RSS:

	Статьи
	Периодика

Beatles.ru в Telegram:

К сорокалетию "Apple corporation" - Apple to the core. Часть 2

К сорокалетию "APPLE CORPORATION"
Дайджест главы "Семена "Яблока"
книги Роберта Шонфилда и Питера Маккейба
"APPLE TO THE CORE "

Часть вторая

Самым способным работником "Эпл" был, безусловно, Нил Аспинал. Уезжая в Индию, Битлы попросили его взять на себя обязанности управляющего. На этом посту он задержался дольше, чем предполагалось. Не жалея сил, он боролся со все ухудшающимся положением. "После смерти Брайана некому было бороться с такими людьми, как Дик Джеймс (издатель музыки Битлз), - говорит Нил Аспинал. - Я был готов сидеть здесь и отвечать на телефонные звонки подобных типов. Чтобы принять какое-нибудь решение, мне нужно было согласие Битлов, но они никогда не могли договориться. Наверное, никто никогда не узнает, сколько денег было истрачено - царил такой хаос. Финансовый учет велся, но далеко не на всех уровнях".

Первые бухгалтерские счета "Эпл" материализовались весной 1970 года. Среди других предметов бухгалтерия списала три автомашины, закупленные компанией, потому что оказалось невозможным выяснить, кто владеет этими автомобилями и вообще существуют ли они на самом деле. Были списаны также авансом выданные отделом электроники "Эпл" Джону Данбару 2000 фунтов и Алексису Мардасу 1000 фунтов. Последняя сумма была выдана на покупку еще одного автомобиля. Разумеется, все эти счета охватывают период до конца 1968 года, то есть задолго до самых бурных дней "Эпл".

Четыре дилетанта принимали суровые удары переменчивой судьбы. При жизни Брайана Эпстайна они с легкостью переходили от одного увлечения к другому, и везде им сопутствовал успех. Раньше они всегда считали, что Брайан ничего не делает; теперь в их души стало закрадываться сомнение. Отныне они несли бремя бизнеса на своих плечах, и это неизбежно стало сказываться на их творчестве. Они приезжали в "Эпл" на своих "роллс-ройсах", спорили об относительных достоинствах своих многочисленных протеже и наблюдали, как другие пируют за их счет, как римляне при Нероне. Когда они спорили, служащие становились на сторону одного или другого Битла, и это еще больше способствовало дезинтеграции. Заразившись той или иной идеей, Битлы очень скоро теряли к ней интерес, потому что их увлекала уже другая идея. Так было и с фильмом "Желтая субмарина": вначале они очень увлеклись им, но энтузиазма хватило ненадолго, и в разгар работы над фильмом его продюсер наткнулся на апатию Битлз.

Незадолго до своей смерти Эпстайн встретился с американским кинопродюсером Алом Бродаксом и договорился с ним о постановке мультипликационного фильма. Как Брайан, так и Битлы рассматривали этот фильм как возможность выполнить свое обязательство перед кинокомпанией "Юнайтед Артистс" - дать третий "битловский" фильм. Бродакс, энергичный человек, типичный манхэттенец, прибившийся к битломании двумя годами раньше: тогда он поставил серию мультфильмов из тридцати девяти эпизодов на битловскую тему на "ТВ ABC". Он приехал к Эпстайну с предложением поставить полнометражный рисованный фильм о Битлз. Эпстайн согласился встретиться с ним в Лондоне и поговорить на эту тему. Но и тогда, утомленный отечественными дельцами, жаждущими поторговать Битлами, Эпстайн попытался было отмотаться от свидания с Бродаксом. Но, к счастью для продюсера, личный скретарь Эпстайна Венди Моджер заперла Брайана в его офисе, чтобы не дать ему слинять.

