирует прессой, используя свое очарование в качестве щита. Он будет вести себя доступно и дружественно, и, если я не буду осторожна, то обнаружу, что на самом деле он мне симпатичен. Эти люди главным образом придерживались мнения, что Леннон был столь же глубок, как Маккартни был поверхностным, и подразумевали, что быть принятым в круг Маккартни будет эквивалентно ссылке в интеллектуальную Сибирь. Это не относилось к Линде, однако. Она вообще была стервой — холодной, жесткой, высокомерной».

«У меня отваливались ноги к тому времени, когда я добралась до студии Элстри (Elstree Studios), недалеко от Лондона, где снимали «Give My Regards to Broad Street» (название лондонской железнодорожной станции, одно из мест действия фильма, заодно и игра с названием старой песни). Я села в углу тщательно разработанной декорации, которая был похожа на футуристический водоем с лилиями, залитый фиолетовым светом. Пол и Линда, на фортепьяно и клавишных, Джефф Поркаро (Jeff Porcaro) и Стив Лукэтэр (Steve Lukather) из Toto и бас-гитарист Луис Джонсон (Louis Johnson) (все они участвуют в фильме) были одеты в белые костюмы коридорных с короткими остроконечными париками и в белом кошачьем гриме в стиле кабуки. Это была сцена для «Silly Love Songs» — один из лучших эпизодов фильма, и все шло не так, как надо. Гидравлика, которая поднимала и опускала декорации, не работала. Клубы пара вырывались в неправильном направлении, Поркаро получил удар по голове незакрепленной трубой, кто-то накричал на девушку-сценариста и обратил ее в слезы».

«Всеобщая апатия воцарилась на сцене, пока техники чинили установку и совещались. Тогда, во внезапном порыве, Маккартни развеял эту депрессию, сбацав импровизированный рэгтайм в адрес этой девушки, Бренды «Банти (Bunty)» Лоадер. Маккартни внезапно спел: "Мы любим Банти, нашего друга Банти / Мы любим Банти, и мы будем любить ее до самого конца», а другие музыканты подыграли ему. Заплаканное лицо Банти стало ярко-красным, а напряжение рассеялось».

«Увидев работу Маккартни - в высоком темпе, при нехватке времени, под давлением бюджета, я начала уважать его. Он не был неизменно уравновешенным и очаровательным, но он был справедлив и в сравнении с теми, кому нет нужды даже пошевелить пальцем, он трудился непокладая рук».

«Однажды, наблюдая со стороны, Джордж Мартин заметил мне: «Пол удивителен. Я не могу выдержать темп, который он устанавливает. Он встает невероятно рано утром, он приезжает из своего дома в Сассексе, который в двух часах отсюда, и уезжает домой каждый вечер, чтобы быть с детьми. Первым делом с утра ему делают грим, он в действии целый день, во время ланча он говорит с кем-то о производственных проблемах. Вечером у него совещания с директором и продюсером об организации или освещении или еще о чем-нибудь. Это похоже на процесс записи Битлз. Он участвует во всем».

«Хотя Мартин далек от потакания Полу — во время сессии между ними были заметны противоречия — во время паузы, он откинулся назад и размышлял о человеке, с которым работает в течение 20 лет: «Я думаю, что Пол – гений. Это - большая радость работать с кем-то, кого ты чрезвычайно уважаешь. Но слишком много людей говорят таким как он: «Фантастический! Потрясающий! Все, что ты делаешь, - прекрасно!». Факт в том, что и такие как он могут ошибаться, и кто-то должен говорить им об этом. Пол знает об этом. У него в характере есть такая черта - эгоизм, но это не настолько плохо».

«Я увидела, что все предупреждения были верны - первые беседы с Полом были поверхностными, Пол сообщал информацию, которую он хотел и по большей части уже известную его фанам. Время и глубина событий, обсуждаемые в этом интервью, сделали его осторожным. Но постепенно, он, кажется, перестал чувствовать угрозу для себя, и другой аспект его личности начал появляться: внутренняя потребность рассказать правду, все как есть. Это было в те моменты, когда скрытые, связанные с личными переживаниями, разоблачающие вещи всплывали наружу. Но это было очень импульсивно. Однажды, Пол прервал нашу беседу, чтобы дать интервью для ТВ; когда он вернулся, чтобы возобновить наш разговор, он снова был на своей PR-территории, банальный и очаровательный. День потраченный впустую».

«Другая проблема была с Линдой. Она смущалась говорить вообще, но как только она открывалась, разговор был ясным и прямым. За несколько месяцев отношения между Полом и Линдой прояснились. У Маккартни может быть старомодный брак, в том смысле, что Пол выступает как кормилец семьи, но это более равные отношения, чем кто-нибудь со стороны осознает. Образ их жизни – тот факт, что они вегетарианцы, их выбор сельского, а не элитного стиля жизни, их стремление оградить детей от мира звезд - является заслугой Линды. Они приспособились друг к другу за эти годы, как любая другая пара. И эта семья научилась отделять Пола Маккартни-суперзвезду от Пола Маккартни-человека. Линда говорит: «Дома Пол это папа; но когда наш Джеймс видит его по телеку, он говорит - это Пол Маккартни!»

PLAYBOY: Хотя мы надеемся охватить многие вопросы, давайте начнем с причины, по которой ты снова находишься в центре внимания. Ты только что закончил фильм «Give My Regards to Broad Street». Ты написал сценарий и играешь ведущую роль. Почему именно такой фильм и именно теперь?

PAUL: Я полагаю, что наивысшая профессиональная роскошь это быть в состоянии изменить твое направление, поработать в другой среде. Это - то, о чем много людей мечтает. Это также дало мне возможность увидеть профессиональных актеров в действии, и теперь я могу сказать людям актерской профессии - не надо беспокоиться, что я займу место кого-то из вас; от меня нет никакой опасности (смеется). К тому же, это была большая забава, и я многому научился. Это - хороший небольшой фильм для прекрасного вечера. Я только сожалею, что не написал абсолютно новую музыку.

LINDA: Но он написал классную главную песню для этого фильма. Вся жизнь это музыка, и Пол получил шанс работать снова с великими музыкантами. Он снова начал приходить домой счастливым, переполненным. Пол - перфекционист. Он не был счастлив, у него не было шанса работать с лучшими с тех былых времен.

PLAYBOY: Пол, почти четыре года, с тех пор как Джон Леннон умер, ты по настоящему не рассказывал о вашем товариществе и о том, что его смерть значила для тебя. Ты можешь говорить об этом теперь?

PAUL: Это..., это слишком трудно... Я чувствую, что, если бы я сказал что-нибудь о Джоне, я должен был бы сидеть здесь в течение пяти дней и сказать все, что я чувствую. Или я не хочу говорить что-либо вообще.

PAUL: Я знаю Джордж и Ринго не могут говорить об этом, по настоящему.

PLAYBOY: Как вы услышали о смерти Джона? Какова была ваша первая реакция?

PAUL: Мой менеджер позвонил мне рано утром. Линда отвозила детей в школу.

LINDA: Я отвезла детей в школу, и я только что возвратилась. Лицо Пола, ох, на него было страшно смотреть. Даже теперь, когда я вспоминаю об этом...

PAUL: Все было слишком сумасшедшим. Мы сказали только то, что все сказали; все эти затасканные слова. Это было то же самое как с Кеннеди. Такой же ужас, знаешь. Ты не можешь это принять. Я не могу.

LINDA: Это повергло всех в шок на всю оставшуюся часть жизни. Это никогда не будет иметь смысла.

PAUL: Я все еще не принял то, что случилось. И не хочу.

PLAYBOY: Все же единственные твои слова, которые цитировали после убийства Джона: «Да, это – бремя» (Well, it's a drag).

PAUL: То, что произошло, когда мы услышали новости тем утром и, как это ни странно, все мы... трое Битлов, друзья Джона..., все мы реагировали одинаково. Независимо. Все просто пошли работать в тот день. Все трое. Никто не мог остаться дома с этими новостями. Все мы должны были пойти работать и быть с людьми, которых мы знали. Не могли переносить это. Мы должны были продолжать. Таким образом, я поехал и работал весь день в состоянии шока. И когда я выходил из студии, там был репортер, и поскольку мы уезжали, он только приставил микрофон к окну и кричал: «Что Вы думаете о смерти Джона?» Я был целый день в состоянии шока, и я сказал «Это - бремя». Я имел в виду самое тяжелое значение этого слова: «Это - БРЕМЯ». Но, знаете, когда вы смотрите на это в печати, это выглядит как (скучающим голосом): «Да, это – обуза». Факт.

PLAYBOY: Ты склонен давать много легкомысленных ответов на вопросы, не так ли?

PAUL: Я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда моя мама умерла, я сказал: «Как мы будем зарабатывать деньги?»

LINDA: Она подрабатывала и приносила дополнительные деньги для семьи.

PAUL: И я никогда не простил себя за это. Действительно, в глубине души, знаете, я никогда полностью не простил себя за это. Но это - все, что я мог сказать тогда. Большинство детей такие; когда ты говоришь им, что кто-то умер, они смеются.

PLAYBOY: Поскольку они не могут справиться с эмоциями?

LINDA: Боль не умещается в слова. Ты никогда не сможешь описать ее, и неважно насколько ты красноречив.

PAUL: Мы просто пошли домой. Мы просто смотрели все новости в телевизоре, и мы сидели со всеми детьми, плакали весь вечер. Не могли справиться с этим, действительно.

LINDA: По сей день мы плачем слушая песни Джона; ты не можешь ничем помочь. Ты просто плачешь. Нет слов... Я сейчас заплачу…

PLAYBOY: Ты помнишь свою последнюю беседу с Джоном?

PAUL: Да. Прекрасный разговор, фактор утешения для меня, потому что я действительно чувствую печаль оттого, что мы фактически никогда не садились и не выясняли наши отношения. К счастью для меня, самый последний телефонный разговор был действительно значительным, и между нами не было никакого следа ссоры. А ведь вполне могло быть как обычно, когда мы кричали друг на друга и бросали трубки.

PAUL: Это была просто очень счастливая беседа о его семье, моей семье. Он очень наслаждался своей жизнью; Шон очень много значил для него. Размышлял о том, чтобы продолжить его музыкальную карьеру. Я помню, что он сказал: «О Боже, я похожу на тетю Мими, особенно сейчас, в халате... в робе, как он сказал на американский манер... кормлю кошек и готовлю и подаю чай. Домохозяйка хочет на работу!» Это было такое время для него. Он начинал работу над «Double Fantasy".

PLAYBOY: Но возвращаясь к тебе и твоему легкомысленному ответу после смерти Джона, разве это не характеризует тебя... хранить все чувства внутри, а показывать только малую их часть?

PAUL: Правда. Моя мама умерла когда мне было 14. Очень странный возраст, чтобы потерять мать... потому что, знаете, это возраст полового созревания.

LINDA: Черт возьми, у нас как раз есть 14-летний ребенок!

LINDA: И иметь еще столько других переживаний, как человек может жить с этим дальше?

PAUL: Это не легко. Ты начинаешь становиться мужчиной, мачо. Это было одной из причин, которые очень сблизили Джона и меня - факт. Он потерял свою маму, когда ему было 17 лет. Наш способ устоять перед этим в таком возрасте состоял в том, чтобы смеяться над этим... не в наших сердцах, а на показ. Мы как бы подмигивали друг другу. Когда кто-то спрашивал, например: «Как поживает твоя мать?», Джон отвечал: «Она умерла». Мы знали, что тот человек придет в невероятное смущение, а для нас это была почти шутка. После нескольких лет боль спала немного. Это была фактически связь между нами; весьма значительная, насколько я вспоминаю. Музыка объединила нас позже. И поскольку мы стали командой, вместе сочиняли песни, я думаю, что это способствовало нашей близости и нашему доверию друг к другу. В конечном счете, мы были весьма хорошими товарищами - пока Битлз не начали отделяться друг от друга и Йоко не вмешалась.