В конце концов Бродакс получил согласие человека, которого считали умной, но жалкой бестией. Не мешкая он отправился в Нью-Хэмпшир и вместе с Эриком Сегалом засел за сценарий. Сегал получил за свои труды шесть тысяч и потом написал еще несколько сценариев, но, по словам Бродакса, после "Желтой субмарины" не написал ничего путного, кроме "Истории любви". Фильм был уже наполовину готов, когда Битлы пришли на Лондонскую киностудию вскоре после возвращения из Индии. Бродакс уговаривал их сняться в одном из эпизодов. Просмотрев готовые рисунки, они согласились сняться в финальной сцене. Бродакс думал использовать их настоящие голоса: с этой целью он подобрал четверых парней с сильным ливерпульским акцентом, которые по физическим данным оказались полной противоположностью Битлов. Например, роль Ринго озвучивал рослый парень с могучим телосложением, роль Пола - низкорослый и уродливый лицом.

Битлз не только согласились появиться в фильме, но также предложили написать для него несколько новых песен. Бродакс ликовал. Но ликовать ему пришлось недолго. Все их внимание было уделено "Эпл", и на фильм не оставалось времени. Песни для "Желтой субмарины" были созданы в самую последнюю минуту. В два часа дня, когда музыканты Лондонского симфонического оркестра, собравшись в студии И-Эм-Ай, терпеливо ждали, когда их распустят по домам, Бродаксу и "Желтой субмарине" все еще недоставало одной песни. Джордж Харрисон попросил всех набраться терпения и не расходиться, пока он не выдаст еще одну мелодию. Через час-другой он вернулся с последней песней. "Вот, Ал, - сказал он, - это всего лишь "Северная песня" ("It's Only A Northern Song").

Бродакс не слишком тепло вспоминает о своих связях с Битлз. Пол показался ему "чересчур хитрожопым", а Ринго он называет нехорошим словом - тот однажды заявился в студию под сильным кайфом и стал ходить взад-вперед, споткнулся о металлофон и растянулся на полу. Звонкий звук, раздавшийся при этом, остался на звуковой дорожке. Кроме всего прочего, Бродаксу пришлось столкнуться с новым человеком в битловском окружении - женщиной, которая, по его словам, пыталась командовать и навязывать всем свою волю. Это была неподражаемая Йоко Оно, с которой Леннон познакомился в галерее "Индика".

За несколько месяцев до этого Джон Леннон пришел в художественную галерею "Индика", где директором был его друг Джон Данбар. Одна выставка особенно привлекла его внимание: среди ее экспонатов была лестница, которая вела к картине, подвешенной к потолку. Джон взобрался по этой лестнице, взял увеличительное стекло, болтавшееся на цепочке, и прочел слово, написанное крохотными буквами на холсте: "Да". Леннону захотелось познакомиться с человеком, который мог выдумать такое, и Данбар представил ему Йоко Оно. Она вручила Джону карточку со словом "дыши", и Леннон тяжело задышал.

Первая жена Джона была скромной провинциальной девушкой, готовой сидеть дома и терпеливо ждать, пока он со своими приятелями завоевывает мир. Долгое время это вполне устраивало Джона, но вот однажды он прочел о движении за женское равноправие и нашел себе другое дело. Йоко могла вступать с ним в интеллектуальные споры и задавать ему интеллектуальную "таску" - раньше он терпел это только от мужчин. С появлением Йоко Оно Пол Маккартни перестал быть "принцессой" Леннона.

"Не знаю, как это случилось, - говорит Джон. - Просто я понял, что она знает все то, что знаю я, и даже больше - и все это выходило из женской головы. Я был потрясен и чувствовал себя так, словно нашел золотую жилу. Было так здорово найти женщину, с которой можно пойти куда-нибудь и напиться и вообще быть с ней в таких же отношениях, как с любым давним другом из Ливерпуля. Да еще и спать с ней, чувствовать, как она гладит твою голову, когда ты болен, утомлен или подавлен. Она могла мне быть и матерью. Когда она говорила со мной, я блаженствовал, и чем дольше затягивался наш разговор, тем больше я блаженствовал. Когда она уходила, я снова погружался в апатию, потом снова встречался с ней, и моя голова раскалывалась, как будто я торчал на ЛСД".