PLAYBOY: И именно тогда началась вся эта вражда и словесные войны. Что стало началом? Ты чувствовал себя обиженным?"

PAUL: Я не думаю об этом как об обиде. Это больше походило на старых армейских приятелей, отдалившихся друг от друга из-за свадебных колокольчиков. Знаете... (поет) «Свадебные колокольчики разбивают эту старую мою банду». Он влюбился, и ни один из нас не был настолько глуп, чтобы сказать: «О, ты не должен любить ее». Мы могли признать их отношения, но это не уменьшало боль, которую мы чувствовали будучи отодвинутыми. Позже, помню, я сказал: «Утихомирьтесь, дайте ему возможность быть с Йоко». Я хотел, чтобы у него был ребенок, чтобы он переехал в Нью-Йорк, делал все то, что он хотел делать, изучал японский язык, рос как личность.

PAUL: Нет, в то время мы попытались понять. Но даже если бы мы были менее истеричны, то, что должно было произойти, было очень болезненно для Джона и Йоко в этом... диком состоянии, в котором они находились. Я слушал свой второй сольный альбом Ram на днях, и я вспоминаю, что была одна крошечная небольшая ссылка на Джона во всем альбоме. Он постоянно проповедовал, и это немного задевало меня. В одной песне я написал: «Слишком многие учат жить» (Too many people preaching practices), я думаю эта та строка. Я имею в виду, это был небольшой камень в огород Джона и Йоко. Не было ничего больше на этом альбоме, что было бы о них. О, было: «Ты получил свой счастливый случай и вдвоем разрушил его».

LINDA: В той же песне. Они приняли это как послание.

LINDA: Они думали весь альбом о них. И они были очень расстроены.

PAUL: Да, это пример того, что происходило. Они взяли одну маленькую строчку, сделали из нее слона и затем напали на нас в их следующем альбоме. Мы могли бы сказать: «Эй, мы сделали только два процента, они сделали 200 процентов и теперь мы должны жить во всем этом безумии».

PLAYBOY: В большинстве своих интервью Джон говорил, что он никогда не скучает по Битлз. Ты веришь ему?

PAUL: Я не знаю. Теоретически думаю, что не скучал. Такой человек как Джон хотел бы закончить период Битла Джона и начать период Йоко. И он не хотел бы, чтобы эти два периода перемешивались друг с другом. Когда он был с Йоко, все, что касалось Битлз, неизбежно становилось вторжением. Таким образом, я думаю, что ему было достаточно интересно жить его новой жизнью, чтобы искренне не скучать по нам.

PLAYBOY: Ты когда-либо пытался узнать, что он чувствовал об этом всем, о тебе?

PAUL: Я знал, это было что-то типа самовнушения, я думал, что он мне сочувствует. Но очевидно, когда тебя охаивают публично, это разрушает такую веру. Нее, это просто нахальный и самоуверенный Джон. Я его знаю. Но, в общем, очернительство вместе с уколами - это стало чем-то вроде концертных номеров, понимаешь?

PLAYBOY: Было ли то, как вы оба общались друг с другом, полезным для музыки?

PAUL: Да. Это было одним из лучших моментов в дуэте Леннон-Маккартни, элемент конкуренции внутри команды. Это было классно. Но трудно. С этим трудно жить. Это, вероятно, одна из причин, почему команды почти неизбежно разрушаются. И, конечно, найдя сильную женщину, такую как Йоко, Джон изменился.

PAUL: Да, я думаю, вероятно, самая большая претензия к нему, это то, что Джон перестал быть самим собой. Я имел обыкновение брюзжать ему об этом. Когда мы разговаривали по телефону в последнее время, он становился характерным ньюйоркцем, если мы спорили (говорит с нью-йоркским акцентом): «Ну ладно, чёрт побери!» ('Awright, goddamn it!). Я назвал его однажды Коджек (Kojak, лысый герой нью-йоркского полицейского сериала 70-х - прим. перев.), потому что он общался со мной на крутом нью-йоркском сленге, да и ходил он тогда почти лысый. А, ерунда! Но несмотря на это всё, я действительно думаю, что он всегда был человеком, ищущим новые горизонты. Когда он хотел изучить японский язык для Йоко, он пошел в Биарриц.

LINDA: Забавно! Биарриц! Ты имел в виду Берлитц (курсы иностранных языков Berlitz – прим. перев.).

PAUL: Да, он все время хотел новых испытаний. Так что хорошо, что Йоко исполнила такую роль. Она дала ему направление.

(Пол уходит, чтобы ответить на телефонный звонок)

LINDA: Я только собиралась сказать, что я думаю, если бы Джон был жив, он до сих пор бы говорил: «О, теперь я намного более счастлив...»

LINDA: Печально то, что у них обоих были проблемы, у Джона и у Пола, и они любили друг друга и, что, разве не могли они помогать друг другу?! Если бы они только общались! Это невероятно расстраивает меня, потому что я была всего лишь девчонкой из Нью-Йорка, когда я попала во все это. Боже, если бы я знала то, что я знаю теперь... Все, что я могла сделать, это сидеть и смотреть как они играют в эти игры.

PLAYBOY: Разве не было очевидно, что Джон хотел работать только с Йоко?

LINDA: Нет. Я знаю, что Пол был готов на всё, чтобы снова писать музыку с Джоном. И я знаю, что Джон был готов на всё, чтобы писать. Готов на всё. Люди думали, ну, он заботится о Шоне, он - домохозяин и так далее, но он не был счастлив. Он не мог писать, и это сводило его с ума. А Пол, возможно, помог бы ему... с легкостью.

PLAYBOY: Отношения Пола и Линды Маккартни с Йоко изменились после смерти Джона?

LINDA: Без комментариев! ... Как ребёнок. Вот то, что она сказала.

PAUL: На вопрос, поддержали ли ее Битлз после смерти Джона, Йоко сказала: «Без комментариев».

LINDA: Даже при том, что Ринго летал через океан, чтобы увидеть ее, и все мы звонили ей.

PAUL: Дело в том, по правде, я никогда по-настоящему хорошо не ладил с Йоко. Это Джон преуспел в этом - Джон, который хорошо понимал ее… в целом. Как это ни странно, после смерти Джона я только начал узнавать ее. Я начал спрашивать, мог ли бы я чем-то помочь, это же мой старый друг. И сначала, я был немного озадачен ее отношением: «Я не хочу быть Вдовой Года». Это - то, что она сказала. Сначала, я чувствовал себя отвергнутым и думал: «Ну и ладно, замечательно! Иди к черту!» Но потом я подумал - подожди-ка. У нее сейчас трагедия целой жизни, и я буду толстокожим придурком, если скажу: «Ну, если ты не собираешься хорошо относиться ко мне, то и я не собираюсь». Чувствую, что тогда я начал узнавать ее, понимать, через что она прошла, видеть не только мою точку зрения… точка зрения, я думаю, так

или иначе меняется со временем. И я думаю, что я смог найти довольно много общего с Йоко.

PAUL: Мы находимся в похожем положении... наша известность и люди, которых мы знаем…

LINDA: Йоко сказала мне, когда Джон был еще жив: «Мы - единственные люди, у которых точно такие же проблемы». Но и наши различия все еще с нами. Быть ее бизнес-партнером - это настоящая проблема.

PLAYBOY: Поскольку ты начал понимать Йоко, Пол, вы вдвоем говорили о Джоне?

PAUL: Да, было. Фактически, после того, как он умер, вещь, которая помогла мне больше всего, реально, это говорить с Йоко о нем. Она сама рассказала, что ему... действительно я нравился. Она сказала, что несколько раз они садились слушать мои пластинки, и он говорил: «Узнаю тебя». Так что, в частной обстановке в их доме случалось много чего. Да, это было очень важно.

PLAYBOY: Что похвалы Джона значили для тебя, когда он был жив?

PAUL: Много, но я почти не могу их припомнить, на самом деле. Не было большого количества этих самых похвал! Я помню, однажды мы делали Help! в Австрии. Мы были на воздухе, катаясь на лыжах весь день для съемок фильма, и поэтому мы все устали. Я обычно жил в комнате с Джорджем. Но в этот раз я был с Джоном. Мы снимали наши огромные лыжные ботинки, готовились к вечеру и все такое, и у нас была одна кассета. Это был один из наших альбомов, может быть Revolver или Rubber Soul... Я плохо помню, который именно. Это, возможно, был тот, в котором моя песня «Here, There and Everywhere». Было три мои песни и три Джона на стороне, которую мы слушали. И впервые за все время, он просто небрежно бросил, не говоря ничего конкретного: «О, мне, похоже, нравятся твои песни больше, чем мои». Вот это да! Это было лучшей похвалой, которую я когда-либо слышал от него (бормочет): «Мне, похоже, нравятся твои песни больше, чем мои». Упс! Не было никого рядом, так что он мог сказать это. И, да, я определенно смотрел снизу вверх на Джона. Все мы смотрели снизу вверх на Джона. Он был старше, и он однозначно был лидером; он был самым умным и самым остроумным и самым быстроумным и так далее. Так что, всякий раз, когда он действительно хвалил любого из нас, это была большая похвала, действительно, потому что он не готовил это блюдо слишком уж часто. Если когда-либо ты получил крупинку, крошку этого, ты был весьма признателен. На записи «Come Together» например, он хотел подобрать аккорд фортепьяно - «очень болотистый и туманный», и я сыграл так, как было нужно, он был очень доволен. Я был польщен. Ему также нравилось, когда я пел как Литл Ричард «Tutti-Frutti» и другие похожие песни. Все мои громкоголосые песни, ранние Битловские громкоголосые песни... это - я, подражая Литл Ричарду. Это требовало много нервов просто вскочить и вопить как идиот, понимаешь? Неизбежно я снижал бы планку без этих дружеских пинков, без моральной поддержки, и это делал Джон: «Давай! Ты можешь спеть ещё лучше, дружище! Давай, давай! Cделай её! » Хорошо, Джон, ок... Он был, конечно, тем, на кого я совершенно определенно смотрел снизу вверх.

PLAYBOY: Ты помнишь свою первую встречу с ним? Фото в биографии Битлз «Длинная Извилистая Дорога», как считается, это самая ранняя ваша фотография вместе.

PAUL: Это - мои товарищи Лен Гарри и Пит Шоттон (Len Garry and Pete Shotton). Давно их не видел. Это был первый состав Quarrymen. Джон играл аккорды на гавайской гитаре, его мама научила его, и пел «Come Go with Me» Дель Викингс (Del Vikings), но он вставлял свои собственные слова, потому что никто не знал точных слов в те дни; ни у кого не было этой пластинки. Мы слышали эту песню только по радио, и она нам нравилась. В тот день я встретил Джона. Я знал слова к 25-ти хитам и поэтому я вошел в группу. Благодаря «Long Tall Sally» и «Tutti-Frutti». Это было моим прослушиванием.

PAUL: Нет. Я просто пришел на встречу к ним. Я сыграл и спел пару песен за кулисами с ними. У меня был друг по имени Айвэн Воэн (Ivan Vaughan), он был моим контактом со всеми этими парнями; он был моим одноклассником. Рослый, слегка сдвинутый парень, как и все мы тогда. Мы обычно болтали всякую бессмыслицу. Например, наша коронная фраза все еще «Chrome Rock Navel» (Хромированный Рок Пупок).

PAUL: Понятия не имею. Но звучит классно, не так ли? (говорит с шотландским акцентом) «Chrome Rock Navel. Aye, all right, laddie!» (Хромированный Рок Пупок. Йее, все в порядке, пацан!). Все наши старые письма подписаны – от Хромированного Рок Пупка. Джон и все мы имели обыкновение заниматься всякими такими штуками.

PLAYBOY: Так ты забавлялся игрой словами уже с раннего возраста?

PAUL: Да, можно бы назвать это саркастичной литературой, потому что теперь всё стало настолько более важным и серьезным, понимаешь? Но, уличные дети, мы называли это шпильками. Несомненно, мы умели играть словами. Это стало одной из особенностей Битлз. Знаете, когда продюсер Джордж Мартин спросил: «Есть что-то, что вам не нравится?». И мы ответили: «Нам не нравится твой галстук». Это на самом деле Джордж сказал. (6 июня 1962 в студии Эбби Роуд во время первой встречи Битлз и Мартина – прим. перев.). Все эти небольшие известные битловские фразы-шпильки; в это время все вокруг острили... Питер Селлерс и Гунс и прогнозы погоды: «Завтра будет душно, а потом пушно, вушно, сушно и чушно!» (по первым буквам дней недели – прим. перев.). Ему было примерно 12, умный ребенок. Ещё пример: «Да, Ваша Честь; да, Ваша Живучесть!» Я помню это в театре в сцене суда.

PLAYBOY: Ты когда-нибудь завидовал его острому уму, когда вы писали вместе?

PAUL: Нет, на самом деле нет. Только его ответам остроумным. Я завидовал его остроумным ответам. Но дело не в зависти друг другу. Каждый из нас был столь же хорош как другой. Мы часто сваливали из школы, прогуливали... Мы обычно шли ко мне и учились играть. Он умел играть аккорды банджо, я половину гитарных аккордов, и не забывайте, мы оба из одного места... Ливерпуль. Почти та же самая улица, только миля или две между нами. Всего полтора года разницы в возрасте, знание гитары, знание музыки. Довольно примитивные. У меня было немного больше знаний в музыкальной гармонии благодаря папе. Я фактически знал, что означало слово гармония (смех). Так что, знаешь, мы вместе сели в один поезд на одной станции и поехали в одну сторону.

LINDA: Это только критики так говорят: «Ну, Джон был едким; а Пол сентиментальным». Джон был резок, но он был также сентиментален. Пол был сентиментален, но он мог быть очень резким. Они были гораздо более похожими, чем разными.

PAUL: Что касается меня то, как я писал, зависело от моего настроения. Единственной причиной едкости и остроумия такого типа было то, что я был в плохом настроении! (хохот). Я был очень силён в сарказме. Я мог действительно сравняться с Джоном в этом. Если я был в достаточно плохом настроении, я подыгрывал ему в этом. И тогда мы становились просто ужасающими. Он становился хулиганом настолько озорным и гадким, насколько он хотел, и я становился таким же.

LINDA: Это было забавно. Я часто думала о том, как родились ваши имиджи. Ты - симпатяга, пушистик, а Джон был, всем казалось, твердолобый. Но, правда в том, что ты мог написать например «Helter Skelter», а он мог написать «Goodnight» и такие песни как на «Abbey Road».

LINDA: Есть много песен, про которые думали, что это ты написал, но их, наверно, он написал; и я уверена, что есть много песен, про которые думали что это Джон написал, были реально написаны тобой.

PAUL: Верно. Это все было скрыто от глаз, и никто об этой стороне не знал.

PAUL: Я хочу добавить, я видел свежую статью, в которой принижают вклад Джорджа в Битлз. Но суть в том, что есть только четыре человека, которые знали, чем именно были Битлз. Никто больше не был в том автомобиле с нами. Окно шофера закрыто, и только четыре парня, хохочущих до упаду на заднем сиденье. Мы знали над чем мы смеялись; никто больше не может знать о чем. Я сомневаюсь, знаем ли уже даже мы правду.

PLAYBOY: Даже теперь ты встаешь на защиту, если кто-то нападает на одного из вас?

PAUL: Конечно. Я имею в виду, вы не просто всего лишь отсекаете Джорджа такими статьями! Потрясающе много всего с ним связано! И Ринго. Правда в этом вопросе зависит от того, куда вы смотрите... на поверхность или глубже. На поверхности Ринго был всего лишь барабанщиком. Но невероятно много всего и с ним связано. Например, не было бы «A Hard Day's Night» без него. У него была такая своя фишка, он играл фразами, переставлял слова. У моих дочерей также. Они просто улучшают предложения. У некоторых из моих детей есть немного в голове. Девочки говорят «First of a ball» вместо «First of all». Мне нравится, поэты же играют со словами.

LINDA: Это Ринго сказал: «Eight days a week» (неделя восемь дней).

PAUL: Да, он сказал это так, как если бы он был перегруженным работой шофером (говорит страдальчески): «Eight days a week» (хохот). Когда мы услышали это, мы сказали: «Неужели? Вот оно! Есть!» (смех). Другая его фраза: «Tomorrow never knows» (завтра никогда не знает). Он обычно говорил: «Ну, завтра никогда не знает». И он говорил это серьезно. Он это и имел в виду. Но уже звучит не так банально. Это не всё, что он сделал. Это только верхушка айсберга.

LINDA: Как ты уже сказал, если только вы четверо знаете правду, то все другие придумывают. Так же, как люди теоретизируют о жизни. Кто знает, что такое жизнь?

PLAYBOY: Тогда ты согласишься, что целое было больше, чем просто сумма частей?

PLAYBOY: Большинство исполнителей, которые были когда-то участником какой-нибудь группы, продолжают настаивать, что их сольная работа равна их работе в группе.

PAUL: Когда мы четверо были вместе, мы были определенно лучше, чем мы четверо в отдельности. Обстоятельство, одно из нескольких, почему мы такие, какими нас знают - мы много времени проводили вместе. Это сделало нас очень близкими, почти как семья, настолько, что мы могли читать друг друга. Вот это сделало нас отличной группой. Только на самом деле так было уже ближе к концу, когда бизнес начал примешиваться.

PLAYBOY: Если вернуться к первым годам, твой отец возражал против твоего участия в группе?

PAUL: Больше всего он хотел, чтобы я занялся торговлей. «Это очень хорошо играть в группе», сказал бы он, «но у тебя должна быть торговля, чтобы прочно стоять на ногах». Это то, что он обычно говорил. Он просто был нормальным человеком, продавцом хлопка, без особых успехов; оставил школу в 13, но был очень интеллигентным. Он составлял кроссворды, чтобы увеличить свой набор слов. Учил нас, что такое здравый смысл, этого как раз много в Ливерпуле. Я облетел весь мир по нескольку раз, все его закоулочки; и я клянусь Богу, я никогда не встречал людей более душевных, более интеллигентных, более чутких, более наполненных здравым смыслом, чем люди, в кругу которых я вырос в Ливерпуле. Я не хочу чем-то обидеть семью и окружение Линды или ещё кого-то.

PAUL: Люди, в кругу которых я вырос - я никогда не встречал лучше! Во всем мире! Я имею в виду президенты, премьер-министр, я никогда не встречал никого и на половину столь же милых как некоторые из людей, тех, кого я знаю по Ливерпулю, абсолютно неизвестных, кто ничего такого не делает. Они не важные персоны и неизвестны. Но они люди разумные, как мой папа был разумным человеком. Я хочу сказать, такие люди, которые преодолевают проблемы как горячий нож масло. Люди, которые тебе в жизни нужны. Соль земли.

PLAYBOY: Когда ты так скажешь, люди задумаются, а не являешься ли ты неискренним? Ты – мультимиллионер, весь мир тебя знает, несмотря на то, что ты так усиленно стараешься показаться обычным человеком, проповедуешь нормальный образ жизни.

PAUL: Нет, я не стараюсь показаться. Люди действительно говорят: «О, он спустился на землю, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это не может быть правдой!» И все же факт - быть обычным очень важно для меня. Я вижу это в миллионах людей. Вот новый чемпион по мотогонкам, только что показывали по телеку. С ним то же самое. Он не обычный человек, он - чемпион; но у него есть обычные человеческие ценности, он хранит эти ценности. Есть чувство здравого смысла. Это действительно довольно рационально, моя заурядность. Это не придумано, вообще. Это - фактически мой ответ на вопрос: «Каков лучший путь в жизни?» Я думаю – быть таким, как все.

PAUL: Мы можем быть очень гламурны, иметь роллс-ройс для каждого пальца, но только я сам ничего не получаю от этого! Это для меня ничто! Не вызывает никаких эмоций. Иногда я покупаю костюм или модный пиджак или что-то еще, но я не придаю значения вещам.

PLAYBOY: Конечно, твое богатство повлияло некоторым образом на эти обычные ценности.

PAUL: Ну, когда ты в первый раз получаешь деньги, ты покупаешь всякие вещи и при этом никто не задумывается - что это ты хочешь этим сказать, и ты тратишь их направо и налево. Ты нанимаешь шофера, сидишь, развалившись сзади, и думаешь: «Проклятье, я был более счастливым, когда у меня был небольшой автомобиль! Я мог рулить сам! Это глупо!» Ты пробуешь настроить телевизор в салоне этого монстра, балансируя со стаканом шампанского, и думаешь: «Гори все в аду! Я это ненавижу!» Знаете, у меня было столько головных болей от этих телеков в салонах лимузинов. Я решил отказаться от этой хрени. Я имею в виду, это просто безумие! Я не могу выдержать шоферов, прислуги. Они завладевают твоей жизнью. Я не могу жить так.

LINDA: Я еще хуже. Я ужасна. Вещи не могут сделать меня счастливой. Они только расстраивают меня. Когда мы отправились в тур по Америке, мы остановились в очень шикарном доме, который мы арендовали, а мне было очень пусто и очень одиноко.

PAUL: Линда простая по природе. Это не всегда очевидно, когда у неё берут интервью, но Линда в своих лучших проявлениях – это когда она готовит еду дома. Именно тогда ты увидишь Линду. Она готовит, она заботится о детях, и она вся там. У нас есть одна домработница; это - все. Если дети больны, не будет медсестры, заботящейся о них; это будет Линда. Это забавно, на самом деле, потому что я известен как скупой тип. Когда я беру своих детей к побережью, и они подходят и говорят: «Папа, можем мы получить немного денег, чтобы поиграть на аттракционах?», то я дам им разумную сумму денег, но я не буду давать им много. Линда рассказывала истории о родителях, которых она знала в Штатах, они платят детям... «Все что пожелаешь, малыш». Например, 50$ или ещё. Но эти родители никогда не заботились о детях. Деньги были их заместителем. Все это заставляет меня думать: «Чёрт возьми, я буду родителем». Я дам им ровно столько, сколько я полагаю им реально необходимо.

PLAYBOY: Возникает интересный вопрос: не слишком ли большой акцент на ежедневную жизнь, на домашнее хозяйство, эти унылые для композитора края? Чувствуется, что в твоих более ранних песнях было больше перца и мяса, чем в сегодняшних.

PAUL: Я знаю такой довод. Я знаю, что, если у тебя семейная обстановка, скажем, то скорее всего ты вечером не собираешься слушать много музыки. В отличие от того времени, когда ты молод и одинок, и музыка - все, чем ты заполняешь свое время. В моем случае, может дети хотят смотреть телевизор или я хочу просто посидеть в тишине или что-нибудь в таком духе. Так что, я думаю, домашняя обстановка может изменить тебя и твои отношения с миром. Я полагаю, если ты получаешь мало удовлетворения от жизни, тогда ты не создашь неземные стихи и музыку. Нет, я не знаю. Я на самом деле не верю всем этим условностям. Я ненавижу формулы любого вида.

PLAYBOY: Несмотря на совет твоего отца заняться торговлей, именно он поощрял тебя играть. Он сам когда-либо сочинял музыку или стихи?

PAUL: Он написал одну песню. Он был в группе в течение довольно многих лет. Это не была очень успешная группа. Они обычно должны были менять свое название между концертами. Иначе их не приглашали повторно. Но в итоге он стал кем-то вроде поп-звезды самостоятельно... Удивительно, что мы говорим об этом, потому что мой брат исследовал нашу раннюю семейную историю и опросил всех тетушек. Он нашел письмо от парня, который написал, что влюбился в мою маму. Это - длинная история, но... если кратко... он писал, что моя мама ему очень нравилась, он приглашал ее вместе куда-нибудь сходить в течение долгого времени. Потом вдруг до него дошло, что она заставляла его сопровождать её на танцы, и он задавался вопросом почему. Они ходили по кабакам, а она не была любительницей ходить по кабакам. Оказалось, что это были те места, где мой отец играл! Она следовала за ним по пятам как фанатка. Я подумал: «Боже, вот откуда это всё пришло ко мне!»