Консервативная семья Йоко Оно переехала в Штаты, когда ей было девятнадцать лет. Ее родители были далеки от своих детей. Они не чувствовали с ними не только духовных, но даже физических контактов. Если Йоко хотела поговорить с отцом, она должна была специально договориться с ним об этом. Когда семья переселилась в Гринич-Вилидж, штат Нью-Йорк, Йоко сплавили в художественную школу-интернат Сары Лоуренс, откуда ее чуть было не исключили за частые пропуски уроков. Вместо уроков она любила ходить в музыкальную библиотеку и просиживать там долгие часы, занимаясь музыкой. Через три года она бросила школу Сары Лоуренс и вышла замуж за одного известного музыканта. Его "верительные грамоты" не произвели должного впечатления на родителей Йоко, и они отказали дочери в финансовой поддержке.

Этот брак распался через семь лет. Йоко поселилась в мансарде одного из домов Гринич-Вилиджа и постепенно вошла в мир нью-йоркского подпольного искусства. Потом она возвратилась в Японию, чтобы поставить свои первые, как сейчас говорят, хэппенинги. Один критик-искусствовед, присутствовавший на первом "ночном событии", писал, что "она обольстила весь мир японского искусства, и все приняли участие в этом шоу, как толпа дураков, поддавшихся на провокации пчелиных маток". Йоко тогда очень болезненно воспринимала даже маленькую критику в свой адрес. На этот раз она пыталась покончить с собой и попала в клинику для душевнобольных.

Ее вторым мужем был американский режиссер Тони Кокс, с которым она прижила дочь. Он был для нее немногим больше, чем просто продюсер; они все время спорили и ссорились. Когда Йоко познакомилась с Ленноном, Кокс был для нее всего лишь приятелем и патроном. Йоко очаровала Леннона своим богемным образом и серьезным отношением к своему творчеству. Он обучил ее року, а она ввела его в мир нигилистического искусства.

"Когда я стал рассказывать Йоко про нашу жизнь, она с чувством верила мне, - говорит Джон. - Она была вроде глупой монашки, которая бродит вокруг и думает, что все это не материальное".

Остальным Битлам предстояло вскоре узнать о тесной близости Джона и Йоко. Когда началась запись Белого Альбома, она перетащила свою кровать в студию И-Эм-Ай. Это не значит, что она была прикована к кровати. "Она следовала за Джоном, куда бы он ни пошел, - говорит техник, присутствовавший во время сессии звукозаписи, - даже в туалет". Пол и Джордж с удивлением взирали на все это и не очень деликатно высказывали свое мнение. Йоко хотела войти в компанию друзей своего нового любовника. Более того, она хотела даже выступать вместе с ними как равноправный участник ансамбля. Но ливерпульские мужья работают сами, в то время как их жены остаются дома и готовят обед. Видя презрительное отношение Пола, Джорджа и других мужчин из окружения Битлз и Йоко, Джон понял, что они проявляют тот самый мужской шовинизм, с которым он теперь начал бороться. Тогда он решил, что он и Йоко будут сами по себе, а остальные - как хотят.

Йоко готова признать, что с ней нелегко ужиться. "Кто-то сказал мне однажды, - говорит она, - что я никогда не разговариваю о пустяках, и за это мужчины меня ненавидят". Другие, правда, выдвигают иные причины. Она так же высокомерна, как ее искусство, так же честолюбива, как ее муж, и так же темпераментна, как гора Фудзияма. Когда ее ругают, она огрызается, или, вспыхнув, не желает дальше слушать. С высоты своего "опорного пункта" в кабинете Алена Клейна она кричит в телефонную трубку: "Слушайте, вы, я - художник и хочу удовлетворить свое эго, так что шевелитесь, ясно?" Джон выглядит слегка смущенным. Служащие "Эпл" показывают палец за ее спиной и бормочут: "Сука!" Свернувшись калачиком в кресле, маленький крепкий "боксер" готовится к следующему раунду. В детстве она пережила много страданий, теперь настала ее очередь заставлять страдать других.

Йоко понимает, что для полного успеха артист должен быть еще и ловким бизнесменом. Для нового издания своей книги "Грейпфрут" - серии проповедей в духе Калия Гибрана, искрящихся юмором, - она заказала две тысячи нейлоновых трусиков, чтобы завернуть в них экземпляры, предназначенные для рецензентов и друзей. Одна женщина-рецензент говорит, что предпочла бы только трусики и поздравительную открытку. Вдобавок Йоко послала своих помощников в нью-йоркские книжные магазины скупить экземпляры предыдущего издания в надежде стимулировать спрос.

Раздражительность и напористость Йоко отчасти объясняется трудностями, которые она испытывает, пытаясь добиться признания. Она чрезвычайно серьезно относится к своему творчеству. В те моменты, когда она не скрежещет зубами от гнева, лицо ее освещено очаровательной, жизнерадостной улыбкой - тогда она действительно оправдывает смысл своего имени (Дитя Океана). В другие моменты она имеет почти демонический вид в своих черных брюках и черном свитере, по которому струятся локоны ее длинных черных волос. У нее почти всегда темные тени под глазами - результат непрерывной работы.

Несмотря на свою просвещенность и неутомимую энергию, Йоко очень долго оставалась непризнанной. Еее искусство было слишком эротическим и слишком трюкаческим для Эры Джона Клейна Нью-Йорка пятидесятых годов ХХ-го века. Да и сейчас Йоко Оно все еще жаждет настоящего признания. Многие нью-йоркские художники, друзья Йоко, произвели большое впечатление на Леннона, новичка в художественном мире этого города, но все эти люди уже не могут назвать себя лидерами авангарда.

Йоко поощряла в Ленноне эксгибициониста, а Пол это не одобрял. Джон утверждает, что Пол и его "наймиты" хотели зарезать его пластинку "Два девственника". Он говорит, что долго приучал их к Йоко, но они продолжали относиться к ней с презрением. Чувство буржуазной респектабельности, сильно развитое у Маккартни, оказалось уязвленным и, поскольку каждый из них преследовал свои собственные цели, они начали отходить друг от друга все дальше.

Пол завел роман с Френсис Шварц, честолюбивой девушкой из Нью-Йорка. Вооруженная только киносценарием, она выдержала ближний бой с охраной "Эпл" и на некоторое время завладела одним Битлом. Ей удалось обосноваться в доме Пола на Сент-Джонс Вуд, правда, ненадолго: вскоре ее вытеснила оттуда гораздо более решительная женщина, а Френсис грустно вздохнула и села писать мемуары для журнала "Роллинг стоун".

Линда Истмэн познакомилась с Полом Маккартни во время одного турне Битлз по Америке, но это знакомство было мимолетным. Более тесно они сошлись весной 1967 года на вечере, посвященном выходу альбома "Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера". Подруга Линды, журналистка Лилилан Роксон, увидела в газете снимок стоящих рядом Линды и Пола, сделанный на этом вечере. Она передала этот снимок Линде, та увеличила его и прилепила на стену своей ванной рядом с фотографией, на которой она была снята с Миком Джеггером. Потом она показала Полу снимок, где он был изображен с поджатыми губами, и снимок своей дочери, делающей то же самое. Это были шалости, типичные для поклонниц, с той лишь разницей, что Линда не была обыкновенной поклонницей.

Она происходила из хорошей еврейской семьи, достаточно зажиточной, чтобы позволить себе содержать два дома да еще квартиру на Парк-авеню. Ее отец, Ли Итсмэн, сторонник строгой дисциплины, позаботился о том, чтобы у нее были знакомства с нужным людьми. Он водил ее на все выставки в музее современного искусства, давая ей такое направление, которое ему самому казалось правильным. Несмотря на подобное воспитание, в средней школе, где училась Линда, ее считали ветреной и легкомысленной. Школьные подруги говорят, что больше всего ее интересовали мужчины.

Когда Линде было восемнадцать, ее мать, красивая образованная женщина, погибла в автокатастрофе. Гибель матери, которую Линда обожала, стал для девушки тяжелым ударом. Ли Истмэн вскоре женился во второй раз, и Линду тоже очень скоро повели к алтарю. Со своим мужем, геологом Джоном Си, она переехала в Денвер, штат Колорадо. Там у нее родилась дочь, которую назвали Хизер (Вереск). Брак не получился таким, каким Линда представляла его в своих мечтах, и вот в один прекрасный день она уложила свои пожитки и дочку в автомобиль и укатила в Калифорнию. Покинутый муж вернулся к своим камешкам, а сбежавшая жена окунулась в мир рока.