LINDA: Знаешь, я не осознавала до сих пор, что он был настолько связан с музыкой.

PAUL: Это возвращает нас к твоему вопросу. Мой папа когда-либо писал что-нибудь? Ну, он часто играл на пианино одну песню, снова и снова. Это была только мелодия; не было никаких слов. Я, как ни странно, помню, когда я был совсем маленьким ребенком, как он говорил: «Кто сможет придумать какие-нибудь слова к этому?» Все мы действительно пробовали придумать; это было такое приключение. Итак, годы спустя, я записал эту мелодию с Четом Аткинсом (Chet Atkins) и Флойдом Крамером (Floyd Cramer) в Нэшвилле. Мы называли себя The Country Hams (Копченые Окорочка) и это была песня «Walking In The Park With Eloise». Я сказал папе: «Ты получишь все отчисления. Ты это написал, и мы сделали запись и собираемся издать это для тебя, так что, получай чеки». И он сказал: «Я не написал это, сын». Я подумал: «О, Боже, что?» И дальше он сказал: «Я сочинил эту мелодию, но я не написал ее». Он подразумевал, что не мог записать нотами; он не мог фактически написать мелодию. Конечно, как я. Я не могу записать музыку. Я тоже только всего лишь сочиняю её.

PLAYBOY: «Всего лишь сочинение» песни – дело, которое позволяет тебе наиболее полно выразить себя?

PAUL: Да. Ничто не нравится мне больше, чем войти в комнату, а выйти уже с мелодией.

(Пол уходит и оставляет Линду и журналиста наедине)

LINDA: Я бы очень хотела, чтобы Пол сочинял больше. Все эти бизнес проблемы отнимают его время! Если бы он занимался только сочинением замечательных песен и концертами с хорошими музыкантами! Я думаю, что у него такая душа для создания песен и он великий певец. Мне кажется, люди не осознают, насколько Пол великий музыкант.

LINDA: Ты так думаешь? А я думаю, они убеждены, что он – всего лишь симпатичное лицо на экране. Он настолько хорош, что я действительно хочу, чтобы он рос как музыкант. Это - то, что я вижу. Все эти заботы о бизнесе... Я ненавижу бизнес. Дайте мне буханку хлеба и небольшое количество салата в саду, и всё.

PLAYBOY: Пол, когда ты и Джон были всё ещё бедны, вы сказали бы себе непосредственно перед сочинением песни: «Давай напишем автомобиль. Давай напишем дом»?

PAUL: Да. Давай-ка напишем плавательный бассейн.

PLAYBOY: Что ты сейчас сказал? Осталось ли что-нибудь для тебя, чего у тебя нет? Разве что-то важное не исчезло с тех пор?

PAUL: Да. Я думаю, что жадность исчезла. Ну знаешь, голод. Ты права. Для борзой, вероятно, хорошо быть голодной и разъярённой. Тогда она, вероятно, побежит быстрее.

PAUL: Точно. Это - то, что я говорил о формулах. На самом деле не всегда настолько важно быть голодным. Я думаю, что это - только одна из тех теорий об артистах, как говорит Линда. Пикассо не был голоден, и есть много художников, которые ничего не потеряли в семейной жизни. В моем случае это возможно было. В Шестидесятых, когда я абсолютно не был семейным человеком, клубная жизнь и нападки отовсюду и пьянство и много еще всего, это, вероятно, напрягало меня сильнее и увеличивало мою потребность в самовыражении, а как раз для этого ты и сочиняешь песни. Написание песен это как большой палец во рту. Чем больше у тебя проблем, тем больше материала, с которым ты должен поработать, я полагаю. Но с другой стороны, я не знаю, верно ли это! Я имею в виду, мы должны были на самом деле решить, о какой именно песне пойдет разговор. Если мы поговорим о «Yesterday», смотри, я не могу припомнить проблему, связанную с ней. Так что эта теория, возможно, неверна вообще. Я думаю, что мог легко быть более довольным жизнью и менее резким и написать при этом что-то действительно большое.

PLAYBOY: У тебя, очевидно, противоречивое мнение по этому вопросу.

PAUL: В моём случае аксиома о связи творчества и семейной жизни не совсем верна. В моем случае не только семейная жизнь изменила меня. Семейная жизнь плюс конец Битлз. Так что видишь, почему бы я начал полагать, что семейная жизнь равняется нехватке специй? Я думаю, что на самом деле скорее нехватка Битлз равняется нехватке специй, а не только семейная жизнь. Отсутствие великих людей, слышащих тебя, дающих тебе обратную связь, усиливающих твои идеи, дающих тебе возможность увидеть новые перспективы. Этого ты в одиночку никогда не сможешь достичь. Таких людей как Джон, Ринго, Джордж, если говорить о музыке. Трое великих талантов рядом... Я думаю, что много получил от работы с ними.

PLAYBOY: Ты, кажется, находишься в удивительно откровенном настроении. Даже при том, что распад Битлз это наиболее обсуждаемый распад группы в музыкальной истории, мы не думаем, что слышали ответ на следующий вопрос лично от тебя, Пол. Хочешь ли ты или не хочешь, чтобы Битлз снова объединились?

PAUL: Насколько я был заинтересован, даа, я бы хотел, чтобы Битлз никогда не расходились. Я хотел вернуть нас к прежнему образу жизни, играть в маленьких залах, вернуться к нашему лучшему состоянию и затем ездить и играть. Просто играть музыку, и все остальное было бы вторично. Но именно Джон не хотел этого. Он сказал Аллену Кляйну (Allen Klein), новому менеджеру, он и Йоко встречались с ним однажды поздно ночью, что он не хочет продолжать.

LINDA: И Аллен сказал Джону: «Не говори другим». Я не знаю, осмелимся ли мы рассказать про это.

PAUL: Да, я не знаю, что из этого нам можно рассказать..., но Аллен сказал: «Не говори им, пока мы не подпишем ваш новый контракт с Capitol Records».

PAUL: Даже если нельзя, мы расскажем про это. Это - правда. Итак, это было на следующее утро, я пытался сказать: «Давайте вместе вернемся обратно, парни, будем играть в небольших клубах». И именно тогда Джон сказал...

LINDA: Вот его точные слова: «Я думаю ты спятил».

PAUL: И он сказал: «Я не собирался говорить вам, пока я не подписал контракт с Capitol, но я ухожу из группы». И это было действительно так. Кот среди голубей…

LINDA: Ещё, когда как шок прошел, все согласились держать это решение Джона уйти в тайне.

PAUL: Мы не говорили ни слова об этом в течение многих месяцев, по соображениям бизнеса. Но действительно больно мне было из-за того, что Джон действительно не собирался говорить нам. Я думаю, что он в большой степени находился под влиянием Аллена Кляйна. И Кляйн, как я слышал, сказал Джону... в первый раз, когда кто-либо сказал это... «Что хочет Йоко?» Так что с тех пор как Йоко понравился Кляйн, потому что он был готов дать Йоко все, что она хотела, он стал авторитетом для Джона. Это - моя теория о том, как это произошло.

PLAYBOY: Говорили, что ты отомстил таким образом - сообщив эту новость первым, несмотря на то, что вы все решили вести себя тихо некоторое время.

PAUL: Два или три месяца спустя, когда я собирался выпустить сольный альбом, над которым еще продолжал работать, один из моих парней сказал мне: «Что насчет прессы?» Все мы всё ещё были в шоке из-за этой новости про Джона, и я сказал: «Я не могу выступить; я ненавижу все эти вопросы о Битлз». Тогда он сказал: «Тогда почему бы тебе не ответить на некоторые мои вопросы, и мы сделаем пресс-релиз». Я сказал хорошо. Итак, он задал несколько необычных вопросов, а я дал несколько необычных ответов, которые включали объявление, что мы разошлись.

PLAYBOY: Это до сих пор выглядит просчитанным и холоднокровным ходом с твоей стороны.

PAUL: Пресс-релиз должен был быть вложением в новый альбом. Но когда его напечатали газеты, как новости, он выглядел очень холодным, да, даже безумным. Потому что я всего лишь ответил на вопросник. Немного непонятно. И, да, Джону это причинило боль.

LINDA: Позвольте мне только добавить, Джон пояснил, что именно он хотел быть тем, кто объявит о расколе, так как это была его идея.

PAUL: Он хотел быть первым. Но я не осознавал, что это причинит ему такую боль или, что имело значение, кто будет первым.

PLAYBOY: Джон сказал позже, что ему было трудно простить тебя за использование распада в качестве рекламного трюка для твоего первого сольного альбома.

PAUL: Я полагал настало время, чтобы мы сказали правду. Получилось глупо, ок, но я думал, что кто-то должен сказать. Мне не нравилось лгать людям. Это был вопрос моей совести.

LINDA: Это - безумие, если трезво подумать... кто должен сказать первым.

PLAYBOY: Кроме того, кто что сделал, как распад затронул тебя эмоционально?

PAUL: Правда в том, что поначалу я не мог смириться с ним.

PLAYBOY: Почему? Разве ты не видел, что это уже случилось?

PAUL: Я на самом деле никогда не заходил так далеко в моих мыслях. Наш менеджер, Нил Аспинол (Neil Aspinall), должен был прочитать официальное сообщение о прекращении нашего сотрудничества. Он хотел громко прочитать его нам мрачным серьезным голосом и не мог. Он начал издавать звук горлом, колебание, похожее на звук, который Никсон издавал. Голос появился, он начал читать. И мы все внезапно испугались по-настоящему. Как будто что-то реально происходило прямо здесь. Я думал: «О, Боже, мы действительно разрушили Битлз. Дерьмо».

PAUL: Трудное время для Линды. И я не сделал его легче для неё.

PAUL: Я был невозможен. Я не знаю, как кто-то мог жить рядом со мной. Впервые в жизни – по моему собственному мнению - я был в мусорной куче. Безработные, возможно, скажут: «Эй, у тебя все еще есть деньги. Это не так уж плохо, в отличие от нас». Но по мне, это не имело никакого отношения к деньгам. Это было чувство, ужасное разочарование от того, что ты больше никому не нужен. Накатывало чувство пустоты, металось внутри меня, и это было... Я никогда не испытывал это прежде. Из-за наркотиков мне мерещились маленькие пятна, то тут, то там. Прокатились по ковру несколько раз. Но я оказался в состоянии выбросить их из головы. Конец Битлз, в этот раз я действительно был раздавлен, впервые в моей жизни. До тех пор я действительно был дерзким малым. Это был первый раз, когда я получил сильный удар по моей самоуверенности. Когда моя мать умерла, я не думаю, что моя вера в себя пострадала от этого. Это был ужасный удар, но я не чувствовал, что это была моя ошибка. Это было плохо для Линды. Она должна была иметь дело с этим парнем, который особенно не хотел вставать с кровати, а если встал, хотел немедленно лечь обратно. Он пил каждый день, все раньше и раньше, и действительно не видел смысла в бритье, потому что, куда ему идти? И я был в целом довольно отвратителен.

LINDA: Да, вера это подходящее слово. То, что случилось, действительно разрушило твою веру в себя.

PAUL: Не было никакой опасности самоубийства или чего-то такого. Все было не настолько

плохо. Скажем так, мне не понравилось бы жить со мной тогдашним. Я не знаю, как Линда продержалась.

LINDA: Было невероятно страшно. Но я не тот человек, который сдался бы. Я не подумала бы: «Ну, вот и все». Но это удивило меня, потому что...

PAUL: Минуточку, много чего изумляло тебя в то время.

LINDA: О Боже! Я была самым изумленным человеком в то время!