Вернувшись в Нью-Йорк, она отвергла респектабельные ценности, навязываемые отцом, и занялась фотографией. Ли Истмэн, консервативный человек, адвокат с солидной клиентурой, с ужасом наблюдал, как его родная дочь водит компанию с уличными девками.

Линда сотрудничала в журнале "Город и деревня", но предпочитала пресс-конференции звезд поп-музыки. Ее подруга Лилиан Роксон не могла понять, почему такую местечковую девушку тянет в мир рока. Ее школьный акцент, возможно, был не к месту в Филморе, но ее физические данные - широкие скулы, раскачивающиеся бедра и пышные груди - заставляли распускать слюни не одну рок-звезду. Сменив добротную одежду на футболку и джинсы, она все-таки сохранила некоторые аристократические привычки, которыми одаривала пропахшие потом грим-уборные рок-идолов, куда она приходила одна, с небрежно переброшенным через плечо ремнем фотокамеры. Она сфотографировала Мика Джеггера после его знаменитого нервного срыва. Очевидно, она помогла ему выздороветь, потому что в одном молодежном издании появился ее рассказ о встрече с Миком. Она рассказывала, как они с Миком провели всю ночь на ногах, обзванивая радиостанции и прося исполнить их любимые песни. Негритянский журнал "Эбони" сфотографировал ее в Гарлеме вместе с Эриком Бердоном из группы "Энималз". Ли Истмэн был взбешен, когда узнал об этом.

Друзья говорят, что она была плохим фотографом. На Уоррена Битти она потратила три пленки, причем снимала его с одной точки и даже ни разу не сменила ракурс съемки. Снимки получились ужасными, но ее это ничуть не тронуло. Благодаря славе Битлз, снимки стали для нее хитами, пусть и ненадолго. Когда какая-нибудь звезда рока прогоняла ее, Линда расстраивалась, но не слишком: она шла утешаться в бар, где поглощала целую пинту пива марки "хааген-даза", потом звала приятелей и просила их составить ей компанию. Неудивительно, что Пол Маккартни потребовал, чтобы она сбросила пятнадцать фунтов лишнего веса. Бывшие подруги Линды говорят, что ее диван-кровать был вечно разорван и покрыт мятым постельным бельем, как будто для того, чтобы поведать о том, что его недавно покинула очередная личность, имеющая значительный вес не только в музыкальном мире. Ее дочь Хизер научилась с малых лет смотреть за собой. Ребенка нянчили такие знаменитости, как Майк Блумфилд, Стивен Стиллс и Элис Купер.

В 1968 году, когда открылся зал "Филмор-Ист", Линда стала там "домашним" фотографом. У тогдашнего управляющего этим залом Джона Морриса осталось о ней воспоминание как о "курсистке с Восточного побережья, которая была вечно измотана от поястоянной смены партнеров".

"Она с материнской нежностью относилась к "Большому Брату и Холдинг Компани" и была в тесных отношениях с "Кантри Джо", - говорит Моррис. - Но она была такой, что часто впадала в меланхолию. Мне кажется, она страшно нуждалась в том, чтобы ее кто-нибудь защищал и опекал".

В мае 1968 года Джон и Пол приезжали в Нью-Йорк, чтобы объявить о создании "Эпл". К тому времени Линда была уже одной из ведущих фигур в местном рок-мире. Во время пресс-конференции Линде показалось, что Пол улыбается ей, и тогда она спросила Лилиан Роксон совета, как поступить. Лилиан дала ей не слишком оригинальный совет, который, однако, сработал: она посоветовала написать Полу записку. В тот же вечер Пол ей позвонил.

"До этого Пол никогда особенно ею не восхищался, - говорит Лилиан. - Да и она в действительности предпочитала Джона. Она говорила, что Джон ее возбуждает".

В тот день Джон и Пол ночевали на квартире Ната Вайса. Линда тоже ночевала там, а утром она поехала провожать их в аэропорт.