PAUL: Она тогда как-то заглянула, видит мою фотографию на моей стене... обложку журнала или еще откуда... и она сказала: «Господи, я не думала, что ты когда-нибудь будешь разглядывать свои фотки из журналов».

LINDA: Я думала Битлз были выше всего этого. Они не стали бы разглядывать свои собственные газетные вырезки, потому что это такая ерунда, фон. Я была поражена.

PAUL: Но мы были обычными людьми. Мне, к сожалению, пришлось сообщить ей эту новость.

LINDA: Образ Битлз и их музыки у нас, американцев, был настолько позитивным и радостным, показывал нам, что жизнь настолько смешна, что мы вместе могли бы посмеяться над ней. Но я никогда действительно не понимала, что любые проблемы могли произойти и с этими людьми, этими Битлз. Для меня все после распада казалось нереальным. Я совершала своё небольшое путешествие через жизнь, знаете... И вот я в Англии, о, неужели? Это все происходило настолько быстро, что я просто продолжала идти дальше.

PLAYBOY: Что заставило тебя взять себя в руки, Пол, и сформировать Wings?

PAUL: Только время, целительное время. Шок потери Битлз как группы... Одним из главных ударов было то, что у меня теперь не будет группы. Я помню, что реакция Джона была такой же. «Как я теперь буду записывать свои песни?»

PAUL: Да. Ответ на потерю работы - ок, пойду и попытаюсь найти другую. Это не очень обнадеживающий ответ, но это - единственный ответ. Также и мы просто начали думать: «Мы устроимся на любую работу; мы займемся чем-нибудь просто для того, чтобы двигаться, чтобы что-то делать».

LINDA: Учитывая, что ты попросил, чтобы я вошла в группу, ты действительно был готов взять кого попало.

LINDA: Скажу еще раз, я не думала об этом. Я также никогда не планировала быть фотографом. Я всегда думала, что могу делать то, что мне нравится делать. Я не такой человек, который думает о последствиях заранее.

PAUL: Она человек, который стал спасительной благодатью, действительно, потому что, если бы она подумала о том, что будет дальше…

PAUL: Так или иначе, получилось прекрасно, и в итоге, постепенно, мы смогли начать играть вместе. Там были песни, про них думали, что они не были столь же хороши как мои более ранние, или, что они слишком коммерческие. Я знаю, люди время от времени говорят это, но мое отношение такое: «Мне жаль, ребята, но это лучшее, что я могу сделать прямо сейчас. Простите! Знаете, это я пытаюсь что-то сделать. Я пытаюсь сделать это честно и прилагаю максимум усилий; если что-то вас не устраивает, что я могу добавить?» В то время мы ухватили метод, и с его помощью мы вернулись.

PLAYBOY: Что ты думаешь о песнях Wings, оглядываясь назад? Это - музыка, которой ты гордишься?

PAUL: Я раньше думал, что все мои песни Wings были второсортными, но я начал встречать людей, которые были подростками во время Wings, не подростками времен моего битловского поколения, которые серьезно говорят: «Нет, подожди-ка; не может быть, чтобы ты сказал это о своей работе. Мы действительно любим эту песню или ту песню».

LINDA: Множество людей говорят Полу: «Моя любимая песня такая и такая» … и эта песня оказывается одной из его свежих работ.

PAUL: Дааа, есть люди, которые упоминают «My Love» или «Band on the Run», и для нас это много значит. Или «Mull of Kintyre» или «Ebony and Ivory». Независимо от того, что я могу думать о них... Я могу смотреть на них цинично, даже безжалостно... даже я должен признать, определенно есть что-то в некоторых из песен Wings. На самом деле, чем чаще я возвращаюсь к ним, тем больше я понимаю, что же именно я пытался создать. Я думаю, в будущем много песен Wings люди будут как бы заново открывать для себя.

PLAYBOY: Некоторые упреки в адрес Wings несомненно вызваны тем, что у тебя в группе была Линда. Как ты реагировал когда её критиковали?

PAUL: Мы навлекли на себя эти упреки сами. Но абсолютно без задней мысли. Я собрал всех вместе и наивно спросил: «Давай, Лин, ты хочешь тоже?» Я показал ей аккорд C средний, сказал, что я буду учить её играть аккорды и иногда смеяться. Это было абсолютно в нашем духе. И тогда начали говорить: «Мой Бог! Он вытащил жену на сцену... он нас дурачит что ли?» И т.д. Я думаю, что у неё получалось удивительно хорошо. Она поразительно артистична, и к тому времени, когда начался тур 1976 года по Штатам, она зажигала публику лучше, чем любой из нас. Но, оглядываясь назад, я могу понять претензии. Со стороны это выглядело так, как будто мы считали, что она была лучше, чем битлы или что-то типа этого. Но у нас даже мысли об этом не возникало. Если бы можно было все повторить, мы вели бы себя более разумно. Но я горжусь ею. Я бросил ее в самый водоворот.

LINDA: Я думаю, что Пол был очень расстроен. Он хотел, чтобы Wings работали так же как Битлз, но мы выбрали неправильных людей. Ему нужны лучшие, но ему пришлось самому тащить все на себе.

PLAYBOY: Бывшие члены Wings написали довольно противные мемуары о вас обоих... в частности, о диктаторских замашках Пола во время работы.

LINDA: Это часть той же самой проблемы. Пол - настолько хороший музыкант, что ни один из Wings не заслуживал того, чтобы играть с ним... и я, конечно, тоже. Они были хорошими, но не лучшими. В этом фильме, «Give My Regards to Broad Street», у него была возможность работать с самыми лучшими. Что касается всех этих мемуаров о нас двоих, большая часть – мусор. Бывший гитарист Wings Денни Лэйн (Denny Laine) написал две статьи. В одной написал, что я во всем управляла Полом, в другой, что Пол полностью доминировал надо мной. Я думаю, что Денни перешел грань. Я могла бы представить бывшую подругу или бывшего шофера, написавших такой мусор, но Денни, тот, кто играл с нами?

PLAYBOY: Он был еще менее благодушным, когда написал о твоем вкладе в музыку группы.

LINDA: Послушай, выступать и петь это не... я действительно не талант в этом. Я только что говорила Полу, что вспоминая все это, не вполне понимаю, откуда у меня взялась такая наглость присоединиться к нему. Я имею в виду, как ты можешь выйти с Бетховеном и сказать: «Конечно, я спою с тобой», когда ты не можешь даже ноту взять? Или «Конечно, я сыграю с тобой», если ты никогда не играл раньше? Безумие. Но я... энтузиаст по натуре. Ну разве не прикольно - пишут, что я холодная и бесцеремонная. Я надеюсь, что нет, но у меня такое лицо... Я не улыбаюсь много. Говоря правду, я – этакая добродушная простушка. Я не скажу ребенку: «Нет, тебе нельзя!» Я - человек, который обнимет его. Со мной просто. Я не переживаю из-за того, что происходит вокруг. Я думаю, моя проблема состоит в том, что я замужем за Пола и по сей день никто не знает, кто я и какая я. Даже я не знаю. Свадьба с Полом сделала меня известной, я полагаю, ну а если бы это не случилось, я странствовала бы и дальше по жизни. Мне очень нравится странствовать. Я любопытная, и мне нравится пробовать то, что я не пробовала прежде, вот например музыку. Я была такой уже до свадьбы с Полом. Я прихожу в восторг от витража, которого я никогда не видела прежде, или красивого заката... все тело поёт!

PLAYBOY: Почему, ты думаешь, у тебя именно такая репутация? Как у Йоко Оно... вы женщины, ставшие причиной распада Битлз.

LINDA: Если бы я знала, что придется людям все объяснять! Когда я вышла замуж за Пола, я поняла, что у меня раньше никогда не было таких проблем... возможно кроме школы... но потом привыкла, это как радио – в одно ухо влетело, из другого вылетело. Но Бог видит, люди лезут в моё прошлое, придумывают вещи, которых не было на самом деле. Я не встану и не начну всем доказывать, что я не такая. Это как раз всех убедит в обратном... Люди, которых я знала, говорят, я теперь сноб. Знаете, «Она со мной не разговаривает». И люди говорят, как однажды на шоу «Доброе утро, Америка», что, если бы я не вышла замуж за Пола Маккартни, я не стала бы фотографом. Ну, возможно я не была известным фотографом, но я была фотографом. Я зарабатывала на жизнь. Все эти обстоятельства достают тебя, но я могу справиться. Я могу взять и стереть это. Меня не задевает то, что люди говорят обо мне. Меня больше на самом деле задевает то, что люди говорят о Поле, по разным причинам. Возможно потому, что он не может не обращать внимания на это.

PLAYBOY: Что ты чувствуешь, когда книга изображает тебя как «groupie» - фанатку без тормозов, преследующую битлов по пятам, описывает сцены интимных приключений Пола, первый гомосексуальный опыт Джона с менеджером Битлз Брайаном Эпстайном? Именно это Питер Браун (Peter Brown), который был членом правления Эппл (Apple corps.), звукозаписывающей компанией Битлз, и заместителем Эпстайна, написал в книге «Любовь, которую ты отдаешь».

LINDA: (после паузы) Он был другом. Это он был тем, кто представил нас с Полом друг другу... Человек, которому я доверяла. Когда я отправилась в больницу рожать Стеллу, я вручила ему своего ребенка, Мэри, для присмотра. Я доверила бы своего ребенка только другу. Теперь для меня его не существует. И его книга... даже не имеет значения, что именно он написал, потому что он предал нас. Мы решили не читать это, но мы наслышаны, что он написал. Мы сожгли экземпляр книги, который он послал нам, и я сфотографировала, как она горела, страница за страницей. А относительно того, что он написал о Поле или о Джоне, спросите самого Пола. Он возвращается.

PLAYBOY: Мы говорили о том, что Питер Браун написал в своей книге.

PAUL: Да, он говорил нам, что собирается написать о музыке шестидесятых, а не биографию Битлз. Я пригласил его в свой дом, хотя обычно мы так не делаем; мы пообедали, показал ему детей, показал ему окрестности. Я действительно считал его другом, не думал, что он задумал такое. Но я хочу сказать, я слышал его слова о том, что у Джона Леннона было что-то с Брайаном Эпштейном, когда они однажды ездили в Испанию вместе. Слухи ходили в течение многих лет. Я имею в виду, он что, был в комнате с ними? Похоже это просто принятие желаемого за действительное с его стороны. Я скажу, почему копаться в этом безнравственно – потому что Джон не здесь, чтобы ответить на это, и Брайан тоже. Все, что понаписали о нас - я просто надеюсь, что люди, слушающие нашу музыку, отчасти хотя бы, понимают, кем Битлз, или экс-битлы, были... и это не то, что о нас понаписали. Я имею в виду, время и усилия Джона были, в основном, направлены на достойные уважения вещи. С другой стороны, ну, в общем, никто не совершенен, никто не Иисус. Посмотрите, что они с ним сделали.

PLAYBOY: Джон похоже справлялся с безумием того периода, экспериментируя с героином. Ты знал что-нибудь об этом?

PAUL: Нет, в то время нет. Это чуждо для меня; и все это было скрыто от посторонних.

LINDA: Я не думаю, что мы действительно знали то, чем они занимались.

PAUL: Мы, конечно, никогда не видели их под героином. Никогда.

LINDA: Это, должно быть, происходило, когда только Йоко была рядом.

PAUL: Да. Моя теория состоит в том, что Джон и Йоко так любили друг друга, что они начали добавлять экстрим к обычной любви, сделав это образом жизни для себя. Из того, что они сказали нам... из того, что мы узнали... это действительно включало в себя безумные вещи, героин. Это проявлялось во всем. Я имею в виду, если вызов был в том, чтобы выйти голыми, они обнажались. Если вызов был попробовать героин, то и это не было слишком много. Думать о себе как об Иисусе не было богохульным, это всё просто было больше чем жизнь. Возможно было всё. Все тогда говорили - расширь своё сознание.

PLAYBOY: Но, мягко говоря, ты знаком с другими наркотиками?

PAUL: Я никогда не хотел, чтобы меня все увидели, рассказывающим публично о марихуане. Почему? Потому что у меня есть четыре ребенка, а выглядит так, будто я защищаю марихуану. Я не защищаю. Но после этого последнего скандала на Барбадосе, с людьми, говорящими мне: «Непослушный мальчик, прекрати делать это!» я как 42-летний мужчина, чувствую, что теперь имею право ответить (в 1984 во время отдыха на Барбадосе Пол и Линда были арестованы за хранение марихуаны и были оштрафованы на $100 каждый. По возвращению с Барбадоса в Лондон в аэропорту Линду опять арестовали по этому же обвинению – прим. перев.). Если бы кто-то сказал мне в Шестидесятых, что 20 лет спустя мы будем все еще спорить о том, является ли травка хуже чем то или это, я сказал бы: «Да ну, не гоните». Если составлять топ наиболее опасных наркотиков, с героином, с морфием... всем известно, что от них уже не освободиться - ты самоубийца, если начал принимать их в любой форме - то я думаю, что марихуана будет в конце этого списка. Кокаин опаснее марихуаны. Я принимал кокс, но он стал слишком модным, слишком привлекательным. Я не собирался заниматься этим всем, трястись и ползать в ванной вместе c другими кокаинщиками! И я искренне верю, что Librium и Valium, оба, опаснее марихуаны. По моему виски крепче травки. Это не означает, что я изворачиваюсь и защищаю марихуану. Нет. Я действительно всего лишь говорю, что это верно для меня. Я имею в виду, на Барбадосе, где я был в отпуске, на километры вокруг меня никого не было. И это никого не касалось. В этом месте никто не видел меня, кроме одного слуги. Я также хочу сказать, что есть вещи, которых марихуана вреднее: воздуха, например. Каждый день я занимаюсь защитой воздуха. Еще воды, апельсинового сока. Я выступил бы в защиту и их тоже и еще хорошей вегетарианской диеты в каждый день недели. Но поскольку я заявляю это в печати, я загнан в угол; я выгляжу как дьявольский верховный проповедник травки. Это глупо, знаете. Я могу взять травку или могу обойтись без нее. Я был втянут в скандал в Японии из-за нее. Я девять дней не курил и не было и намека на желание сделать это, ни разу.

PLAYBOY: Ты никогда не рассказывал о своем заключении в Японии за хранение травы. Каково это было?

PAUL: Это был ад. Но я вспоминаю только хорошие моменты. Это был неудавшийся праздник. Колокольный звон о моем аресте доносился из каждого чертового телевизора. Другие заключенные все знали, кто я был и попросили, чтобы я спел. У меня не было никаких инструментов, но мировой прессе очень бы понравилось, как я барабанил руками. Я смотрел «Мост через реку Квай». Я знал, что ты должен делать, если ты военнопленный! Тебе необходимо много смеяться и сохранять радостный вид и беречь себя, поскольку это - все, что у тебя есть. Так я и сделал.

PLAYBOY: Разве ты не написал отчет на 20000 слов о своем пребывании в тюрьме?

PAUL: Да, после. Я написал это на тот случай, если кто-нибудь спросит: «Каково это было?» потому что, как я говорю, все хорошие моменты известны. Но если ничего не упускать, то я помню, что первое, что я ожидал, было насилие. Этого я очень боялся. Правильно? А вы бы не боялись? Так что я спал спиной к стене. Я не знал, что может произойти, понимаешь? (с японским акцентом) «Привет, это твой дружелюбный тюремщик. Окажи мне услугу, пожалуйста». Нет! Даже за миску риса! Я спал примерно неделю в том зеленом костюме, в котором я был арестован; я не знал, можно ли было попросить свежую одежду.

LINDA: Я страдала. Дети и я были в японском отеле, мы не знали, что может произойти. Я так боялась за Пола, я не могу даже описать это. Ты представить себе не можешь. Я не знала, что они будут делать с ним. И за что? За ерунду. Марихуана это не бомба или убийство или мафия. Я не считаю, что травка – это грех, но я не хотела, чтобы мы стали мучениками за неё.

PLAYBOY: Ваши проблемы с законом из-за травы – это одно. Юридические вопросы, окружающие Apple и не дающие завершить финансовые дела Битлз, находятся в другом измерении. Твой прежний бизнес будет когда-нибудь улажен?

LINDA: А чего ты хочешь? Всего лишь 15 лет прошло (хохот).

PAUL: Большинству здравомыслящих людей очевидно, что мы давно должны были уладить дела Битлз... для нашей же собственной пользы. Но за эти годы было много камней преткновения. Был случай, когда Джон приехал на встречу и попросил ссуду на 1 000 000 фунтов. Это привело нас в замешательство! Все возмутились: «Что ты сказал?!» Челюсти отвисли, встреча была отменена. Был еще случай, когда мы все прибыли на большую встречу по ликвидации нашего предприятия в отель Plaza в Нью-Йорке. Были столы зеленого сукна... как Женевская Конференция... с миллионами документов для нас на подпись. Джордж только что закончил тур, я прилетел специально из Англии, Ринго тоже специально прилетел, как мне помниться, а Джон не появился! Он не пришел, ему всего-то надо было пересечь парк! Джордж вопил в телефон: «Отбрось все свои е…нные сомнения и приходи сюда, ты!» Джон все равно не приехал. Ему отправили воздушный шар с надписью: СЛУШАЙСЯ ВОЗДУШНОГО ШАРА. Давно это было.

LINDA: Числа не были правильными, расположение планет было неподходящим, и Джон не приехал. Прекрасно! И он никогда не приезжал с тех пор. Этого никогда не происходило. Он говорил, что не приедет, и все. Если бы мы знали, что был некто, раскладывающий карты на его кровати, чтобы помочь ему принять свое решение, мы все уехали бы оттуда. Джордж вышел из себя, но это ничего не изменило. Нет слов. Потрясающе.

PAUL: Было много камней преткновения, и объективно говоря, не всегда из-за Джона и Йоко. Понятно, что они также обвиняли меня во множестве случаев. Мы все обвиняли друг друга. Как видите, мы приближаемся к полной паранойе. Много денег на кону.

PLAYBOY: Рассказывая все эти истории о числах и картах, вы похоже имеете в виду, что это Йоко препятствовала улаживанию.

LINDA: Я не знаю. Верно, что она договорилась с Кляйном на 5 000 000. Это не её деньги на самом деле. Каждый битл имеет долю в деле, включая Пола, и он никогда не хотел этого человека как менеджера, во-первых. Пять миллионов или шесть миллионов! Когда ты подумаешь, что они тянули проклятые карты, чтобы увидеть, что они должны сделать! Если бы только мы знали то, что они делали там у себя! Мы пробовали найти причину, но причина не существовала. Все, что я знаю, со всеми этими советниками и адвокатами и прочими паразитами, мы оплачиваем обучение для многих детей и строим для них бассейны. И все, что Пол говорил все это время: «Разделите это на четыре части, пожалуйста». Вместо того чтобы играть в эту игру, когда только адвокаты делают деньги, поделите все на четыре части и давайте продолжать жить! Я сказала Полу, что не возражала бы, если бы мы совсем ничего не получили при разделе, только бы избавиться от раздражения и злости. И адвокаты прекратят наживаться. Я не волнуюсь, что мы ничего не получим. Но я ненавижу, когда меня дурачат.

PLAYBOY: К счастью для тебя, большую часть твоего дохода приносит не Apple, а на самом деле твоё музыкальное издательство, правильно?

PAUL: Это и мои альбомы. Поровну. Музыкальное издательство, которым я владею, это мой прекрасный альбом. Поровну. Музыкальное издательство, которым я владею, сказочно, прекрасно. Я обязан этим папе Линды Ли Истмэну и её брату Джону. Папа Линды - большой деловой мозг. Он сначала сказал: «Если ты собираешься инвестировать, сделай это в то, в чем ты разбираешься. Если ты вложишься в компьютеры или во что-то типа этого, ты можешь потерять деньги. Разве ты не в музыкальном бизнесе? Оставайся там же». Я сказал: «Да, я лучше всего так и поступлю». Итак, он спросил меня, какую музыку я люблю. И первый, кого я назвал, был Бадди Холли (Buddy Holly). Ли добрался до человека, который владел правами на песни Бадди Холли и купил их для меня. Вот так я теперь в издательском бизнесе. Странно, нам никогда не принадлежали права на наши собственные песни; всегда кто-то другой покупал и продавал их. Кому-то другому принадлежат права на «Yesterday», не мне. Таким образом, это своего рода компенсация. Ли нашел эту компанию, «Эдвин Х. Моррис» в Нью-Йорке, которая продавала всё, включая кухонные мойки, например... это самая удивительная компания из тех, которых я знаю. У них было кое-что из лучшей когда-либо написанной музыки, песни, которые мой папа играл, «Tenderly», «After You've Gone”, «Stormy Weather». И наша удача! Есть вещь в бизнесе, её называют Удача Истмэна, возможно ещё немного удачи Маккартни в плюс, но только мы внезапно стали очень, очень успешными. Был мюзикл, который нуждался в инвесторах, и Ли сказал: «Ты хочешь, чтобы они сами управляли своим шоу или мы можем сделать это? У нас есть авторитет для этого». Я сказал: «Нет, пусть все идет как шло..., это творчество, мы не хотим вмешиваться». Это была «Annie». Это было в небольшом театре сначала, потом добралось до Бродвея, маленькое шоу, и мы издали музыку из него. Затем «A Chorus Line». Затем «La Cage aux Folles», сумасшедшее, безумное. И еще много. «Grease». Джон Траволта искал чем бы заняться, а нам принадлежали права публикации на это.

(Мюзикл о сироте «Энни» (Annie) дебютировал 21 апреля 1977, возобновлялся три раза и был сыгран 2 377 раза прежде, чем закрылся 2 января 1983. Шоу выиграло премию "Тони" за лучший мюзикл, лучшее либретто, лучший сценарий и за главную роль - Дороти Лоудон (Dorothy Loudon) в роли мисс Хэннигэн. Фильм, выпущенный в 1982, был номинирован на два Оскара. Телеверсия «Энни» была показана в 1999. Осенью 2012 планируется новая постановка на Бродвее в честь 35-й годовщины премьеры. «A Chorus Line» (Кордебалет) - мюзикл о бродвейских танцорах. Получил беспрецедентную кассу и восторженные отзывы критиков, 12 номинаций премии "Тони" и выиграл девять из них. Был показан 6 137 раз, стал самой продолжительной постановкой в бродвейской истории того времени. В 1985 экранизирован. Шоу имело много успешных постановок во всем мире и было восстановлено на Бродвее в 2006. «La Cage aux Folles» («Убежище для сумасшедших») - мюзикл о геях. Постановка 1983 года получила девять номинаций на премию «Тони» и выиграла шесть, включая лучший мюзикл, лучший сценарий, лучшее либретто. Постановка 2010 года - одиннадцать номинаций «Тони», выиграла премию за лучшее возрождение. «La Cage aux Folles» является единственным мюзиклом, выигравшем «Тони» за лучшее возрождение дважды (2004 и 2010) и единственное шоу, которое получило «Тони» за лучший мюзикл (оригинальный и возрожденный) для каждой постановки. «Grease» (Стиляга) – очень успешный музыкальный фильм 1978 года. Основан на одноименном мюзикле 1971 года о молодежной субкультуре 1950-х. В главных ролях Джон Траволта, Оливия Ньютон-Джон. Альбом с саундтреком стал бестселлером – прим. перев.)

PLAYBOY: Это всё имеет что-то общее с твоим пониманием популярной музыки?

PAUL: Отчасти. Я повлиял на общую атмосферу. И я очень люблю всё это, что тоже помогает. Так или иначе теперь это крупнейшее независимое издательство, вот до чего я докатился.

PLAYBOY: Издательство сделало тебя одним из самых богатых людей в мире, не так ли?