"Я знаю Линду с 1966 года. Уже тогда она была черной овцой в своем семействе, - говорит Вайс. - В то время она жила со Стиви Винвудом; как раз тогда формировалась группа "Трэфик". Ее любимым словечком было "croovy" - "кайфово". Она была очень способной и любила деньги. В то время у Пола был короткий роман с Френсис Шварц, у которой имелась масса идей насчет того, как надо управлять "Эпл". Я посоветовал Линде поехать вслед за ним. Она сказала: "Я поеду в Англию, но не для того, чтобы спать с Полом". Ну и, ясное дело… Самое неприятное - это то, что, выйдя замуж, она повернулась против всех и перестала замечать старых друзей".

Через несколько недель, когда Пол был уже в Калифорнии, он позвонил Линде, и она прилетела к нему в Беверли Хиллс. Одна ее подруга говорит, что Линда еще не была уверена в прочности своих отношений с Полом из-за случая, происшедшего в кинотеатре драйв-ин под названием "Джек в коробке". Пол повернулся к ней в магазине и сказал: "Линда, ты - быстрорастворимый десерт". "Что он хотел этим сказать? - гадала она".

В октябре 1968 года Линда совсем измучила бедную Лилиан своими сомнениями: ехать или не ехать к Полу в Лондон. Лилиан и тут пришла к ней на помощь. Она посоветовала ей придумать повод этой командировки в Лондон. Линда так и поступила. Обратно она уже никогда не приезжала одна.

"Линда не из тех людей, которые довольствуются вторым или третьим местом, - говорит Лилиан. - Я сразу это поняла, когда мы стали жить вместе. Временами она была просто невыносима, но я до сих пор тепло к ней отношусь. Она была очень красива и сексуальна. Пол совершенно потерял голову от этого образа: девушка на коне, имеющая квартиру на Парк-авеню и отца с огромной коллекцией картин!"

Поселившись в доме Пола, Линда отвернулась от всех своих приятельниц, в том числе и от Лилиан. Страшно удрученная этим, ее лучшая союзница с горя погрузилась в сочинение энциклопедии рока. Будущая миссис Маккартни стала еще более сильной личностью, чем прежде. Одни служащий "Эпл" вспоминает, как она буквально измучила шофера фирмы, заставляя его бегать с разными поручениями для нее. Она, бывало, отсылала его назад в лавку, если он приносил полфунта сыра, а ей нужно было только четверть фунта. Она не упускала случая пожурить жену Ринго и жену Джорджа за то, что они слишком снисходительны к своим слугам.

Ее дружба с Йоко была очень недолгой. "У нее есть одно хорошее качество, - говорит Йоко. - Она не кокетничает, разговаривая с женщиной. Мы с ней были в прекрасных отношениях, пока не появился Ален Клейн. Она сказала: "Какого черта ты вовлекаешь в это дело Алена?" Она говорила про Клейна всякие гадости, а я защищала его. С тех пор она больше со мной не разговаривает".

В конце 1968 года Пол и Линда приехали в Нью-Йорк, и Полу пришлось освоить роль няньки. Друзья и подруги Линды говорят, что она просто очаровала Пола. А Линда была очень довольна своей добычей. Линда сказала Джону Моррису: "Ты ни за что не угадаешь, кто сегодня сидит с моей дочкой".

Друзья Пола и Линды считают, что они оба во многом стали другими людьми, с тех пор как поженились.

"Они стали очень консервативными, домашними и скучными, - говорит один их друг. - Они уже не ходят курить марихуану - считают это детством. В период выхода его первого сольного альбома у Пола было несколько нервных срывов, и Линда велела своим сестрам ничего не говорить журналистам. Пол решил не отдавать своих детей в обыкновенную школу. "Я буду сам воспитывать их", - говорил он. Пока идет запись в студии, его дети играют вместе с детьми Боба Дилана".

Раньше никто не замечал, чтобы Линда на чем-нибудь играла, а теперь она играет на рояле и прививает Полу свои вкусы. Сейчас они торчат на "липучке" ("Bubble Gum Music"). Для многих это было настоящим шоком. Их не интересует то, что делают Джордж и Джон".

Как это понять? Лилиан предлагает такое объяснение: "Кажется, они хотят нам всем сказать: "Мы клевая парочка, мы сочиняем песни в постели".

Вы можете это понять?"