LINDA: Нет всех этих миллионов, о которых вы читаете в газетах. То, сколько зарабатывает Пол, является одной из постоянных тем в рубриках светской хроники, и все суммы сильно преувеличены.

PLAYBOY: Цифра, которую мы чаще всего слышим, - около 500 000 000.

LINDA: Ты представляешь какие налоги придется заплатить?

PAUL: Эти истории про деньги фактически возникли, потому что какой-то тип где-то выпустил книгу «Мировые Кошельки: Что, Где и Почему»... пустяковая книга, из которой газеты напечатали цитату про меня. Это - единственный источник моего богатства.

LINDA: И оно удваивается каждый раз, когда берешь газету в руки.

PAUL: Все истории основаны на этой книге, а фактически это не верно. Я не зарабатываю так много на лицензионных отчислениях. Достаточно посмотреть на мои продажи в 1980, чтобы понять это. На настоящий момент сумма дико преувеличена.

LINDA: Вот именно. Это все, что тебе необходимо сказать.

PLAYBOY: Ну ладно, но когда ты говоришь «на настоящий момент», ты, кажется, подстраховываешься; это означает, что возможно ты заработаешь так много в будущем?

PAUL: Нет, я не называю суммы. Там, откуда я родом, ты никогда не рассказываешь о том, сколько ты зарабатываешь. Это личное дело. Как и много других, мой папа никогда не говорил моей маме, сколько он зарабатывал. И я, конечно, не собираюсь это говорить всему миру. Я преуспеваю.

LINDA: Мне на самом деле не интересно. Я хочу иметь достаточно денег, чтобы жить и ещё сколько-нибудь, чтобы помочь нескольким другим людям. Вот то, о чем я забочусь.

PLAYBOY: Еще один слух: действительно ли верно, как опубликовано, что ты крупнейший частный вкладчик нью-йоркского банка Chase Manhattan Bank (теперь J.P.Morgan Chase – прим. перев.)?

PAUL AND LINDA: Мы вообще не пользуемся услугами Chase Manhattan Bank!

PLAYBOY: Независимо от того, что ты говоришь, люди всегда чувствовали, что у тебя коммерческий склад ума, что деньги для тебя важны.

PAUL: Нет, дело не в деньгах. Дело в том, чтобы хорошо делать своё дело. Я видел, как Мерил Стрип сказала: «Я просто хочу хорошо сделать мою работу». Это - всё, что я пытаюсь сделать, на самом деле. Мне всё ещё нравится писать песни. Это всё ещё дает мне острые ощущения. Если бы меня спросили в 15, почему я сочиняю песни, то я бы ответил: «Деньги». Но через некоторое время, ты понимаешь, что на самом деле не это движет тобой. Когда ты становишься обеспеченным, ты всё равно чувствуешь потребность двигаться дальше; ты не останавливаешься. Есть что-то ещё. Я думаю, что это свобода сделать то, что ты хочешь и исполнить свои мечты.

PLAYBOY: Один из последних вопросов, на которые Джон Леннон согласился дать ответ в интервью для PLAYBOY, состоял в том, чтобы пробежаться по его песням и поделиться воспоминаниями о них. Поскольку у нас нет времени, чтобы поговорить обо всей твоей музыке, Пол, поделись воспоминаниями о некоторых песнях Битлз.

PLAYBOY: Понятно. Что ты помнишь об одной из ваших самых ранних песен, «Love Me Do»?

PAUL: «Love Me Do»... первая песня, которую мы записали, я имею в виду по-настоящему. Сначала серьезное прослушивание. Я помню, я очень нервничал. Предполагалось, что Джон будет петь все слова, но они передумали и попросили, чтобы я тоже спел в одном отрезке, так как они хотели, чтобы Джон играл на гармонике. До тех пор мы ни разу не репетировали с гармоникой; Джордж Мартин добавил её прямо в процессе записи. Это было нервное потрясение.

PAUL: Ничего особенного; песню мы действительно написали для Джорджа. Прежде, чем он написал свои собственные, Джон и я писали песни для него и Ринго.

PAUL: Да, я написал это один. Это было впервые, когда у меня сначала были слова, а не музыка. Я написал слова в автобусе на гастролях, а когда уже приехали – получилась мелодия. В первый раз я работал вот так, наоборот.

PAUL: Я написал её для Ринго, чтобы записать на одном из наших ранних альбомов. Но закончилось тем, что дали её Роллинг Стоунз. Мы встретились с Миком и Китом в такси однажды в Чаринг-Кросс-Роуд, и Мик сказал: «Есть песни?» И мы сказали: «Ну, как раз есть одна!» Я думаю, что Джордж помог им получить их первый контракт. Мы предложили их «Декке» (звукозаписывающая компания Decca Records, Inc. – прим. перев.), потому что «Декка» пролетела, отказавшись от нас, и они пытались спасти репутацию, расспрашивали Джорджа: «Знаешь еще какие-нибудь группы?» Он сказал: «Ну, есть одна группа, называется Stones». Вот так они получили свой первый контракт. Джон и я дали им, возможно, не первый их сингл, но я думаю первый, с которым они вошли в чарты. Сейчас они не рассказывают об этом; предпочитают быть более уникальными. Но вы и я знаем настоящую правду. (Не совсем верно с точки зрения статистики. Первый сингл Стоунз «Come On» поднялся в английском чарте на 21-е место, но «Декка» навязала эту песню роллингам, они не любили её и никогда на концертах не исполняли. Фаны роллингов решили поддержать любимцев и подписавшую с ними контракт «Декку» и стали скупать этот диск. Так он и попал в хит-парад. «I Wanna Be Your Man» - второй сингл Стоунз, №12 в Англии, один из главных номеров на их ранних концертах. С этой точки зрения Маккартни прав – прим. перев.).

PAUL: Под влиянием Smokey Robinson and the Miracles (или просто Miracles, первая успешная соул-группа из Motown Records, первый хит выпустили в 1960г. – прим. перев.).

PAUL: Под влиянием Marvelettes, которые сделали оригинальную версию (американская девчачья группа, выпустили сингл «Please Mr. Postman» в 1961 – прим. перев.). Идея пришла от наших фанов, которые писали: «ПОЖАЛУЙСТА, мистер ПОЧТАЛЬОН» на обороте конвертов. «Почтальонушка, не замедляй, будь как Битлз и давай, мужик, давай!» Вот как то так.

PAUL: Ты должна была подготовиться лучше перед этим интервью! «I Should Have Known Better» была песней Джона; это было на «A Hard Day's Night».

PAUL: Это было нашим периодом четырехголосия. Мы сделали несколько песен... «This Boy», «If I Fell», «Yes It Is»... в одном стиле, который отчасти походил на The Fourmost - английскую вокальную группу, ну, конечно, не на самом деле. (The Fourmost – ливерпульская группа, играла в клубе Cavern в 1961-1962, её менеджером был Брайан Эпстайн, после прослушивания у Джорджа Мартина они подписали контракт с Parlophone, на двух первых синглах они записали песни Джона Леннона. Никого не напоминает? J - прим. перев.).

PLAYBOY: Итак вы брали песни и приёмы других групп; вы слушали, что другие поп-группы делают.

PAUL: О даа. Мы были самыми большими озорниками в городе. Плагиаторус экстраординариус.

PLAYBOY: «And I Love Her». Она была про кого-то конкретно?

PAUL: Это просто песня о любви, ни про кого конкретно. Её название – это вторая половина предложения, я думал, что это было интересно. Кстати, Перри Комо (Perry Como) сделал «And I Love You So» много лет спустя. Старался обыграть идею. (Перри Комо – американский певец и шоумен, записал «And I Love You So» в 1973 – прим. перев.). Мне она нравится..., прекрасная мелодия. Мне она всё ещё нравится.

PAUL: Записали её во Франции, насколько помню. В отеле Odeon в Париже. Написали её там. Гордились, потому что Элла Фицджеральд записала её, хотя мы не понимали тогда, что это на самом деле значит, что она обратила внимание на эту песню.

PAUL: Написал Джон… хорошо, Джон и я написали её в его доме в Уэйбридже (Weybridge) для фильма. Я думаю, название само за себя говорит, отчаяние, безысходность.

PAUL: Джон в стиле Дилана… очень сильное влияние Боба. Послушайте эту песню, он поёт как Боб.

PAUL: Джон, после бессонной ночи, на рассвете. По-моему, в этот момент его жизни, он размышлял о том, куда же он идет.

PAUL: Я думаю, это я написал мелодию, об этом мы спорили иногда. Джон или забыл или думал, что это не я написал мелодию. Я помню, он написал слова, стихи… что-то о лицах, которые он вспоминает. Я помню, как в течение получаса сидел за меллотроном Джона, сочиняя мелодию. Я хотел сочинить что-то похожее на Miracles, насколько я помню. Много чего тогда сделали – факт. (Меллотрон - полифонический электромеханический клавишный музыкальный инструмент. Разработан в начале 60-х годов XX века в Англии. Звук генерируется посредством воспроизведения магнитофонных лент, по одной на каждую клавишу. Предшественник цифровых семплеров – прим.перев.).

PAUL: Джордж написал, а я играл на гитаре. Он написал в момент злости, осознав, чем же налоговый инспектор занимается. Он не знал до этого, что может случиться с твоими деньгами.

PAUL: Я написал. Я взял фамилию Rigby из магазина в Бристоле. Я бродил по Бристолю однажды и увидел магазин под названием Rigby. А Eleanor, думаю, была от Элинор Брон, актрисы, с которой мы работали в фильме «Help!». Но мне только имя понравилось. Я искал фамилию, которая звучала бы естественно. Элинор Ригби звучала естественно.

PLAYBOY: В тот период ты написал много своих песен в доме Джона?

PAUL: Кое-что. Когда мы сотрудничали, иногда он приходил ко мне. Но, главным образом, я приходил к нему.

PLAYBOY: Из песен, которые ты сочинил самостоятельно, «Yesterday» это суперхит, без сомнения. Как она пришла к тебе?

PAUL: Выпала из кровати. У меня было фортепьяно рядом у кровати, и я..., должно быть она приснилась мне, потому что я вскочил с кровати, сел за фортепьяно и у меня была мелодия в голове. Вся сразу, целиком. Я не мог поверить в это. Слишком легко. На самом деле, я считал, что это не я написал. Я думал, возможно, я слышал её раньше, и это была чья-то мелодия, я в течение нескольких недель играл её всем вокруг и спрашивал: «Чья это мелодия, на что походит? Я думаю, что это я написал». И люди говорили: «Нет, это ни на что не походит. Но звучит хорошо». Я не верю в магию, раз уж мы это затронули. Я не участвую в играх типа «Эй, а какой твой знак?». Но здесь я имею в виду волшебство такого рода: «Откуда ты взялся? Почему из 300 000 000 именно ты стал успешным сперматозоидом?» – в эту магию я верю. Я не знаю, как я очутился здесь, и я не знаю, как я пишу песни. Я не знаю, почему я дышу. Бог, волшебство, удивление. Только это. Я люблю мысли такого рода: «Вся информация о дубе была в желуде..., дуб так или иначе весь внутри желудя».

PLAYBOY: Хорошо, перейдем от возвышенного к... менее возвышенному: Как ты написал «Yellow Submarine»?

PAUL: Я написал её в постели однажды ночью. Как детский рассказ. И затем мы подумали, что она хорошо подходит для Ринго.

PAUL: Написал в один из тех дней в доме Джона..., светило солнце. Под влиянием «Lovin' Spoonful» (американская группа середина 60-х – прим .перев.).

PLAYBOY: Когда вы писали, вам было трудно решить, кто будет на чем играть и кто что будет петь? Или вы решили, что просто поете свои собственные песни?

PAUL: Обычно пели свои собственные песни и играли то, что сами написали.

PAUL: Я написал её на лыжных каникулах в Швейцарии. В арендованном шале, посреди снегов.

PAUL: Моя; я написал её. Я думаю, это был первый раз, когда мы использовали духовой оркестр. Один из первых случаев, когда мы использовали трубы, как в соул-музыке.

PAUL: Это один из перлов Ринго. Джон написал стихи по «Тибетской Книге Мертвых» в версии Тимоти Лири (Timothy Leary). Это была своего рода Библия для всех психоделических фриков. Это была ЛСД-песня. Наверно единственная. Всегда думали, что «Lucy in the Sky with Diamonds» тоже, но её название вовсе не имело отношения к ЛСД. Это был рисунок, который сын Джона принес домой из школы. Люси звали девочку в его школе. И мы сказали: «Классное название для песни», и мы написали психоделическую песню, основанную на рисунке. Это - естественно, не так ли? Просто было такое время. Похоже на то, что понаписали об обложке «Abbey Road». Пол мертв, потому что у него нет обуви на ногах, понимаешь? Это был период, когда в большинстве наших стихов чего-то искали, считали, что в них было больше, чем было на самом деле. Мы не заботились об объяснениях.

PLAYBOY: То, что вы принимали ЛСД, оказывало какое-то влияние на ваши песни?

PAUL: Я полагаю, что да. Я полагаю, что всё влияет. Тогда был психоделический период и мы участвовали во всем этом. Но мы не использовали ЛСД для работы… никогда.

PAUL: Это была идея, которую пришла мне в голову, по-моему, когда я летел куда-то из Лос-Анджелеса. Я думал, что было бы хорошо лишиться наших индивидуальностей, спрятаться за личиной поддельной группы. Мы всё бы сочинили на основе этого и собрали бы всех наших героев в одном месте. Таким образом, я думал, что подойдет типичное глупо звучащее название типа Медицинское Шоу и Странствующий Цирк Доктора Хука - «Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера». Просто игра слов, действительно.

PAUL: Написал в моем доме в Лесу Св. Джона. Все, что я помню - я сказал: «Всё лучше и лучше» (It's getting better all the time), а Джон внес легендарную строчку: «Это не могло стать намного хуже» (It couldn't get much worse). Которая, по моему мнению, очень хороша. Против духа той песни, который был супероптимистичен... и тогда появляется прекрасная небольшая саркастическая строчка. Типичный Джон.

PAUL: Да, я написал её. Мне она нравится. Странная история, все же. В тот вечер, когда мы отправились на запись «Fixing a Hole», какой-то парень неожиданно появился в моем доме и объявил себя Иисусом. Ну, взял я его на сессию. Знаешь, я подумал, хуже не будет. Представил Иисуса парням. Отреагировали весьма благоразумно. Вот так это было. Последний раз, когда мы когда-либо видели Иисуса.

PAUL: Я написал. Это мой стиль баллады того периода. Моей дочери она нравится. Одной из моих дочерей она нравится. Всё ещё работает. Ещё я помню, Джордж Мартин был оскорблен, что я использовал другого аранжировщика. Он был занят, а я жаждал продолжить; я был вдохновлен. Я думаю, что Джорджу было трудно простить меня за это. Это причинило ему боль; но я не хотел.

PAUL: Это было взято непосредственно из рекламного плаката, который Джон увидел. Постера цирка. Мы его немного растянули.

PAUL: Кто может знать? Ладно, это я написал мелодию, когда мне было около 15, я думаю дома на фортепьяно, прежде чем я уехал из Ливерпуля. Она была как мелодия кабаре. Потом, несколько лет спустя, я написал слова.

PLAYBOY: В своём интервью Плейбою Джон сказал, что эта песня ему не нравиться и он совсем не участвовал в её создании.

PAUL: А кто знает, что Джону нравилось? Понимаешь, Джон в одну минуту мог сказать, что ему не нравится, а в следующую ему уже могло понравиться. Я реально не знаю, что он любил или не любил, понимаешь! Это зависело бы от того, в каком настроении он был в конкретный день, что он хотел на самом деле... Я не волнуюсь по этому поводу; мне она нравится.

PAUL: Да, это моя. О женщине-контролере на американской платной автостоянке. И я взял идею только для..., знаете, так много из моих вещей, например, «When I'm Sixty-Four»и другие, не были предназначены, чтобы их воспринимали серьезно! Но к ним именно серьезно и отнеслись! (с саркастическим видом) «Пол говорит: «Будешь ты любить меня, когда мне будет 64 года?». Но я говорю: «Будешь ты все еще кормить меня, когда мне будет 64 года?» И я делаю это корча рожицу, с улыбкой. И так же с «Lovely Rita» - в то время идея о сексуальной девушке-контролёре была игрой, кривлянием. Хотя я вот видел некоторых из них, и задумался …

PAUL: «Good Morning» – это Джон. Это было нашим первым серьезным использованием звуковых эффектов, я думаю. У нас были лошади и цыплята и собаки и ещё всякие, их слышно в течение всей песни.

PAUL: Это в основном песня Джона, я думаю. Я помню, очень чётко осознавал слова: «Я хотел бы возбудить тебя» (I'd love to turn you on) и понимал, что это рискованно, если мы осмелимся записать их. Ну, Би-би-си запретила это. Сказали: «Теперь они знают, сколько ям требуется, чтобы заполнить Альберт-Холл» или что-то типа этого (в песне есть слова, взятые Джоном из газеты, о четырёх тысячах ям на дорогах – прим. перев.). Я хочу сказать, что не было ничего скрыто неприличного или безнравственного ни в одном из слов этой песни. «Я хотел бы возбудить тебя» была самая грубая строчка. Но она одна из самых прекрасных у Джона. Я написал..., мы писали вместе. Крещендо оркестра было основано на некоторых из идей, которые я воспринял от Штокхаузена и других авангардистов. Так, мы сказали музыкантам оркестра просто начинать на самой низкой ноте и заканчивать на их самой высокой ноте и играть в своём темпе..., что они испугались сделать. Так играть было не принято. Но мы уговорили их так сыграть. На самом деле, у нас трубы начинали на самой низкой ноте, а скрипки начали немного позже; скрипки следуют друг за другом, как овечки в стаде. Трубы более безрассудны; они выпимши! В целом трубачи играют как пьяные. Это делает их звук живей.

PAUL: Я написал это как своего рода пародию на Beach Boys. И ещё была «Back in the USA» - песня Чака Берри, так что ноги оттуда растут. Мне просто понравилась идея «девушки Грузии» (Georgia girls) и ещё говорить об Украине, как будто это Калифорния, понимаешь? Рука, протянутая через море, я все ещё ощущаю это. Потому что они такие же как мы, боссы в Кремле может быть нет. А дети да. По-моему это очень важно для нашего будущего.

PAUL: Был парень, который околачивался по клубам и любил говорить (с ямайским акцентом): «Об-ла-ди, об-ла-да, жизнь продолжается». И он был недоволен, когда я написал песню с этими словами, он хотел свою долю. Я сказал: «Брось, Джимми, это всего лишь фраза. Если бы ты написал песню, ты бы получил свою долю». Он также обычно говорил: «Ничто не важно - с глаз долой и всё». Он был одним из тех, кто умел классно сказануть, знаешь. (Jimmy Anonmuogharan Scott Emuakor или просто Джимми Скотт; родился в Нигерии, в 60-х играл в лондонских джаз-клубах на конгах; фраза ob-la-di ob-la-da на языке Йоруба (Yoruba) значит «жизнь продолжается». Между прочим, Джимми играет на конгах в песне «Ob-La-Di Ob-La-Da» на Белом Альбоме; потом, когда Джимми арестовали за неуплату алиментов, Маккартни оплатил его долг, так что в каком то смысле Джимми всё же получил свою долю – прим. перев.).

PLAYBOY: Видно, насколько тебе нравится работать с другими людьми. Как будто тебе нужен рядом кто-то еще, чтобы полностью себя выразить. Верно?

PLAYBOY: Например, ранее ты сказал, что действительно скучаешь по тем трем «усилителям» - Джону, Ринго и Джорджу. Кто сегодня для тебя такие «усилители»?

PAUL: Мои дети. Я играю новую мелодию на фортепьяно. Если она будет на самом деле хороша, то я вижу, дети обратят внимание на неё и начнут напевать. Я помню, когда я написал «So Bad» там были слова: «Girl, I love you/ Girl, I love you», которые я пел для своих маленьких девочек - и они тоже начали петь их. Тогда Джеймс, мой маленький мальчик, которому шесть, стал смотреть на нас, и я начал петь «Boy, I love you/ Boy, I love you» - я не хотел оставить своего сына без песни о любви!

PLAYBOY: А певцы или композиторы, с которыми ты сотрудничал? Как они как «усилители»?

PAUL: Ты имеешь в виду Стиви Уандера и Майкла Джексона? Я любил работать с ними. Я восхищаюсь их голосами и их талантом. Но это не было тем, что я называю серьезным сотрудничеством; мы просто пели друг у друга на альбомах. Майкл и я даже написали несколько песен вместе. Но мы никогда же не сидели и не думали: «Теперь мы команда». Я думаю, Майкл и я оба относились к этому как... нам нравилось этим заниматься. Он позвонил мне и сказал, что хочет увидеться со мной. А я сказал ему: «Зачем это?» Ну знаешь, что такое, почему? Это все чудесно, но… Он сказал: «Я хочу сделать хиты». Я ответил: «Замечательно». Так что я не считаю это настолько уж серьезным.

PLAYBOY: Ты относишься серьезно к Майклу Джексону как к автору песен?

PAUL: Нет, я не особенно восхищаюсь им как автором, потому что он немного написал. Я больше восхищаюсь Стиви Уандером. И Стивеном Сондхаймом. Он наверно один из лучших.

PAUL: Конечно. Когда мы стали напарниками, Леннон-Маккартни, 50 на 50 – ок, пожали руки, это было похоже на Роджерса и Хаммерстайна (Rodgers and Hammerstein – известный американский дуэт 40-х и 50-х, в котором Роджерс писал музыку, а Хаммерстайн - стихи. За свои произведения получили 15 Оскаров и 34 Тони – прим. перев.). Для меня по крайней мере. Их романтичный образ сотрудничества, все те фильмы о них. Нью-йоркские авторы, корпящие за фортепьяно... «Мы назовем это Симфонией Аллигатора, какая прекрасная идея!» - и все едут в Калифорнию и напиваются. Он всегда манил меня, этот образ. Леннон и Маккартни должны были стать Роджерсом и Хаммерстайном шестидесятых; это путь, по которому меня вела мечта.

PLAYBOY: Тогда есть часть тебя, которая всё ещё ищет партнера – того, с кем ты можешь писать так же, как ты делал это с Джоном?

PAUL: Я не ищу... Не ищу, потому что я и Джона не искал. Но я думаю, если бы случилось со мной так, что я почувствовал бы себя довольным, сочиняя с кем-то ещё, я точно не сказал бы нет в такой ситуации. Мне нравится сотрудничество, но наше с Джоном сотрудничество... трудно представить, кто еще бы смог приблизиться к этому стандарту. Поскольку он был потрясающим, этот парень. Он был горячим, понимаешь. Я имею в виду, я не могу вообразить никого другого в тот момент, когда я (поет): «It's getting better all the time». Я просто не могу вообразить никого другого, кто мог бы влезть (поет): «'It couldn't get much worse».

Комментарии (всего 27, показаны первые 3) - читать все комментарии в теме форума "Интервью Пола Маккартни журналу PLAYBOY, 1984 год (наконец-то на русском)"

Автор: MikiFRДата: 29.09.10 19:43:14

Отличное и очень познавательное интервью,отличный перевод!

Автор: sasha mДата: 29.09.10 19:45:41

спасибо ,что на нашем родном языке.

Автор: McLenHarStДата: 29.09.10 21:50:05

Неподдельная блаGODарность и респекты автору перевода русского!
ДЯКУЮ!

Ваш комментарий (если вы еще не регистрировались на Битлз.ру — зарегистрируйтесь):

Текст:
Картинка:
Прислать мне копии всех ответов на мое сообщение